– У нас, если считать по правой стороне, от двери, – три комнаты, сортир, четыре комнаты – душевая. Этажом ниже: четыре комнаты – сортир. Ещё ниже – пять. А этажом выше – наоборот, две комнаты – и сортир. Душевая и трубы двух мусоропроводов мигрируют так же. У нас один не работает, но это неважно, место соответствует. Предполагаем, что трубы коммуникаций идут на самом деле прямо – какой дурак будет класть стояки зигзагом? А значит…

– Этажи идут со смещением, а не ровно, как нам кажется.

– Именно, Кэп! Тогда и дверь чёрной лестницы находится не там, где ты искал, а вот здесь! – Натаха снова ткнула отвёрткой в стену. Чертёж уже почти зарос инеем, в каморке стало совсем холодно.

Дверь на чёрную лестницу Натаха вскрыла буквально одним движением плоской отмычки. Уже не проволочка, успела примериться и сделать специальную. Золото баба, хоть женись на ней. Жаль, с внешностью не повезло. К её бы рукам да фигуру Сэкиль… А вот мозги Сэкиль ей не надо. Слишком хитрая.

– Оу, как тут тепро!

После мороза на лестнице прям жара. Заледенелая Натахина кувалда на глазах покрывается инеем.

– Натаса! Я думара, мы помрём. Ты нас спасра!

Эмоциональная азиатка обняла её и взасос поцеловала в губы.

– Эй, – женщина оттолкнула её, сплюнула и вытерла рот рукой, – ты чего? Я не по этим делам!

– И я нет, – вздохнула Сэкиль, – иногда дазе зарь. От Кэпа не доздёсся…

Я сделал вид, что не слышу, хотя эйфория внезапного спасения и меня не оставила равнодушным. В таком состоянии легко наделать глупостей.

– А ты гуталином намажься, – поддела её Натаха, но промахнулась. Азиатка не знает, что такое гуталин, пришлось объяснять смысл шутки, вышло уже совсем не так весело.

Достали они со своей негритянкой. Вовсе не люблю я «чёрненьких». Сам не понимаю, как так вышло. Да и помню плохо. Хотя те моменты, что помню… Ух!

***

– Стой, кто идёт!

– Сдурел?

– Ой, это вы, Кэп? А мы тут…

Ну да. Они тут. Два мужика с ножками от табуреток из столовой. И тётка, непонятно зачем. Наверное, следить, чтобы они не уснули и не разбежались. Непочётный караул.

– Станислав тут…

Ну, ясно. Стасик вообразил себя начальником гарнизона.

– Что ж вы её хотя бы не заперли, вояки? Вот так выскочат и позапихивают вам эти палки в жопы.

– Так она ж не запирается.

– Так подоприте чем-нибудь! Кровати притащите со склада, там лишние свалены. Хоть услышите, если кто ломиться будет, на помощь позовёте.

– Да кого тут позовёшь… Эй, Кэп, а может ты с нами подежуришь? Или пистолет дай.

– Хрен вам, а не пистолет, ополченцы. Вы и с палками достаточно страшные. Не поубивайте друг друга случайно.

– Пистолет, по решению оборонного совета, подлежит передаче…

– Это с кем же ты посоветовался, Стасик? – перебил я подошедшего старосту.

– Оборонный совет – всенародно избранный орган, созданный на время военного положения!

– Не знаю, какой у вас орган в каком положении, но про пистолет забудьте. И что, прям «всенародно и единогласно»?

– Кворум был, – процедил сквозь зубы Стасик.

– Дай угадаю – принято большинством собравшихся, а собрались ты и три твоих дятла?

– Неважно!

– Ясно-понятно. Ну, я пошёл спать, а куда идти тебе, ты и сам знаешь.

– Это антиобщественное поведение! Если ты плюнешь в общество, то оно утрётся, но если общество плюнет в тебя…

– То зубами подавится. Так ему и передай, Стасик. Дамы, может, в столовку? Что-то я проголодался с этих приключений.

– Оу, это свидание, Кэп? – спросила кокетливо Сэкиль, пока мы шли по коридору.

– Дура, он же нас обеих пригласил, – ответила ей Натаха.

– А мозет, это свидание втроём?

– Плавно переходящее в групповуху, ага…

– Какая интересная мысль… Натаса, да ты сарунья!

– Дамы, это совещание втроём, – пресёк я на корню нездоровые инсинуации. – Надо обсудить планы. И пожрём заодно.

***

В столовой по ночному времени горит одна лампочка. Кладём себе пюре и котлет, наливаем компот. Возможно, там, на морозильном этаже, продукты хранятся? Откуда-то же берётся вся эта еда? То-то картошка говно комковатое, небось, переморожена…

– Какие планы, Кэп? – спросила Натаха, переходя к компоту.

Она никогда не жалуется на еду, ест равнодушно, как в топку кидает. Сэкиль же всегда морщится и ноет, что ей «совсем невкусна».

– Да вот, решил вашего мнения спросить.

– Оу, это сто-то новенькое!

– Наши прогулки становятся опасными, девочки. Раньше никто не пытался нас убить.

– И что, Кэп? – спросила Натаха. – Вооружимся посерьёзнее. У меня есть пара идей…

– Я предлагаю вам подумать, насколько вы заинтересованы рисковать жизнью в поисках неизвестно чего.

– Кэп, ты сам-то бросишь вылазки?

– Нет, Наташ. Не брошу.

– А посему? – заинтересовалась Сэкиль. – Ты зе не верис в дверь?

– Потому что тут сидеть – тоска смертная, а здешняя жизнь не то, чем я сильно дорожу.

– Кэп, о чём тут думать? Если ты идёшь, то и я с тобой.

– А как зе твой Васятка? – засмеялась Сэкиль.

– Ну, ты скажешь, Сека. Он мне так, трубу иногда прочистить.

– Фу, как грубо! Надо говорить: «Украшать киноварную пещеру янским зезром!»

– И что же ты до сих пор не украсила?

– Сду, когда Кэпу надоест дерать вид, сто он не понимает намёков.

– Ну, хватит вам, барышни. Вопрос серьёзный.

– Оу, Кэп, ты зе знаес ответ. Мы с тобой. Мог бы не спрасывать. Я дазе готова надевать эту групую броню.

– Ничего она не глупая! Я пробовала – её ножом почти нигде не проткнёшь!

– На нас никто есе не нападар с нозом!

– Когда нападёт, будет поздно!

– Всё, всё, болтушки, хватит! – не выдержал я. – Ценю ваше доверие. Рад, что мы и дальше будем вместе.

– Оу, а сто тут есё дерать, Кэп?

– Ладно, я спать. Умотался сегодня. Кстати, Сэкиль – может, хватит подстерегать меня в душе по утрам, когда я ничего не помню?

– Низасто! Это осень смесно, осень! И мне нрависся видеть, как меня приветствует вас нефритовый стеберь!

Я только рукой махнул. Всё равно завтра не вспомню. Надо ещё успеть записать сегодняшний день хотя бы вкратце.

«…это не может быть Абуто. Она небольшого роста, хрупкого телосложения, худая, аж ребра торчат. Я в хорошей физической форме, но я не смог бы оторвать человеку голову. Не думаю, что это вообще в силах человеческих. Голова довольно крепко приделана…»

В коридоре кто-то завопил, как сирена. Голос женский, вроде бы незнакомый, но, когда орёшь, как сирена, голосовые особенности как-то теряются.

– Уби-и-и-ли! Уби-и-и-и-ли!

Прекрасно. Шоумастгоон. И кого у нас сегодня ещё убили?

– Блевать отходите подальше, – сказал я, приоткрыв дверь и заглянув внутрь.

Беглого взгляда оказалось достаточно.

– Сто там, Кэп.

– То же самое.

Секиль полностью одета и с ножом в руках. А вот Натаха в одной футболке, натянутой на пузе и еле прикрывающей квадратную жопень. И голова мокрая. Видать, из душа.

– Чёрт, это ж Васькина комната!

– Сумеешь его опознать по… В общем, труп нам на этот раз любезно оставили. Но не весь.

Натаха побледнела, сглотнула и неуверенно кивнула.

– Ну, загляни тогда.

Она приоткрыла дверь, кинула быстрый взгляд, выдавила: «Да, это он. Был…» – и убежала, закрывая руками рот.

Кто бы ни порешил Васятку, тащить тело в душ он поленился. Дверь Васяткиной комнаты просматривалась от поста чёрного хода, но пост «бдил» в другую сторону, наблюдая за припёртой двумя кроватными каркасами пожарной лестницей. В коридор они не смотрели, тем более, что народ ещё шарашился туда-сюда: кто в душ, кто из душа, кто в поиске плотских утех на ночь.

– А что за баба орала? – спросил я вернувшуюся Натаху. Она нацепила треники и выглядела не то чтобы краше, но хотя бы приличнее.

– Ксения. Она у меня Васятку отбила. Он, как я ему дала, осмелел, а тут скука такая…

– И ты ей не выдергара воросья? – удивилась Сэкиль.