— Илюшка, привет! Как дежурство? — как ни в чём не бывало поинтересовалась она.

— Тридцать тысяч секунд, полет нормальный, — поднапрягшись, выдал некое подобие шутки Большаков.

«Что ей надо? Объяснились ведь, кажется, уже. Да знаю, все, что ей нужно, знаю. Но не хочу этому верить. Не может она быть такой дрянью. А то, что она не ангел, я прекрасно вижу. И она знает, что я это знаю, и знает, как я к этому отношусь, и стесняется, и злится на себя и на меня, и я это чувствую. Когда ж это кончится?»

— Я прочитала твои стихи.

— Ты их ещё в пятницу прочитала, и ты в курсе, что я об этом знаю. Звонишь-то зачем?

— Соскучилась! — у неё всегда есть что ответить. Не может увильнуть, так идет в лобовую атаку.

— Вы там, случайно, не вдвоем с Ларькиным по мне скучаете?

— Дурак! — с сожалением сказала Рубцова и повесила трубку...

Большаков с покривившимся лицом следил за тем, как изменяется ритм сердца, расширяются сосуды, открывая доступ крови к кожным покровам. Покраснела, видать, рожа-то... Пальцы его, действуя самостоятельно, нажали несколько клавиш. «Вампир» послушно выдал данные: Ирина звонила со станции метро «Третьяковская».

«Недалеко совсем. Может и зайти. Но вряд ли она зайдет. Судя по моим ощущениям, она удаляется». От Ирины его не спасали даже стены «бункера».

Через пять минут Рубцова позвонила ещё раз.

— I am giving you an opportunity to apologize, — она не выпендривается, ей действительно почти всё равно, на каком языке говорить.

— Прости.

— Простила. Так что мне делать со стихами?

— Если не знаешь, верни их мне.

— Хорошо. Завтра отдам. Ты с утра будешь на работе?

— Конечно.

Опять отбой, не прощаясь. Обиделась, хоть и демонстрирует отходчивость. По правде говоря, было на что. Общение с такой гадюкой, как Большаков, не всякий мог спокойно переносить. Тем более — не всякая. Даже если Большаков был в эту женщину по уши влюблен.

Они объяснились позавчера.

— Ничего у нас с тобой не получится, — испытующе глядя ему в лицо, сказала Ирина. — Тебе ведь надо: жизнь за жизнь?

— Да, — с пересохшим горлом кивнул Илья.

— Вот видишь. Мне бы что-нибудь попроще, — вздохнула Рубцова.

Он чувствовал, что она в этот момент предельно искренна. То же самое он мог сказать о себе, хотя такое серьезное «отношение к отношениям» было ему не свойственно. Это он-то, для которого переспать с женщиной всегда было — как пива попить?! Но с Ириной всё было иначе, всё, на чем держалась его жизнь, вдруг опрокинулось. Они оба знали, что только что сказали друг другу самые главные слова, и по-другому уже не будет. И в то же время оба знали, что это ещё не конец отношений. Будут ещё долгие месяцы совместной работы, неловкости и боли, безысходной тоски и злости оттого, что все так по-глупому получилось. Хотелось сбежать. Да, кому-то неплохо бы уволиться, но... неужели они, кадровые офицеры госбезопасности, могли позволить себе такую слабость? Некуда было бежать ни ей, ни ему.

Второй раз она звонила от станции метро «Пражская». Уже недалеко от своего дома. По магазинам шастала. Большаков внимательно вслушался в свои ощущения, особенно старательно анализируя желания и намерения, планы на ближайшее будущее. Словно отделился от беседовавшей по телефону личности и стал пристально её изучать. Не появилось ли у него неожиданных навязчивых идей? Особенно насчет встречи Нового года... Он тщательно просеял вербально оформленные формулировки, мерцавшие в центрах слуха и речи. Такую процедуру он проделывал с собой после каждого разговора с Рубцовой. Даже после телефонного звонка с последующим трепом на совершенно безобидную тему можно было ждать от себя любых неожиданностей. Зомбировать собеседника с расстояния в десяток километров было для неё парой пустяков.

Ирина появилась в Группе по Расследованию Аномальных Ситуаций в июне. До того ГРАС был чисто мужской компанией. Не прошло и полугода, как «аномальчики» (большаковское подражание ахмеровскому акценту) стали недоумевать, как это они жили раньше без Рубцовой» Борисов радовался, что сдвинулась с мёртвой точки расшифровка старинных манускриптов, без знания которых картина вероучений и жизни оккультных кружков и мистических братств прошлого казалась ему неполной. Виталию Ларькину Ирина, можно сказать, спасла жизнь во время первого же выезда на задание. Даже Ахмеров, которого Рубцова жаловала меньше прочих и держала на почтительном удалении, поедал её глазами издалека и радовался каждому её появлению, как солнышку.

Об Илье и говорить нечего.

Содержание файла 1654.txt

Записан 20 ноября 1999 г.

«Каждый второй относится к любому встречному, как в анекдоте:

— Мужик, руки вверх! Деньги давай!

— Да нет у меня денег.

— Ну, часы снимай!

— Нет часов.

(Бандит вскакивает мужику на спину.)

— Ну, тогда хоть до угла довези.

«Как его(её) употребить?» — вот основная струя. За что мне такая печаль — знать, о чем думает и чего хочет все это поголовье двуногих скотов? Дар мысли громадному большинству из них дан совершенно напрасно: для той жизни, что они ведут, хватило бы набора инстинктов.

Была тьма. Специфика работы влияет: все сравнения космически-мистические. Была тьма, и какие-то светлячки в бесконечной дали. И никого рядом. Ни одной живой души. Потому что даже когда эти мудаки делают вид, что слушают тебя, они ни черта не слышат. Думают о своем, смеются над тобой в душе, а чаще всего звучит знакомая подавляющая мелодия: «как его употребить?» Кому мы все нужны — не в качестве пищи?

Была тьма и никого рядом. Я был-как одинокая цивилизация: посылал сигналы в бесконечную тьму, но меня никто не слышал. Уже привык быть один и оказался совершенно не готов к тому, что произошло.

Если бы на соседнем небесном теле, на какой-нибудь Луне вдруг объявилась такая же развитая цивилизация. Примерно то же самое. И грянула бы вдруг по всем каналам... Хотя нет, не вдруг. Грянула, когда навели мощный телескоп, а потом оказалось, что можно общаться по любому каналу. Мы их открывали вместе, постепенно: локация эмоционального отношения, астом, язык смыслов, сканирование...

Эти глаза, которые говорят: «Не надсаживайся. Я тебя прекрасно слышу». И ведь правда слышит. И видит. Насквозь. Больше, чем насквозь. Самые затаенные уголки души вытаскивает на свет, словно решила прибраться в моём хаосе: «Ай-ай-ай, разве можно так долго под койкой не подметать?»

В свою очередь, я тоже научился, частью у неё, частью вместе с ней такому глубокому видению. Постоянную её внутреннюю насмешку — вижу. Отголоски прошлых болей. Переменчивые эмоции. То, как она видит мир, окружающих, меня самого... Едрёна мать, ну почему я родился именно таким? Почему — не таким, как Ларькин?

А иногда и она излучает опостылевшее: «как его употребить?»

Она умная. Оснащена интеллектуальными средствами для решения самых сложных задач. Как меня в детстве звали: «светлая голова». Мы, действительно, во многом похожи.

И отношение к сексу — словно моё же, зеркально отразившись, ко мне вернулось. Это мне, должно быть, наказание за легкомысленный образ жизни».

Содержание файла 1918.txt

Записан в тот же день.

«Вода — информация, память, разговор. Зависит от контекста. Одно из ключевых понятий.

Рука — любая оперативная функция. (Контакт?)

Летящие увядшие листья — угроза.

Очень много производных и комбинированных символов, например:

Поглаживание рукой по голове — нежность.

Желтые листья падают на воду — ментальная угроза.

Вопросительная интонация передается чаще всего символом человека, стоящего на одной ноге (неопределенность, неуверенность). Но это может быть любой символ в неравновесном состоянии, например, рыба, поставленная на голову. Зависит от стиля — астом предоставляет большие возможности для языкотворчества, надо только знать основные логические принципы.