закрайку, шагал полуголый

человек, ярко

освещенный лунным светом. Он шел порыви­

сто, откидывая преграждавшие дорогу ветви

белотала.

Василий Тихоныч бросился к берегу.

Полуголый человек остановился, несколько

секунд смотрел на рыбака с опаской, потом

откинул со лба мокрые волосы.

— Господи! — вскрикнул

Василий

Тихо­

ныч. — Никак, Мишка!

— A-а, тятя...

Мишка повернул к отцу.

— Чорту в зубы попал.

— Сынок! Не греши.

— Заходить ли? Опять выдашь?

Василий Тихоныч схватил сына за руку, потащил на крутояр. Усадил у костра, под­

кинул в него сушняка.

— Сынок! Да откуда ты?

— Говорить тошно. Озяб я...

— Эх, как перевернуло тебя!

Мишка был голоден, но ел рыбу медленно, 70

неохотно. На расспросы отца отвечал корот­

ко. Его одолевала усталость. Немного пого­

дя захотел курить, вытащил мокрый кисет, вспомнил Наташу, — и слезы навернулись на

глаза. Сжимая в руке кисет, сказал чуть

слышно:

— Услужил ты мне. Спасибо.

— Грех на мне. Богу отвечу.

— Б огу?! — вдруг загорелся Мамай. — Это

когда? На том свете?

В темноту полетел котелок с рыбой. Миш­

ка. схватил отца за грудь, начал трясти.

— А на этом? Не хочешь?

— Сынок, прости...

— Не богу, мне отвечай!

Отбросил отца в кусты, сказал:

— Половину сердца ты мне отрезал!

И быстро начал спускаться к реке.

— Мишка! Одежу возьми, дьявол! Зако-леешь!

Мишка

вернулся, надел отцовы

штаны,

легкий пиджак. Василий Тихоныч предложил

и свой кисет.

— Закури. Свежий.

Табачный дым опьянил Мамая. Он согла­

сился отдохнуть немного в землянке.

Лег

на нары. Землянка начала покачиваться, как

баржа.... Три дня прожил Мамай в ожида­

нии смерти. А теперь — такая разительная пе­

ремена! В землянке остро пахнет сырой зем­

лей, свежей овсяной соломой, рыбой и мыша­

ми. за дверью — сонно вздыхающие сосны, 71

оранжевые

косынки огня, веселая

луна....

Мишка Мамай опять находился в центре бы­

стро

раскрывающегося мира.

С радостным

волнением он вступал в безбрежную жизнь.

В ней все — от мышиного запаха до могучих

стихий — было устроено чудесно и мудро.

От счастья Мишка закрыл глаза. И сразу все, чему он удивлялся, пропало. Перед ним ка*

тилась угрюмая,

величественная река, а на

ней вдалеке маячила баржа с виселицей.

Ночью Мишка проснулся и сразу понял, что рядом, на нарах, сидит отец. Мишке ста­

ло стыдно, что вечером, не сдержав гнева, он

бросился на отца. В темноте Мишка протя­

нул руки к отцу, сказал, оправдываясь:

— Это она подарила кисет.

Василий Тихоныч вздохнул.

— Чего там

вспоминать! — Ощупал

сы­

н а .— Тебя били? Здорово?

— Один, рябой, бил. Здорово. Попадись

он мне, — в секунд, гаду, мослы обломаю.

Hv, да на аршин побои не меряют.

Помолчали. Мишка спросил:

— У вас тут, в деревне, как?

— Не говори!

Туго

приходится, сынок.

Под этой проклятой властью задыхается на­

род. Ну, скажи, как рыба подо льдам1.'

Первый раз Василий Тихоныч беседовал с

сыном серьезно, как с равным себе. И стари­

ку было приятно, что сын понимает и жалеет

его. И он легко, без боли душевной, говорил

о себе:

72

— Много у меня грехов, много. Все искал, где лучше, а вот... Счастье, что лиса: всегда

обманывает. Я и повадки лисьи знаю будто

хорошо, а вот — подвело.

— Погодл еще...

— Не знаю. Старею, видно. Мне трудно

поспевать за жизнью. А жизнь, она как-то

впереверт катит, вот беда! Ты уж, сынок, по­

спевай за ней. Поспеешь — мне грехи помо­

жешь сквитать.

Наговорились вдоволь. Перед рассветом

Василий Тихоныч посоветовал:

— Уходить тебе надо, сынок.

Мамай молчал.

Василий Тихоныч нагнулся.

— Знаю место. В Черном овраге. Один я

знаю: там наши ребята живут.

— Кто?!

— Смолов, Камышлсв. Которые убежали

с-под расстрела. Партизаны, одно слово.

— Веди!

Утром Мамай был в Черном овраге.

X I

На мачтах баржи хило теплились’ огни. По

палубе, горбясь, ходил часовой с винтовкой.

За ним {от большой скуки) неотвязно броди­

ла черная собака. Миновали небольшую д е­

ревню на правом берегу, тепло закутанную в

меха ветел и тополей.

Повстречался белый

пассажирский пароход. Он дал гудок и быст73

ро прошел, отбрасывая, к берегам веер гри­

вастых, певучих волн.

Услышав шум парохода, поручик Бологое

открыл глаза, приподнялся на локте. Расте­

рянно спросил:

— Что такое? Где я?

— На барже вы, — ответил Ягуков.

— А-а... — понимающе

протянул

Боло­

тов. — Он... убежал? Да?

— Так точно.

— Стреляли?

— Стреляли, да где уж...

— Мерзавец, — прошептал тихо. — Уйди, Ягуков.

Опять лег, опустил набухшие веки. Кружи­

лась голова, словно после угара, к горл) подступала тошнота, перед глазами неотступ­

но стоял Михаил Черемхов. Вспомнились и

другие смертники: Сергей Рябинин. который

оттолкнул солдат и сам полез в петлю, рабо­

чий-большевик

Петров,

которого с трудом

убили, изрешетив всего пулями, учительницг

Суховеркова, плюнувшая перед смертью ем> в лицо...

Много встречалось уже таких, уходившие

в небытие с каменными лицами и жарким1

глазами.

Это начало серьезно пугать поручика Боло

гова. Уничтожая большевиков на барже, of держался спокойно и властно, всем своим ви

дом стараясь внушать, что на его стороне —

сила, правда, будущее. Но те, что умирали

74

неожиданно начали колебать, расшатывать ус­

тои его веры. Словно собственная тень, его

неотступно стала преследовать мысль, что

если много таких людей, с какими приходи­

лось встречаться на барже, то прошлое не

вернуть. Он крепился,

отгонял эту мысль,

всячески оживляя свои надежды. Но сомне­

ние тихонько, незаметно точило и точило его, словно короед дерево. Он стал угрюмее и

вспыльчивее. Случалось, что он целые ночи

бродил по палубе, борясь с непонятной то­

ской. Все имеет свои границы. Случай с Ми­

хаилом Черемховым

окончательно подорвал

силы поручика Бологова. Беспокойство, ранее

сочившееся в душу сквозь незаметную рас­

щелину, теперь начало заливать ее неудержи­

мо, как полая вода...

Полузакрыв глаза, Бологов в это утро мно­

го раз, словно заучивая наизусть, повторял

одно и то же:

— Неужели все кончено? Неужели?

Он вспомнил о своем маленьком заветном

мешочке, который постоянно носил с со­

бой, — в нем хранилось немного сухой и чер­

ной земли. Это была земля, взятая им из ро­

дительского сада. Раскрыв мешочек, Бологов

с минуту задумчиво смотрел на землю, а по­

том так стиснул ее в руке, словно хотел, что­

бы она вскрикнула, как живая...

75

X I I

Наташа хорошо слышала выстрелы.

И больше — ничего.

Сознание

вернулось

к ней только на другой день. Она не подня­

лась, лежала молча. Ей казалось, что она лежит в темноте одна, а все остальные смерт­