ки, был большой овраг. Мелколесье настой
чиво, но безуспешно ползло на откосы, заня
тые неприступным сосняком и ельником. По
дну оврага, путаясь в полегшем тальнике, пробивался ручей. С берега он шумно падал
в Каму. В этом месте вода всегда кипела, а
от него в глубину реки скатывалась песчаная
коса, на которую ночами выходили плескать
ся семейки игривых стерлядей.
Приехав с рыбалки. Василий Тихоныч дол
го сидел на лодке. Как-то враз отбило охо
ту к работе. И только когда начало темнеть, кое-как собрался развесить
для просушки
щалы.
Развешивая, все думал о поручике, который отобрал осетра, и сердито шептал:
—
Экое
поганое племя!
Вроде клопов.
Пользы никакой, а кровя
пьют...
Эх, ты,
жизнь наша распоганая!
Жизнь Василия
Тихоныча
напоминала
мелководную, безымянную
речушку,
каких
множество на нашей земле.
Возьмет такая
-речушка начало из горных расщелин и пер
вое время беззаботно, звонко катится по
камням. А потом на пути начинают встре
чаться преграды. Приходится блуждать по за
рослям лесов, пробиваться сквозь тину бо
лот, нагромождения камней...
Такую речку
запруживают на каждой версте, всюду за в а
ливают навозом и отбросами. И много, мно
го требуется сил, чтобы окрепнуть ей и з а
воевать уважение у тех мест, по которым
приходится прокладывать путь.
65
а Беос>:ерти®
Свое детство Василий Тихоныч, по
его
мнению, прожил хорошо. Но умер отец, и
ему пришлось хлебнуть горя. С юных лет
начал сам добывать кусок хлеба. Ходил на
Урал, искал кому-то золото, сплавлял по К а
ме чей-то лес, а когда совсем состарилась
мать — женился. Сколько труда он вложил
в
землю и хозяйство, чтобы подняться
и
окрепнуть! Он слыл человеком неистощимой
силы, ловкой хозяйской c h o d o b k h .
Он сам
делал все, что требовалось для семьи и дво"
ра. Надо что-нибудь построить, — берет то
пор и строит.
Надо печь в избе
перело*
жить, — переложит. Зареж ет овец, — сам ов
чины выделает, сам шубу сошьет. Требуются
валенки,— живо скатает, да еще какие! Нуж
ны сапоги, — и сапоги
сошьет.
Он с ж ад
ностью брался за любое дело, которое могло
принести хотя бы маленькую выгоду двору.
Летом не только работал в поле, а урывал
время, чтобы надрать лыка, собрать корья, порыбачить, зимой — >плел корзины, занимал*
ся
извозом, охотничал... Василий
Тихоныч
Не без гордости говорил:
—
На моем дворе чужая рука кол не за
бьет!
С большим трудом Василий Тихоныч укре
пил свое хозяйство, стал уважаемым челове
ком в деревне. После революции, получив
еще немного земли, он стал мечтать уже
о спокойной, зажиточной жизни, В первое
время ему нравились большевики — непосед66
ливые, беспокойные люди, постоянно будо
ражившие мужицкие умы разными новше
ствами, дерзкими идеями. Василию Тихонычу, от природы тоже подвижному и энергично
му, они пришлись по душе. Но вскоре он
серьезно поссорился с большевиками. И по
ссорился из-за хлеба. Весна обещала хороший урожай, но многие в деревне толковали, что она обманчива, — только начнут нали
ваться хлеба, и сожжет их суховей. Да и
время было смутное, неустойчивое. А Васи
лий Тихоныч был расчетливый человек, ,он
не хотел впадать впросак. И, глядя на дру
гих, он припрятал хлеб. Главный деревенский
большевик Степан Долин долго уговаривал
его.
— Тихоныч, — говорил он, хрипя, — давай
хлеб,
помогай власти. Своя власть-то!
Не
поможешь, — прогадаешь.
— Меня не учи. Не прогадывал еще.
. — Добром отдай.
— А зубы куда? На полку?
— Лишнее отдай.
• — В крестьянской жизни ничего лишнегэ
не бывает. Из земли — да в землю.
Хлеб нашли, отобрали. Это так оскорбило
Василия Тихоныча, что в нем закипела глу*
хая злоба против большевиков. В тот вечер, когда у него отобрали хлеб, к нему в дом
пришел
богатый сосед — бывший
староста
Комлев. Они долго беседовали в горнице.
5*
67
— Ну, как? — спросил (Комлев. — Обжег
ся?
— Не говори! Наголо обстригли! Сто пу
дов! А рожь-то, как золото! Хоть на нитку
нанизывай. И — как в прорву... Сто пудов...
— Да-а... — протянул Комлев « подернул
заячьей губой. — Средь бела дня обирают. А
вон меня — задушили контрибуцией. А за
что? Последнюю собаку со двора приходит
ся гнать.
— В том и суть. — Василий Тихоныч со
крушенно покачал головой. — Попал я... —
заговорил о н .— Ты видел, какие я ловушки
делаю на волков? Нет? А вот так... Сделаю
из плетня круг, а вокруг него, немного отсту
пя, еще круг, с дверцей. В средину малого
круга — приманку положу.
Вот волк зайдет
в дверцы, идет кругом, нюхает, а приманку
не достанет. Проход уЗкий, ему изогнуться
нельзя. Вот дойдет он до дверцы, да только
когда
носом закроет е е ,— тогда пройдет
дальше. И вот он все ходит и ходит, и при
манку не достанет, и в дверцы обратно не
попадет... Так вот и я.
— Не соображу, — сказал Комлев. — В ка
кую ловушку попал? А?
Василий Тихоныч описал в воздухе рукой
дугу, тяжело вздохнул:
— Вся жизнь
Комлев нагнулся, заговорил тише:
— Ты не слыхал, правду ай нет говорит
отец Евлогий?
68
_ А что? Не слыхал.
— Будто скоро конец. А?
— Н ам ?— 'испугался Василий Тихоныч.
— Нет, им... большевикам.
— Отец Евлогий сказывал?
— Он. Как думаешь — правду сказал?
— Что ты! Отец Евлогий? О, он человек
с понятием! Он семинарию прошел.
— А я думаю, врет.
—. Ну
нет... — возразил Василий
Тихо
ныч. — Он с понятием. И старый. А старый
ворон не каркнет даром.
Когда
пришли белые, Василий Тихоныч
вмеоте с Комлевым встречал их с хлебом-солью...
«Эсеры...-—-шептал Василий Тихо
ныч. — Чудное название!
Язык обломаешь!
А программка ничего, подходящая...» Но тут
обманулся Василий Тихоныч: вслед за отря
дом явился барин. Он потребовал вернуть ту
землю, которая засеяна была им рожью в
семнадцатом году, потребовал вернуть иму
щество. А потом -вдруг объявили: все дол
жны отдать недоимки по налогам за три го
да. И давай забирать все — хлеб, скот, сыно
вей на войну...
... Спускалась ночь. В пойме курился ко
стер, белесый дым от него отрывался малень
кими клочками, и летели они, один за дру
гим, цепляясь за деревья. Сварив уху, Васи
лий Тихоныч
решил поужинать у костра.
Постелил дерюжку, поставил рядом дымя
щийся котелок, пошарил в нем ложкой... Нет, 69
есть не хотелось. Опершись локтем о землю, взглянул на Каму, вспомнил, как иногда с у
матошно толкутся на ней волны, бросаясь
из стороны в сторону, грустно подумал: «Так
и люди: мечутся туда-сюда, а куда лучше
податься — не знают. Куда ни подайся —
везде разобьешься...»
С берега послышался хруст намытого ре
кой -и высохшего за лето мусора. Василий
Тихоныч приподнялся.
Внизу, по песчаному
