Я шагал широко и стремительно, не обращая внимания на то, что он не всегда успевает за мной, а тяжёлые грузы, зашитые в уголки покрывала, бьют его по ногам. В своём шатре я толкнул его на ковры и сам лёг на своё ложе, задумавшись о том, что дальше со мной будет.
Неужели я должен жить с этим существом? Я хотел бы иметь жену, которая украсила бы мою жизнь. Но не иметь жены было бы намного лучше, чем жить с мальчишкой. Я взглянул на него – он удобно уселся на коврах среди подушек, и покрывало было обернуто вокруг его плеч и рук, а край накинут на голову, скрывая волосы. Он был подобен мне тем, что имел светлую кожу и волосы, и прозрачные глаза. Но вместе с тем мы были настолько различны, что казались сынами разных народов больше, чем я и жители пустыни. Я не понимал, чем этот светлокожий юноша настолько отличается от меня, но я чувствовал это нутром, всей своей сутью. И я не сомневался в этом.
Вечером Карим, сын Саида, пришёл, чтобы позвать меня в его шатёр, и он был горд тем, что отец поручил ему это. Кроме меня в шатре собрались все воины племени. Сидя среди них, я выслушал речь Саида о том, что каравану предстоит выступить через несколько дней, и мы встретим его в песках, до тех же пор его поведёт человек из города и будут сопровождать городские воины. Когда же мы приведём караван в то место, где его ждут, мы пойдём с другим караваном и достигнем другого места, и повторяться это будет ещё не раз, прежде чем мы вернёмся назад. После того, как все беседы были переговорены, я заметил, что Саид сделал мне знак, чтобы я остался, когда все воины стали покидать шатёр.
– О Али, – сказал он мне, когда мы остались вдвоём, – Тебе не нужно бояться того, что будет происходить. Мы живём здесь по закону пустыни, и поверь мне, мой народ давно был бы поглощён пустыней, если бы мы не слушали её голос и не подчинялись её закону.
– Но Саид, – мрачно отвечал я ему, – Сам ты живёшь с прекрасными женщинами, а не с юношей, который не понимает твоих слов, и ровно дикий зверь косится на тебя.
Услышав эти слова мои, Саид Нур-Ашрам засмеялся мелодичным смехом и сказал мне:
– О Али, поверь мне, я предпочёл бы делить шатёр с юношей, которого подарили мне пески, и на котором пребывает их благословение, нежели с женщинами, которые болтливы, капризны и постоянно досаждают мне своими спорами и разногласиями. Но хотя я и вождь моего народа, и хотя пустыня открывает мне многие из своих тайн, она ни разу не делала мне такого подарка.
– Тогда давай поменяемся с тобою, о Саид, – предложил я ему.
– Я дал тебе кривую саблю, о Али. Отдашь ли ты этот подарок кому-то, если тебя попросят?
– Конечно, нет, о Саид, – фыркнул я.
– Этим даром я советую тебе дорожить так же, как кривой саблей, ибо на нём печать пустыни и её благоволение к тебе.
– Я попробую последовать твоему совету, о Саид, – скрепя сердце сказал я.
– Полагаю, что тебе не так сложно будет это, – улыбнулся он, – Это существо обладает всеми достоинствами хороших жён. Мои женщины научат её всему, чего она не знает, и что необходимо жене, чтобы сделать своего мужчину счастливым.
– Ты называешь меня мужем, о Саид, – возразил я, – Но лишь недавно я вернулся из пустыни, и не было ни свадьбы, ни какого-то другого обряда. Неужели в твоём народе принято мужчине и женщине становиться мужем и женой лишь по взаимной склонности, минуя обычай предков и начертания создателя?
– То, что пустыня даёт сама и по собственной воле, не нуждается в освящении человеческими традициями, о Али.
– Хорошо хоть так, – вздохнул я.
Мне нисколько не улыбалась перспектива демонстрировать это неподходящее в жёны мужчине существо перед всем оазисом на свадебном обряде.
– Не тревожь своей души бесплотными волнениями, о Али, – примирительно произнёс Саид, – Очень скоро ты станешь счастливым обладателем женщины, совершенной по красоте своей, которая к тому же думает и поступает так, как велит наш закон и обычай.
– Но я не могу познать это существо, как женщину…
– И если ты желал соединиться с моим народом, о Али, – он наклонился ко мне, – То нет вернее пути, чем познать этот дар песков. Пустыня знает, в неизреченной мудрости своей, что кому даровать.
– Мне осталось лишь довериться тебе и уповать на твою правоту, о Саид, – сказал я ему, понимая, что бессмысленно спорить.
– Пусть Саафи придёт завтра в мой шатёр с утра. Вот покрывало, чтобы она могла прикрыться, и вот украшения, чтобы она не чувствовала себя обделенной, когда придёт в шатёр к моим жёнам.
С этими словами Саид подал мне красивое синее покрывало из тонкого шёлка и пару золотых вещиц с подвесками, намного более скромных, нежели у его женщин. Я с благодарностью принял всё это из его рук, подумав, что Саафи, на мой взгляд, вполне подходящее имя и для мужчины, и что никакие силы не смогут заставить меня считать его женщиной.
Если только случится чудо, и он станет ею… Может ли быть такое, что Саиду и его жёнам известен способ превращения мужчины в женщину? Почему бы не допустить такую возможность, раз он с такой лёгкостью пообещал мне женщину взамен мужчины? Кто знает, может быть Саиду довольно окатить мою находку из горсти кипятком, или осыпать золотыми цехинами, чтобы он обернулся прекрасной женщиной, как и было обещано. А может быть такие, как он, найденные в песках, рождаются среди барханов, подобно тому, как облако возникает в небе, и становятся красавицами, стоит им лишь провести ночь в шатре среди людей.
Наутро я благоразумно проверил, что странный подарок пустыни ещё оставался мужчиной. Значит, ночь в человеческом шатре это не то средство, какое подходит в этом случае. Но надежда на то, что мудрость и познания Саида окажутся превыше странных выходок окружающего нас мира, ещё не оставляла меня.
Когда одна из жён Саида, закутанная в узорчатый платок, пришла, чтобы взять Саафи и повести его с собой, я дал ему в руки присланное Саидом покрывало и золотые подвески, и выставил из шатра. Он был нисколько не выше её ростом. Из-за откинутого входного полога я видел, как она накидывает на него ткань, укрывшую его с головы до пят, и закрывает лицо, и прилаживает украшения и гладит его по щеке заботливым жестом умудрённой жизнью женщины, сочувствующей подруге, хотя вряд ли эта молодая красавица была намного старше Саафи. Потом они удалились, и со спины я не смог бы отличить мужчины от женщины ни по виду, ни по походке, если бы не знал, кто есть кто.
Весь день я упражнялся с другими мужчинами во владении саблей и верховой езде. Ожидая их насмешек, я был изрядно удивлён тому, что ни один не подшутил надо мной и тем, что я привёз из песков не женщину. Лишь под вечер, когда я уже умылся у колодца, разделил трапезу с воинами и вернулся в шатёр, пришёл Саафи.
Когда я увидел его, то почти готов был поверить, что он и впрямь стал женщиной за этот день, но памятуя о том, что когда он уходил утром, был точно так же неотличим от женщины, я не спешил с радостными выводами, оставляя место для знания в своей душе.
Он снял изар, и я увидел, что на нём длинное платье с рукавами, перевязанными над локтями узорными тесёмками, и такой же пояс, и красивый головной платок, изящно повязанный на волосах. Видимо, старое его платье с капюшоном, открывающее руки до плеч, да к тому же порванное, жёны Саида нашли неподобающим, и дали ему что-то из своих вещей. Золотые побрякушки были приспособлены на висках.
Я пристальным взглядом осмотрел его стан, обрисованный шёлковыми волнами, и сглотнул пересохшим горлом. Иссякли чудеса в этом мире, потому что женщиной Саафи не стал. Мои глаза уже знали, где искать подвох, и видели, что он остался мужчиной в той же мере, как и был им, когда я привёз его из песков. Если бы я точно не знал, что он мужчина, я никогда не подумал бы этого.
Однако я встал и подошел к нему, и ощупал его тело рукой через одежду, и задрал подол его наряда до ушей, чтобы убедиться, что чуда не произошло. И нет, чуда не произошло.
Но я должен был признать, что платье так искусно подогнано по его фигуре, что ни один мужчина вне шатра не распознал бы в нём женщину. Он был хорош и привлекателен, как любая женщина, только более светлая масть отличала его от людей оазиса. Большие, красиво вырезанные глаза цвета хризолитов были искусно обведены тёмной краской, как принято было у здешних женщин, и от того, казалось, ещё ярче сверкали. Также и губы его были покрыты каким-то средством, делавшим их ярче и сочнее. И это были отличные губы, если бы только они не принадлежали мужчине.
