куски! И Самарцева тошнило от голода. И
сот у него целая краюха хлеба! Сдерживая
слюну, он, почему-то крадучись, ушел со сво
его места ближе к борту, где не было смерт
ников. Пристроился там, раза два осторожно
откусил от краюхи. И тут услышал тихий
стон. «Кто-то хворый...» — подумал Самарцев
и вдруг почувствовал себя неловко. Спрятал
краюху под полу пиджака. Прислушался.
Стон повторился. Самарцев пополз к стонав
шему.
— Это кто?
— Овражнин... Кузьма.
— Что с тобой?
— Так, пустяки. В боку немного ломит.
— На вот, подкрепись... — поспешно ска
зал Самарцев, обрадованный тем, что может
оказать услугу товарищу.
Кузьма Овражнин взял хлеб, положил на
грудь, ощупал. Хлеб был ржаной, хорошо
пропеченный, с
мягкой коркой,
пахучий.
Овражнин неспеша, с наслаждением откусил
один раз, другой, третий... И больше не мог.
Откусить еще раз? Больше, чем тот, кто от
дал ему хлеб? Нет, если он откусит еще
раз, — это будет нехорошо. Очень нехорошо.
«Я ведь еще ничего, здоровый, — уверенно
подумал Овражнин. — А вон, скажем, Тимо
фей — он хуже меня». И пополз к товарищу.
— Тимоха, поешь хлебца,—шепнул О враж
нин.
— Где взял?
i l l
— Кто-то подсунул, не знаю.
— А ты что? — удивился Тимоха.
— Я ничего, потерплю.
— Потерпеть — и я потерплю, — возразил
Тимоха. — Не привыкать.
Надо, вон, лучше
Полозова подкормить. Он плохой...
Так и пошла краюха ржаного хлеба гулять
по трюму из рук в руки. Беря хлеб, каждый
почему-то начинал считать, что сосед слабее
его и больше нуждается в поддержке. Краю
ха побывала у многих. Наконец попала к Гай-нану Зайнуллину. Он подполз к Ивану Вель
скому, потрогал за плечо.
— Ипташ... — Бельский не отвечал, и Гайнан потряс за плечо сильнее.— Товарищ!
Спал?
— Задумался.
— Бери, ашай...
С минуту Иван Бельский удивленно вер
тел в руках кусок хлеба. А внезапно поняв
все, — порывисто прижал его к груди. Об
кусанный и обнюханный десятками голодных
людей, он был теплый и влажный. У Вель
ского перехватило горло.
X X
Потерянно, словно заблудившись на вечер
ней реке, заревел буксир. Он повернул про
тив течения. По палубе забегали люди. Гро
хоча цепью, полетел в воду якорь. И опять
на палубе затихло. Но трюм ожил. Заш еве112
лились смертники, зашуршали соломой. Кто-то ржавым голосом сообщил:
— Остановились.
По трюму приглушенно закипели разго
воры.
Остановилась баржа ниже Кубаса, в глу
хом месте — берега здесь невысокие, сплошь
затянутые густыми зарослями, селения дале
ко, за поймой. Плыл вечер — тяжелый, су
мрачный. Пойма, набухшая сыростью, дрема
ла. Д аж е совы, удрученные непогодой, не
кружились над полесьем. Вдали смутно мер
цали огни. Река густо дымилась.
Вскоре к люку подошли
солдаты с вин
товками. Холодно брякнули ключи.
Степан
Долин потянулся к Вельскому:
— Вот когда... Вот...
— Молчи!
Захар Ягуков открыл люк, нагнулся, спро
сил:
— Спите?
Никто не отвечал.
— Раненько улеглись, — насмешливо про
тянул Ягуков. — Пойдете, голубчики, досы
пать на тот свет. Слышите? А ну, выходи по
фамилиям... Гайнан Зайнуллин! Эй, татарчо
нок! Слышишь, или уши заложило?
По трюму пополз
шопот:
смертники то
ропливо прощались, ободряли друг друга...
К лестнице прошел Гайнан.
Остановился
на первой ступеньке, простодушно спросил:
— Зачем звал?
ИЗ
— Пойдешь к аллаху в гости, сосунок.
— Не пойдем! — отрезал Гайнан.
— Ага,
испугался! — злорадно
зашипел
Ягуков.
— Иди, Гайнан!.. Иди!.. — раздались голо
са из темноты.
— Он сейчас заплачет! — издевался Ягу
ков. — Большевик, солены уши!
Про-ле-та-
рия!
— Замолчи, собака!—обозлился Гайнан.—
Я не буду плакать. Ты будешь плакать. Вот : я! Иду...
Вторым вызвали Евсея Лузгина, крестья
нина из-под Лаишева,
солдата-фронтовика. .
Он был слаб, плохо держался на ногах. Кто-то из смертников, схватив его под руку, по- : мог подняться по лестнице. Выходя из люка, ; Лузгин твердо выговорил:
•
— Спасибо. Здесь сам пойду.
Люк закрыли. Смертники сидели безмолв
но, прислушиваясь. Ни криков, ни стонов, ни
выстрелов не услышали, — видно, Лузгина и
Гайнана повесили.
Опять раздались шаги. Брякнули ключи.
— Самарцев! Выходи. Приготовиться Зо
тову.
Иван Бельский сидел, стиснув до боли че
люсти. Люк то открывали, то захлопывали.
В суровом молчании, лишь изредка
бросая
прощальные
слова,
выходили
из
трюма
смертники.
Теперь
отчетливо
доносились
с кормы выстрелы, брань, стоны, крики. Бель-114
ский закрыл ладонями уши. Но с кормы на
стойчиво пробивался стенящий гомон. Вель
скому казалось, что не только на барже, но
и по всей реке, по всей пойме ширится и
крепнет гул выстрелов и человеческих голо
сов; река, пески, камни, тяжелые ели и ду
бы, — все стонет, скрипит и рушится, все жи
вое бьется в предсмертных судорогах... В пер
вые минуты звуки, долетавшие с кормы, от
давались в Вельском
больно, жгуче, и он
всячески защищался от них, закрывая уши и
забиваясь в ворох ржаной соломы. Но вско
ре перестал сопротивляться.
Он напоминал
замерзающего, который покорно сидит и ду
мает о случайном и мелочном, уже не зам е
чая, что пурга заметает его.
— ... Приготовиться Чугунову!
— Чугунов, приготовиться!
— Бельский, это ведь тебя зовут...
Эти выкрики, как электрические искры, ударили в тело. Не вставая, Бельский зачем-то стал снимать пиджак. А когда хотел под
няться, кто-то схватил его за плечо, рывком
бросил на солому. И Бельский услышал
удушливый голос Степана Долина.
— Иван, лежи тихо...
— Пусти, ты что...
— Лежи, Иван! — хрипел Долин. — Я пойДУ-
— С ума спятил? Д а ты — что?
— Молчи! — Напрягая
последние
силы,
Долин навалился своей большой грудью на
8*
115
грудь Вельского, закрывал ему рот. — Иван, понимаешь... Ты, может, спасешься еще... —■
горячо шептал он. — А я... дай мне умереть
хорошо. Дай мне хоть своей смертью... по
служить... кха!
Я знаю: это моя последняя
просьба. Ты дал слово...
— Ну, што *а м ? — долетело из люка.
— Степан! Пусти! — вырывался Бельский.
— Ванька, чорт!— Долин схватил Вельско
го за горло. — От всей... партии...
приказы
ваю... Слышишь? — Быстро вскочил, побежал
к люку.
— Чугунов! Чугунов!
— Иду!.. — крикнул Долин.
К лестнице рванулся и Бельский.
Но за
пнулся, упал, а когда поднялся,— было позд
но: люк уже захлопнули. Но Бельский все
ж е поднялся по лестнице, начал бить кула
ками в крышку люка. Люк не открыли.
...На корме толпились
солдаты.
Степана
Долина повели туда. На ходу он застегнул
пиджак на все пуговицы, оправил руками во
лосы, потуже натянул картуз. На корме оста
новился. К нему подскочил солдат, заломил
