ж е не сразу, забыть-то надо, отвыкнуть. Ведь
грешно, когда так, когда еще не забудешь...
Резко стукнули в дверь. В замешательстве
Наташа забыла закрыть ее на задвижку, и
сейчас она, скрипнув, отворилась. В избу
ввалился староста с солдатами. Наташа от
шатнулась, сказала, задыхаясь:
— Мишенька...
— Ага, попался! — крикнул староста.
36
Стиснув кулаки, Мишка встал, чувствуя, как в нем закипает та бесшабашная ярость, которую знала вся деревня. Но сдержался, сказал ехидно-спокойно:
— Кто попался?
— Ты! Ты сбежал!
— Я? От тебя первый раз слышу.
Староста озадаченно замялся:
— Хм... Не сбежал, говоришь? А?
— Нашел бы ты меня, если бы сбежал.
— А что на призыв не идешь? А?
— Видишь, с бабами прощаюсь.
— Ну, гусь!
На крыльце, когда Мамай уже махнул ру
кой от ворот, Наташа вдруг вцепилась в
приотставших солдат, истерично закричала:
— И его увели! И его! За что?
— Кыш ты!
— А ну, оторвись!
— Ироды! Черви навозные! — кричала Н а
таша уже гневно.
Один солдат, ругаясь, подскочил к ней, схватил ее за волосы и молча сбросил с
крыльца.
Утром Наташу арестовали. Когда пришли
за ней, она в запальчивости бросила под
ноги офицеру кипяший самовар. В тот же
день ее увели на баржу с виселицей.
VI
Иван
Вельский — рабочий
из
Бондюга,
большевик. В барже он сидел уже с неделю
37
и был приметным человеком. Смертники лю
били его за ровный и, казалось, беспечный
нрав. Он держался как-то особенно: баржа
всех изломала, изуродовала, а у Ивана Вель
ского она не могла разбить даж е простых
житейских привычек. Каждое утро он умы
вался, чего никто, кроме него, в трюме не
делал, причесывал
деревянным гребешком
волосы, а полой пиджака вытирал в темноте
сапоги. Все это он делал степенно, аккурат
но, будто собирался в гости. И вздыхал бы
вало:
— Эх, бритвешку бы, пускай плохонькую...
Исчесался весь.
Голос его, низкий и влажный, расстилался
по трюму, как дым по траве. Некоторые
смертники, привыкшие к обстановке, иногда
не выдерживали, и в темноте трюма, точно
пробужденный
ветерком,
прокатывался
смех — сдержанный, глуховатый.
— Бритвешку! Ой, чудак!
— А зеркало не надо?
У Ивана Вельского
не было определен
ного места в трюме. Он переходил от одной
группы смертников к другой, и везде его
принимали охотно. Говорил он всегда спо
койно и серьезно, рассказывал обычно поба
сенки и чаще всего об умном, хитром сол
дате, родом откуда-то с Камы. С солдатом
случались сотни приключений — и страшных, и смешных. Вельский рассказывал об этих
приключениях Так живо и ярко, что многие
38
смертники начали думать о солдате, как о
живом, знали из какой он деревни, какая у
него изба, как зовут жену, сколько у него
детей, — и все восторгались его умом, жи
тейской сметкой, способностью выходить по
бедителем из разных неприятных историй!
Перед ( Глазами смертников — в полутьме с
солнечными трещинами — часто мелькал этот
солдат, и смертники нетерпеливо спраши
вали:
— Ну, а дальше-то что? Ну, побаловался
он с царицей, а дальше?
— С царицей —• што... — спокойно отвечал
Вельский. — С неделю, должно, и поблудил
только...
— Узнали?!
— Сам царь поймал. На сеновале.
И начинал опять рассказывать.
Никто не знал, что Иван Вельский, веселя
других, чувствовал себя плохо. Когда засы
пали смертники, он садился где-нибудь в сто
ронке, сжимал колени, клал на них черную
бороду и думал, думал торопливо; жадно, думал о себе, о том, как выручить друзей-товарищей из неволи, как спасти им жизнь.
Он придумывал самые различные планы осво
бождения. И все отвергал. Но он не знал
разочарования и устали в своих тайных иска
ниях: ему почему-то казалось, что можно
все же найти какой-нибудь выход. Засыпал
Вельский крепко, но не надолго, — уснет, 39
точно свистнет, и опять встает, кладет на
колени бороду, обдумывает свои планы.
...Мишка Мамай, большой и сильный, под
битый горем, долго метался на полу, стонал
яростно скреб ногтями доски, тихонько спра
шивал:
—
За что они тебя? Что они сделали с
тобой!
Наташа сидела рядом, она молчала, не
утешая его...
В трюме часто происходили встречи зна
комых, и обычно они вносили оживление в
жизнь смертников, — так врывается в тишину
ветер, и от головешек, почти задохнувшихся
в тишине, опять летят искры... А эта встре
ча на всех подействовала удручающе. Все
смертники Поняли: Мишка Мамай и Наташа
любят друг друга. М ожет быть, совсем не
давно зацвела их любовь, ей бы цвесть да
цвесть на воле, радуя всех, кому дорога кра
сота жизни, а тут вот... Нет, гибло — у всех
на глазах — что-то большое и хорошее-хо
рошее...
На этот раз не выдержал и Вельский. И з
менив своим правилам, он забился под лест
ницу и весь день молчал, думая стремитель
но, запальчиво и все — о жизни, о воле..,
«Таких людей! Таких людей! — твердил он,—
Как семена — на подбор! Нет, такие расти
должны! Надо думать, думать...» И подчи
нив себя одной мысли, он уже не слышал
ничего.
40
Баржа стояла. Многие солдаты уезжали
на берег, на палубе было спокойно, а день
был тихий, беззвучный, он не подавал о себе
никаких вестей, точно обходил баржу далеко
стороной, и от этого смертникам было не
по себе — чувствовать себя живым хорошо, когда знаешь, что вокруг все — живое... А
потом смертники с радостью поняли, что
баржа стоит не в пустоте: послышалось ды
хание воды, скрип уключин и голоса солдат, невдалеке крикнул пароход, еще хотел крик
нуть, но осекся, будто не решаясь вспуги
вать с реки вечер. С поймы допахнуло з а
пахом подопревшего сена.
Вскоре стали выводить на палубу—на рас
стрел. Иван Бельский не слышал даж е, как
открыли люк на корме. Он встрепенулся
только тогда, когда кто-то из смертников
уже поднимался по лестнице, а по всему
трюму летали обрывки каких-то, плохо «дохо
дящих до слуха, слов... Как всегда в такие
минуты, Бельский быстро направился к кор
мовому люку, — он знал, что там всегда ну
жен. Но только он подошел к лестнице, сол
дат нагнулся над люком, крикнул:
— Вельского! Д а поскорее там!
В трюме почему-то вдруг затихло. Иван
Бельский прислонился виском к лестнице..
— Гребись! Жива!
Бельский не откликался, и все смертники, удивленные его поведением, тягостно мол41
чали. Солдат обозлился, направил дуло вин'
товки в люк.
— Бельский! А, твою душу...
Тогда Иван Бельский шагнул на лестницу, но на средине ее остановился, спокойно ска
зал:
— Вельского? Хм... Поглядите на этих чу
даков! Д а его ж е позавчера расстреляли!
— Позавчера?!
— Хм... Забыли...
Солдат помолчал, потом обернулся назад, подозвал кого-то.
— Слушай, его нет. Позавчера еще...
— Как — нет? Он в списках!
— В
списках! — посмеялся
