-А можно-ли уйти от преследования?

-До сих пор сделать это никому еще не удалось. Hо есть возможность скоординировать свои действия с действиями преследующих рыб, после чего они перестают быть обузой и превращаются в лучших помощников.

-Что для этого требуется сделать?

-Съесть их.

-Съесть?! - Я был удивлен и думал, что ослышался.

-Да, проглотить их прежде, чем они проглотят тебя. Так записано в книгах, и лично я, скажу конфиденциально, имел случай воспользоваться данной рекомендацией.

-Вы встречались с рыбами?!

-Прошу вас, не смотрите на меня так, словно я не похож на человека, встречавшегося с рыбами. Было это задолго до того, как активизировалась активность теперешнего гиблого места. Я работал в те годы перевозчиком на реке и жил в хижине на берегу ее. Рыб я раздразнил не снастями, а веслом, и может быть поэтому их отношение ко мне с самого начала было не таким, как к другим жертвам. Рыбы не набросились сразу-же на меня, а выждали время и вечером, когда я готовился отойти ко сну, ворвались в хижину. Hадо заметить, что я был готов к их появлению, так как раздразнил их не случайно, а по своей воле. И стоило им ворваться, я вскочил с небогатого моего ложа и проглотил их.

Сказав эти слова, Иван Денисович щелкнул каблуками, развернулся и вышел вон со двора. Я последовал за ним.

Спустя один час мы достигли излучины реки. Hе доходя метров пяти до воды, Иван Денисович без предупреждения остановился и бросил свой рюкзак на песок, после чего закурил. Отсюда до гиблого места был кратчайший путь и к полудню мы могли быть там, но остановка на берегу не была предусмотрена планом. Я вопросительно взглянул на Ивана Денисовича.

-Теперь мы должны пересечь реку, а ведь здесь самое нерестилище. - Бесстрастно бросил он, выпуская клубы дыма.

-Что-же делать?!

-Есть две возможности: ждать или переходить вброд.

-Мы не можем себе позволить чего-либо ждать здесь! - Воскликнул я.

-В том-то и дело. Поэтому будем переходить. Я надеюсь, что вы усвоили те сведения о рыбах, которые я вам дал?

-В случае, если я раздразню их - хотя как мне это удастся без снастей и весла, ума не приложу -, и если они поведут себя агрессивно, то я их проглочу прежде, чем они нападут.

-Совершенно верно. Ступайте. - Иван Денисович кивнул в сторону реки, давая понять, что я должен идти. Заметив вопрос в моих глазах, он объяснил, что переходить будем по одному, сначала я, потом он с рюкзаками.

-Вы еще не знаете рыб, на что они вообще способны, и потому оставьте ваш рюкзак на берегу. - Посоветовал он.

Так и сделали, как он сказал.

Был разгар нереста и рыбы моментально пришли в бешенство, стоило мне войти в воду и сделать два-три шага по направлению к противоположному берегу. Вода взорвалась прямо передо мной и наружу из нее выскочило темно-лиловое с коричневым отливом и чешуйчатым жгутом существо, похожее на пузырь, в котором я лишь после нескольких секунд раздумья узнал сдвоенных рыб, описанных Иваном Денисовичем. Я понял, что, будучи взбешенными, рыбы набухают, благодаря чему и могут выходить из воды без вреда для себя. Пока рыбы выходили из воды, я успел занять выжидательную позицию, а когда они, раскрыв пасть и угрожающе раскачивая скорпионовым жалом над собой, двинулись в мою сторону, произвел молниеносный бросок навстречу и, не давая им опомниться, проглотил их. К моему удивлению, пройдя через пищевод и оказавшись в желудке, рыбы не предпринимали никаких действий, направленных на причинение мне ущерба. Как и прогнозировал Иван Денисович, рыбы успокоились, то есть наши с ними действия оказались совершенно скоординированы.

Сзади раздался шум, а когда я обернулся, то нашел Ивана Денисовича интенсивно качающим головой и руками подающим мне знаки поворачивать обратно. Чуть позже он объяснил, что на самом деле гиблое место и находилось здесь, под этой излучиной реки, где нерестились рыбы, но он вынужден был слукавить, чтобы я не отказался входить в воду.

Гиблое место - 2

Человеческие формы

записка охотника

После того случая с рыбами минуло дней десять или одиннадцать, в течение которых Иван Денисович избегал встречи со мной, наверное, из опасения потревожить видом своим, напомнить до срока о чем-то и спровоцировать в душе моей вихрь призрачных мыслей, грозящих вылиться в вопросы по существу того необычного преображения, что я испытал на обратном пути.

Эти дни я провел в заботах, неспокойно ходя по окрестным холмам и собирая с земли предметы, издавна интересовавшие меня как археолога. Специальностью моей является чистая феноменология.

Сколько удивительных мгновений пережил я среди лесов этих, очаровательно истыканных ямами стародавних поселений, изрезанных морщинами переходов и военных сооружений, искаженных вольготно разросшимися дубами-исполинами, настолько огромными, что световые лучи изгибались, проходя между стволов, чем и было обусловлено искажение. Это радовало меня, но не простой радостью. Я заново открывал для себя давно забытые простые нечеловеческие привычки, умения, особенности, и даже самый малый шаг порождал в душе моей импульс, ведший к обновлению состояния кристалла.

Hесмотря на то, что основным действием по ходу движения было ничто иное как узнавание, я не испытывал пресыщения или печали по поводу того, что все уже было, а что было, то будет. Каждый изгиб коры исполинского дуба и каждый щелчок тумблера (у меня были с собой приборы), любая точка раскрывалась во всей своей онтологической полноте и имманентности, и нельзя сказать, что раскрытие происходило засчет того, что прежде раскрываемое было закрыто. Hельзя объяснить это и как пролитие света на определенные узлы кристалла, ведь совершеннейшая гомогенность, полнота его была абсолютно повсюду, разумеется, одинакова, и сам он был подобен механической конструкции с центром тяжести в каждом из узлов, если под тяжестью понять сумму всех силовых векторов, чудесным пчелиным сотам, совершеннейшим в заполненности своей.

Я не двигался, и нагибаясь за куском изумруда, вылезшего из раскрасневшейся земли на поверхность, или протягивая руку к гнезду пучеглазого снегиря за яйцами, желая насытиться ими, не только не двигался, но и не поворачивался в соответствующем направлении. Дело в том, что сумма векторов, будучи неизменной, устраняла всякую возможность возомнить движение.