посмотрел на баржу. Лодка покачивалась на

встревоженной реке, в волнах билась ее боль*

шая тень.

— Эй, ты! Не слышишь?

— А -а ?— тревожно отозвался старик.

— Давай сюда! Греби сюда, старый хрыч!—

Бологое погрозил кулаком.— Оглох?

Греби

сюда, а то...

Звонко залаяла собака.

Лодка подошла к барже. Рыбак привязал

чаж у за лесенку, спущенную с баржи, разог­

нулся, опасливо посмотрел вверх — на Боло­

това, на виселицу, на черную собаку. Лодка

шла, и левое весло, поставленное ребром, с

шумом разрывало тугое полотно воды. Рыбак

был рослый и сухой в кости, в коротком бре­

зентовом пиджаке, облепленном рыбьей чешу­

ей. Изтшд выцветшего картуза с расколотым

козырьком

выбивались

седоватые, как ко­

выль, волосы. Но видно

было, что старик

еще крепок, как хороший дуб, у которого

только вершину тронуло время. Это был В а1

силий Тихоныч Черемхов. У ног его, на дне

лодки, лежал связанный бечевой, изранен­

ный щалами1 осетр, — он вздрагивал, выги­

бал спину, покрытую тускло поблескивающим

панцырем, раздвигая жирные щеки, оголяя

густую бахрому жабр.

Согнувшись над бортом, Бологое спросил:

— Осетра поймал?

М Ц а л ы — р ы б а ц к и е спасти.

54

_ Вон осетришко... — нехотя ответил ста­

рик и, чуя недоброе, сердито пошевелил уса^

ми. — Нынче хороших осетров еще не видал.

А что?

— Давай его сюда!

— Осетра? Это как — давай? — Василий Ти­

хоныч бросил на поручика недобрый взгляд.—

Нет, служивый, чтобы рыбку есть, надо в во­

ду лезть. Слыхал?

Бологое улыбнулся:

— Вон что! Значит, поговорить хочешь?

— И поговорю! — резко ответил с т а р т , решаясь, видно, на в с е .— Ты не пугай меня!

У меня, видишь, — волос седой. Нет, не пу­

гай! Не запугаешь щуку морем! Слыхал?

— Так... — холодно заключил Бологое,—

Значит, поговорить хочешь? Д а? А ну, водя­

ная крыса, лезь сюда! Лезь! Живо! Ну?

Голова Бологова вздрагивала

на тонкой

шее. Сухонький, затянутый в ремни, он стоял

у борта, широко расставив ноги, и нервно

хватался за кобуру нагана...

— Бери, что же...

Дернув усами, Василий Тихоныч поднялся

по лесенке, бросил на палубу, под ноги пору*

чику, конец бечевы,

которой

был

связан

осетр. Бологое рывком поднял осетра на воз­

дух, — он забился, растопырив розовые плав­

ники. А Василий Тихоныч сел в лодку, резко

оттолкнулся от баржи и, подняв весла, начал

бить ими так, что лодка скачками пошла к

берегу.

э5

— Змея подколодная! — ворчал старик. -

Хоть бы бечеву, сукин сын, отдал!

Старика душила обида.

Солдаты конвойной команды, увидев пору

чика с осетром,

высыпали из кают, сгруди

лись около кухни.

— Ловко!

— А хорош, шельмец! На пуд!

— Больше будет! У меня глаз наметан!

— Эх, и заварим ушицу, братцы!

Захар Ягуков, толстяк с головой филина и

мутно-желтыми глазами, выхватил из-за голе­

нища правого сапога нож, опустился на коле’

ни, хлопнул ладонью затихшего осетра.

— Руби дрова! Готовь ложки!

— Обожди,— остановил его Бологов.— Дай

сюда нож! Не видишь — икряный.

Ловко

расхватив широкое белое брюхо

осетра, Бологов начал осторожно выбирать в

чашку серо-сизую икру.

Облизывая

изма­

занные клейкой икрой руки, он встряхивал го­

ловой, покрикивал:

— Подвинь чашку! Дай соли!

Солдаты с уважением следили за поручи­

ком.

Посолив икру, Бологов приказал:

— На ужин уху! На всех!

А когда он поднимался с палубы, взгляд

его случайно остановился на тонкой бечевке, которой был связан осетр.

— Да, кстати... надо сбросить этих... — Бо­

логое показал на виселицу. — Смердят уже.

55

Пока уха варится — надо заменить. Веревки

есть?

— Да вышли все, господин поручик!

— Подайте в таком случае эту.

__ Кто

'будет

вешать? — живо спросил

Ягуков.

— Сам повешу.

Через минуту два солдата — Терентий Пого­

рельцев и Серьга Мята — подошли к висели­

це. Солнце уже спряталось за взгорьями, но

над землей еше текли волны света, и пове­

шенные — пожилой в лаптях и молодой с чу­

бом — были ярко освещены закатом. Серьга

Мята поморщился:

— Верно, воняют.

— А крепкие, как кремень, были мужики,—

вспомнил Терентий Погорельцев. — Крепкая

порода! Ну, давай сбросим.

Петли обрезали. За обрывки веревок подта­

щили трупы к борту, сбросили в реку. Терен­

тий Погорельцев обтер руки о штаны и по­

шел прочь, а Серьга Мята остановился у бор­

та и долго задумчиво смотрел в зеленоватую, мутящуюся пучину реки. И г р у с т н о думал:

«Вот... поплыли... Господи! Кто 'их похоро­

нит?» Губы его были плотно сжаты.

I X

Заглянув в список смертников, поручик Бо­

логов вышел из каюты, вертя на пальце ключ.

Следом за ним потянулись солдаты — Ягуков, 57

Погорельцев, Серьга Мята. Открыли люк. Из

трюма баржи, залитого мраком, дохнуло сы­

ростью и резкими запахами тлена.

Бологов

отвернулся, передохнул, потом решительно

опустился по пояс в люк. В затхлой барже, как в подземелье, забился его голос:

— Черемхов! Михаил! Выходи.

В трюме стояла тяжелая тишина.

— Опять старая песня? — спросил Боло­

тов. — А ну, не задерживайся!

У каждого

свои дела.

— Заработался, гад!— донеслось из глуби­

ны трюма. — Обожди, дай сапоги и рубаху

снять. На, Шенгерей, носи...

Барж а ожила. Замелькали силуэты людей.

Зашумела солома. И вдруг весь трюм вско­

лыхнул горячий крик:

— Мишенька! Миша...

Закипела разноголосица. Нельзя было по­

нять — кто и что кричал... Мишка Мамай с о ­

в е р ш е н н о не соображал, что он делал. К а­

жется, целовал Наташу, — рыдая, она мета­

лась на соломе. Кажется, еще кого-то цело­

вал, что-то говорил друзьям... Его опять по: звали. В состоянии полной отрешенности, без

всяких чувств он пошел к лестнице, отстра­

няя в темноте десятки рук. Когда Мамай

был уже у лестницы, его опять горячо ожег

крик Наташи. Стиснув зубы, он взглянул на

клочок вечернего неба и почти выбежал из

трюма.

У люка остановился, передохнул, откинул

58

со лба кудри. Вечер мягко крался по земле, ничем не нарушая окрепшей тишины. От вы­

сокого правого берега падала на реку тень.

Там, в тени, уже светились бакены. На отме­

лях взлетали брызги, слышался плеск, —

хищные судаки гонялись за стаями сорожек.

На заплесках левого берега догорали оскол­

ки вечерней

зари.

Засыпали тальникц. Д а ­

леко, близ одинокого осокоря, подпиравшего

широкими плечами темносиний шатер

неба,

уже порхала вечерняя звезда. В теплом в о з­

духе разливался терпкий пьянящий дурман,—

или с лугов тянуло прелыми травами, или так

жапко дышали ели.

Взглянув на Каму, Мишка Мамай сразу

почувствовал себя бодрее, тверже на ногах.

Он торопливо, на лету, схватывал мельчавшие

картины погожего вечера

и звуки его —

плеск рыб на отмелях,

свист пролетавших

уток, дремотный шопот тальников, далекий

лай собак... Он воспринимал все великие и