ж е не сразу, забыть-то надо, отвыкнуть. Ведь

грешно, когда так, когда еще не забудешь...

Резко стукнули в дверь. В замешательстве

Наташа забыла закрыть ее на задвижку, и

сейчас она, скрипнув, отворилась. В избу

ввалился староста с солдатами. Наташа от­

шатнулась, сказала, задыхаясь:

— Мишенька...

— Ага, попался! — крикнул староста.

36

Стиснув кулаки, Мишка встал, чувствуя, как в нем закипает та бесшабашная ярость, которую знала вся деревня. Но сдержался, сказал ехидно-спокойно:

— Кто попался?

— Ты! Ты сбежал!

— Я? От тебя первый раз слышу.

Староста озадаченно замялся:

— Хм... Не сбежал, говоришь? А?

— Нашел бы ты меня, если бы сбежал.

— А что на призыв не идешь? А?

— Видишь, с бабами прощаюсь.

— Ну, гусь!

На крыльце, когда Мамай уже махнул ру­

кой от ворот, Наташа вдруг вцепилась в

приотставших солдат, истерично закричала:

— И его увели! И его! За что?

— Кыш ты!

— А ну, оторвись!

— Ироды! Черви навозные! — кричала Н а­

таша уже гневно.

Один солдат, ругаясь, подскочил к ней, схватил ее за волосы и молча сбросил с

крыльца.

Утром Наташу арестовали. Когда пришли

за ней, она в запальчивости бросила под

ноги офицеру кипяший самовар. В тот же

день ее увели на баржу с виселицей.

VI

Иван

Вельский — рабочий

из

Бондюга,

большевик. В барже он сидел уже с неделю

37

и был приметным человеком. Смертники лю­

били его за ровный и, казалось, беспечный

нрав. Он держался как-то особенно: баржа

всех изломала, изуродовала, а у Ивана Вель­

ского она не могла разбить даж е простых

житейских привычек. Каждое утро он умы­

вался, чего никто, кроме него, в трюме не

делал, причесывал

деревянным гребешком

волосы, а полой пиджака вытирал в темноте

сапоги. Все это он делал степенно, аккурат­

но, будто собирался в гости. И вздыхал бы­

вало:

— Эх, бритвешку бы, пускай плохонькую...

Исчесался весь.

Голос его, низкий и влажный, расстилался

по трюму, как дым по траве. Некоторые

смертники, привыкшие к обстановке, иногда

не выдерживали, и в темноте трюма, точно

пробужденный

ветерком,

прокатывался

смех — сдержанный, глуховатый.

— Бритвешку! Ой, чудак!

— А зеркало не надо?

У Ивана Вельского

не было определен­

ного места в трюме. Он переходил от одной

группы смертников к другой, и везде его

принимали охотно. Говорил он всегда спо­

койно и серьезно, рассказывал обычно поба­

сенки и чаще всего об умном, хитром сол­

дате, родом откуда-то с Камы. С солдатом

случались сотни приключений — и страшных, и смешных. Вельский рассказывал об этих

приключениях Так живо и ярко, что многие

38

смертники начали думать о солдате, как о

живом, знали из какой он деревни, какая у

него изба, как зовут жену, сколько у него

детей, — и все восторгались его умом, жи­

тейской сметкой, способностью выходить по­

бедителем из разных неприятных историй!

Перед ( Глазами смертников — в полутьме с

солнечными трещинами — часто мелькал этот

солдат, и смертники нетерпеливо спраши­

вали:

— Ну, а дальше-то что? Ну, побаловался

он с царицей, а дальше?

— С царицей —• што... — спокойно отвечал

Вельский. — С неделю, должно, и поблудил

только...

— Узнали?!

— Сам царь поймал. На сеновале.

И начинал опять рассказывать.

Никто не знал, что Иван Вельский, веселя

других, чувствовал себя плохо. Когда засы ­

пали смертники, он садился где-нибудь в сто­

ронке, сжимал колени, клал на них черную

бороду и думал, думал торопливо; жадно, думал о себе, о том, как выручить друзей-товарищей из неволи, как спасти им жизнь.

Он придумывал самые различные планы осво­

бождения. И все отвергал. Но он не знал

разочарования и устали в своих тайных иска­

ниях: ему почему-то казалось, что можно

все же найти какой-нибудь выход. Засыпал

Вельский крепко, но не надолго, — уснет, 39

точно свистнет, и опять встает, кладет на

колени бороду, обдумывает свои планы.

...Мишка Мамай, большой и сильный, под­

битый горем, долго метался на полу, стонал

яростно скреб ногтями доски, тихонько спра­

шивал:

—

За что они тебя? Что они сделали с

тобой!

Наташа сидела рядом, она молчала, не

утешая его...

В трюме часто происходили встречи зна­

комых, и обычно они вносили оживление в

жизнь смертников, — так врывается в тишину

ветер, и от головешек, почти задохнувшихся

в тишине, опять летят искры... А эта встре­

ча на всех подействовала удручающе. Все

смертники Поняли: Мишка Мамай и Наташа

любят друг друга. М ожет быть, совсем не­

давно зацвела их любовь, ей бы цвесть да

цвесть на воле, радуя всех, кому дорога кра­

сота жизни, а тут вот... Нет, гибло — у всех

на глазах — что-то большое и хорошее-хо­

рошее...

На этот раз не выдержал и Вельский. И з­

менив своим правилам, он забился под лест­

ницу и весь день молчал, думая стремитель­

но, запальчиво и все — о жизни, о воле..,

«Таких людей! Таких людей! — твердил он,—

Как семена — на подбор! Нет, такие расти

должны! Надо думать, думать...» И подчи­

нив себя одной мысли, он уже не слышал

ничего.

40

Баржа стояла. Многие солдаты уезжали

на берег, на палубе было спокойно, а день

был тихий, беззвучный, он не подавал о себе

никаких вестей, точно обходил баржу далеко

стороной, и от этого смертникам было не

по себе — чувствовать себя живым хорошо, когда знаешь, что вокруг все — живое... А

потом смертники с радостью поняли, что

баржа стоит не в пустоте: послышалось ды­

хание воды, скрип уключин и голоса солдат, невдалеке крикнул пароход, еще хотел крик­

нуть, но осекся, будто не решаясь вспуги­

вать с реки вечер. С поймы допахнуло з а ­

пахом подопревшего сена.

Вскоре стали выводить на палубу—на рас­

стрел. Иван Бельский не слышал даж е, как

открыли люк на корме. Он встрепенулся

только тогда, когда кто-то из смертников

уже поднимался по лестнице, а по всему

трюму летали обрывки каких-то, плохо «дохо­

дящих до слуха, слов... Как всегда в такие

минуты, Бельский быстро направился к кор­

мовому люку, — он знал, что там всегда ну­

жен. Но только он подошел к лестнице, сол­

дат нагнулся над люком, крикнул:

— Вельского! Д а поскорее там!

В трюме почему-то вдруг затихло. Иван

Бельский прислонился виском к лестнице..

— Гребись! Жива!

Бельский не откликался, и все смертники, удивленные его поведением, тягостно мол41

чали. Солдат обозлился, направил дуло вин'

товки в люк.

— Бельский! А, твою душу...

Тогда Иван Бельский шагнул на лестницу, но на средине ее остановился, спокойно ска­

зал:

— Вельского? Хм... Поглядите на этих чу­

даков! Д а его ж е позавчера расстреляли!

— Позавчера?!

— Хм... Забыли...

Солдат помолчал, потом обернулся назад, подозвал кого-то.

— Слушай, его нет. Позавчера еще...

— Как — нет? Он в списках!

— В

списках! — посмеялся