– Блядь! Держи двумя! – с трудом произносила она слова, растекаясь по моим плечам.

– Нет. Правая всегда держит винтовку.

– Ух бля, какой правильный. Не урони только.

Я сделал пару шагов, и Лиза вновь подала голос

– И ступай мягче. А то щяс блевану.

Это в ней вино говорит. Пол часа назад она была тише воды и ниже травы. Молчала больше, чем говорила. А сейчас бормочет что-то.

Я сделал большую затяжку и в этот момент мой груз выдернул сигарету из моих зубов. Лиза жадно затянулась и свесила голову. Расслабилась.

Короткими легкими шагами я дошел до станции, вслушиваясь в кряхтения за моей спиной. Раненые обычно стонали, а не похрипывали при каждом шаге. Я встал на перроне и дождался железного червяка, что вынырнул из тоннеля.

Свободной рукой я отодвинул дверь и полубоком зашел внутрь.

Усадив своего раненного, пьяного товарища на сиденье, сел рядом.

– Я так больше не могу, – говорила она, склонив голову. – Давай по-другому, а то вся еда наружу вылезет…

По-другому, так по-другому. Я рассмеялся и достал дотлевающую сигарету, которую сжимали пухлые женские губы.

Лиза, не поднимая головы, достала из кармана пачку, и протянула мне. Я вынул новую папиросу и подкурил от уголька предыдущей, догоревшей. Дым не успевал подняться, его тут же уносил куда-то ветер, что залетал в вагон через всевозможные щели. Сизый дым вензелями вился перед моими глазами, растворяясь над моей головой, поддаваясь потоку.

Девушка недовольно буркнула, и я понял, что ей нужна новая сигарета.

Я поднес свои пальцы к ее губам, и она неаккуратно вцепилась в фильтр. Прикоснулась губами к моей руке. Внутри что-то дрогнуло.

Испытывал ли я такое? Вот прям такое! Или это во мне алкоголь говорит? В этот момент я думал, что это все Лиза. Это все ее странные чары.

Я никогда не встречал такой девушки. Такой, что сначала покажется перед тобой голой, а потом стесняется собственных торчащих ушей. Такой, что курит как паровоз и просит ее носить не на руках, а на плечах, словно раненного бойца. Это точно была Лиза. Та Лиза, которую я знаю от силы день, но которая уснула на моем плече с тлеющей сигаретой в зубах.

Я аккуратно достал папиросу и сунул себе в зубы. Лиза не проснулась.

Я сунул правую руку под ее колени, а левый локоть оттопырил так сильно, чтобы ее голова не свисла бесчувственно, как у младенца. Слабая и непослушная голова.

Я поднял девушку и ногой отодвинул дверь остановившегося вагона. Обратно задвинуть не смог, да и хрен с ним – пусть едет с открытой, там все равно накурено, в вагоне этом.

Я прошелся по коридорам и спустился по лестнице до своего тоннеля. И в голове моей заворочались ржавые шестеренки. И диалог родился сам собой.

– Домой ее? – спрашивал я.

– К кому домой? – я же и переспрашивал сам себя.

– Как к кому? К ней! – это точно была моя добрая сторона.

– Там же долбанная собака! Разбудит ведь! – или эта добрая. Я совсем запутался.

– Ну да. Точно. Ей бы выспаться…

Совместное решение было принято быстро. Я повернул ручку своей не запертой двери и потянул ее на себя. Я, как помыться пошел, так и не закрывал ничего. Я, вообще, ее почти не закрываю.

Забредя в темную комнату, я аккуратно положил Лизу на свою кровать и замер.

А дальше что?

Я швырнул окурок через приоткрытую дверь и, не включая свет, склонился над Лизой.

– Не пугайся, ты у меня. Тут тихо, так что выспись, – собрался я уходить, как Лиза вдруг обхватила мою шею и прижала к себе.

Я растаял.

Только и смог, что лечь рядом, уместившись на крошечном клочке кровати. Так тесно, что половиной тела я свис над полом.

Ее волосы пахли мылом. И немного духами. Какими-то простыми, из цветов и чего-то еще. Чего-то сладкого.

Мой острый нюх, слегка притупленный куревом, заставил меня вдохнуть ее собранные в хвостик волосы. Сердце билось. Билось часто и уверенно. В венах больше не было привычного желе. Кровь была жидкой, и я слышал, как она шуршит в моих ушах.

Уши… Я носом коснулся ее торчащего уха. И захотел большего.

Губами прикоснулся к мочке. Мягкой, раскаленной до красна. Живой.

Лиза сделала резкий вдох. Нравится? Я спустился чуть ниже и теперь прикоснулся уже к шее. Тонкой девичьей шее…

– Джееек! – резко протянула она. Не просыпаясь. Протянула и нечеловечески сильно толкнула меня с кровати. – Пшол прочь!

Как ни крути, а собака все равно испортила ей сон. Я распластался на холодном полу, прилипая ожогом к футболке. Больно.

Не успел я открыть глаза, как Лиза суматошно вскочила.

Она дернула мою руку с часами и выругалась. – Блядь!

Дверь захлопнулась, и я прозрел, поймав замыленными зрачками тусклый свет единственной лампы. Искренне надеюсь, что Лиза выспалась.

Странно это. Странно, что бедной девчонке приходится пахать свою, ночную, смену, а потом пахать еще и чужую. Дневную. Дежурную.

Я уселся там же, где и спал, пытаясь побороть те два стакана вина, что еще из меня не выветрились до конца, оставаясь легкой тяжестью в голове. Я не напился, так, слегка подпортил свое восприятие. Чуть повеселел, прогулялся с девушкой, но не напился. Обычно я напиваюсь с Ванькой и отправляюсь путешествовать по городу.

Напиваюсь я, в основном, перед выходными. Пью на все деньги, чтоб не просто весело было. Чтобы было не скучно. Скука – страшная вещь. И уж куда веселее проснуться в непонятном мне месте и искать дорогу до своего дома, чем провести все бодрое утро в размышлениях о том, чем бы сегодня заняться.

Я никогда не буяню. Максимум – асоциально пошатываюсь, и врезаюсь в узкие проемы тоннелей. Пару раз падал с лестниц. Но не более. Я не пристаю ни к девушкам, ни к служащим, и тем более не забредаю туда, куда не следовало бы, вроде. Просто отправляюсь наугад вперед. Засыпаю в поезде и просыпаюсь на неизвестной остановке. Потом – еду на лифте, пока не выгонят. С лифта пересаживаюсь на центральную клеть. Иногда брожу вдоль металлургических тоннелей. Глохну около экструдеров. Нюхаю выделения Химпласта.

Зато каждый раз после такой пьянки я просыпаюсь новым человеком. Мудрым, сильным, совершившим рывок до края земли и обратно. Я становлюсь таким человеком, которому горы по колено, который за один свой шаг перешагивает весь Заслон. Я первопроходец, я искатель. Я рожден в то самое время, когда надо путешествовать и изучать свой город. Свой дом. Необъятный и бескрайний.

Завтра дежурство. Опять. Снова в эти тоннели. Снова смотреть в пустые глаза демонов. Снова рисковать жизнью. Жизнью…

Я достал с полки небольшую книжку и слова ровным потоком потекли из моих уст.

О великая воля, что всевидящим оком восседаешь надо мной. Над душой моей слабой. Над душой моей человеческой. О великая сила, что распадается на жизни наши человеческие. На слабые тела наши, грея их изнутри. О великая мудрость, что путь предрешенный под ноги нам ставит, да направляет нас, людей слабых.

Прошу тебя. Тебя. В величии твоем, в мудрости и силе твоей. Не оставь нас во греху. Не во греху мы родились. Не во греху и оставь.

Не во греху простом, людском. Не в алчности и лености. Не в гневе и зависти. Не допусти нас до уныния и блуда. Убереги от гордыни, что близит глупых к тебе.

Я бормотал это все минут тридцать. Может, сорок. И когда закончил печатную версию. Начал простую, человеческую. Своими словами. Ведь он, Бог, сила, которая движет всех нас, и так меня поймет. Как понял бы любого.

– Еже ли полезен я тебе – убереги. Убереги меня и тех, кто рядом со мной. Мы щит и меч твой. Мы кровь, что жертвенно льется и глаз твоих. Мы слезы, что ты проливаешь над миром нашим проклятым. Дай служить мне и братьям моим. Дабы грехи смыть. Дабы страдать и за себя, и за других. Дай нам нести на себе грехи слабых и безвольных, дабы жизнь их была чище. Взвали на меня грехи и… – я задумался над правильностью того, что собираюсь сказать в слух. – Взвали на меня грехи и слабости близких моих.