Старшего охотника за нечистью викарий нашел в подвале. Фигура в черной рясе подпирала стену, флегматично перебирая четки.

— Не пускают?

— Перерыв у них. Наших уже выгнали, сами взялись.

— И что узнали?

— Узнали, что Герасим Тверской крепок в вере, молитвы знает назубок. Еще силен духом, вторые сутки то на дыбе, то под молотками, но он только смеется и повторяет, что исповедовался в Африке ротному священнику каждые выходные. И в Одессе по приезду в церковь успел зайти.

— Про зомби что рассказал?

— Будто солдатики штыками их погнали, как только колдунов прикончили. Про Макарова одно твердит — справный воин, с пластунами по пескам мотался, бандитов местных гонял без жалости.

— Это я уже слышал. Про потворство Тьме и прочие запретные вещи?

Вздохнув, Назар убрал четки, погладил бороду и задал встречный вопрос:

— Если я где в пиковые расклады попаду, меня так же сдашь? Горбуну ноги измочалили, ни одной целой кости не осталось… Нет в нем скверны, ни крошки. Я лично несколько раз проверил. И в парне тоже гадости не было.

— Сам же сказал, что он мог там всех в землю уложить.

— Мог. Но не стал… Кстати, малец в соседнем кабинете. Пока морду бьют и по почкам охаживают. Он вообще молчит, только кровью на сапоги плюется.

— И что? — рассердился Демьян. — Что ты кота за яйца тянешь?

— Я заходил, осмотрел его. Колдовщины нет, а тьма есть. Как у наставника его, у Зевеке. Такой бездонный колодец, куда выдранное из тварей складывают. И держат под замком, чтобы обратно не вырвалось.

— С чего ты решил, что покойный некромант ему учителем был? Он же затворником последнее время считался.

— Без понятия, кем он там считался и где числился. А у Макарова крест всеразрушающий на груди пульсирует. И такой знак ни ты, ни я поставить не можем. Это одному Зевеке было по силам… Даже больше скажу. Мне показалось, что пацан в силе Германа превзошел. Сам подумай, сколько за один раз любой из охотников может упокоить? Я — двоих сильных перекинувшихся, вряд ли больше. Фаима, до гибели в южном походе, четверых давила. Правда, потом день без сил валялась. Сергий же упокоил больше тысячи мертвяков. Может, кого и британцы прибили, когда их жрали, но я бы на тысячу душ поставил. Если не больше… И это все — теперь внутри парня. И я в эту бездну второй раз смотреть не стану.

— Да, не ожидал…

Прислонившись к стене рядом с помощником, викарий надолго задумался. Потом начал рассуждать вслух:

— Знаешь, как получается. Архиепископу император чуть ли не лично бороду драл, очень недоволен обнаруженной скверной. Не знаю, что там наверх напели и почему такое неодобрение, но гайки закручивают именно из столицы. И молодой этот дознаватель впереди собственного визга бежит, чувствует, какой результат от него хотят. На самом же деле выходит, будто мы двух ни в чем невиновных добровольцев по возвращении домой в пытошную на расправу. А за что? За то, что людей от второй Румынии спасли?

— Выходит, что так.

Нахмурив брови, Демьян наклонился поближе и еле слышно произнес:

— Тогда нас с тобой сдадут, как только истина вскроется. А она обязательно всплывет. По городу уже шепчутся, но волна только-только поднялась. Не удивлюсь, если княже с родней потом стрелочников на стороне подыщут. Мы же в этом случае подходим как нельзя лучше. И не доглядели, и не доложили… Поэтому вот что сделай. Пиши отчет. Детальный. Что ничего не нашел у обоих. Что оба невиновны в предъявленных обвинениях. Пусть измену жандармы раскручивают, а колдовства никакого за подозреваемыми не выявлено. Я подпишу, уберу в архив, чтобы никто не смог уничтожить при случае. И выписку сделаю, которую вместе с остальными бумагами наверх подам. Последние дни мои листочки не глядя в угол задвигают. Но при любой проверке — прикроемся.

— А с ними что делать?

— С ними?.. Забудь про них, Назар. Их уже списали. Если не по церковной линии, так по злоумышлению против императора в петлю сунут. Нет их больше, умерли… Кстати, что там за история с псом? И что за пес?

— Животину мальчишка из Африки привез. Германцы ее наградили за помощь в песках. Как собственного ребенка на руках нянчил… Жандармы при аресте пристрелили. Я похоронил на Петровском кладбище.

— Сдурел, что ли? Это же тварь иноземная, не человек!

— Некромант пообещал, что если не сделаю, то из могилы вылезет и устроит нам всем второе пришествие. Если бы не согласился, мы бы все там в избушке и закончились, что с погонами, что без. Поэтому я слово дал, слово сдержал. Моя совесть чиста.

— Это ты уже сам. Если кто наверху узнает, получишь на орехи… Все, пойду я к дознавателю, что-то он там хотел мне в бумагах показать. Ты домой езжай. Нечего здесь маячить. Что могли — сделали. Теперь — самим в сторонку, пусть архиепископ разгребает. Чувствую, ему еще аукнется.

— Как долго нас еще дергать будут?

— Неделю-две. Может месяц. Потом или медальки раздадут и показательную казнь устроят. Или удавят в камере по-тихому и закопают в яме. Но — без нас. Это теперь государственное дело. И специальный человек, который за это отвечает. Вот пусть и пыхтит.

Пачку показанных бумаг Демьян прочел внимательно, краем глаза посматривая на сидевшего напротив стола Макарова. На парне живого места не было. Но — двое держиморд в рубахах с закатанными рукавами взгромоздили бедолагу на табурет, не дают упасть. Дышит хрипло, безучастно уставившись на стену.

— Господин Шипилин, от меня что требуется?

— Подпись, что ознакомились.

— Прошу прощения, но я на допросах не присутствовал, поэтому подтвердить написанное не могу. Кроме того, я не обладаю должным саном, чтобы подобные документы визировать. Поэтому их или стоит направить в секретариат, или сообщить помощнику архиепископа Капитона и тот пришлет нужного человека.

Коллежский асессор удивился:

— А зачем вы тогда здесь?

— Потому что вот на этот запрос могу дать развернутый ответ. Дело это исключительно для гражданских властей. Никакой скверны или чернокнижья за подозреваемыми не обнаружено. Про это вот я тут приписку делаю… Ага. И роспись… И личную печать.

На лице молодого мужчины в золотистых погонах мелькнула тень недовольства:

— Вот это вы зря. За мерзавцем столько всего, что на несколько приговоров хватит.

— Не спорю, вам виднее. Но, повторю еще раз, со стороны церкви к нему вопросов нет. Поэтому не буду больше вам мешать, пойду. Удачи в изобличении преступника.

Откланявшись, Демьян поднялся из подвала, вдохнул свежий воздух и зашагал к ожидающей коляске. Устроившись на мягком сиденье, приказал:

— В храм.

Уже когда выкатили со двора мимо гулявшего у ворот жандарма, повернулся к сидящему рядом монаху:

— Дом осмотрел?

— Да, сразу на месте.

— Чисто?

— Абсолютно, никакой дряни. От парня такой жутью веяло, что любая нечисть бежит без оглядки до сих пор.

— Значит, чтобы больше там и не появлялся. Если кого затребуют — только с моего согласия. Отходим в сторону и не отсвечиваем. У Капитона наушники на каждом углу, советы раздают не переставая. Вот пусть с ними и попрыгает. А мы посмотрим.

***

В камеру Макарова заволокли, сам идти не мог. Бросили на холодный пол и ушли, громыхнув тяжелой дверью. До голой деревянной кровати парень дополз только через полчаса. Еще полчаса понадобилось, чтобы затащить измученное тело на доски.

Лежал, пытался абстрагироваться от боли. Оказывается, боль, как и всплески Тьмы, можно собирать в крохотные комочки, затем утрамбовывать вместе и складывать в специальном месте неподалеку от солнечного сплетения. Эдакое хранилище для всего, что накопилось или что позаимствовал из окружающего мира. Ошметки мертвых душ, мазнувшие походя проклятья, волны ненависти или холодное желание убивать. Это все собиралось, переплавлялось в чернильную кляксу, которая дремала внутри, ждала своего часа. Как использовать — хозяин решит. Или постепенно развеет положительными эмоциями, или может использовать как оружие. Выплеснуть часть собранного — и любая нежить рассыплется безвредным пеплом. Ударить по человеку — умрет в муках. Тьма — просто инструмент. Колдуны используют, чтобы черпать силу в чужих горестях. Некромант, чтобы давить колдунов и прочих оборотней.