Я прочел много книг с описаниями разных видов ада или рая, говорилось также о возможности родиться в нашем же мире, но в другом образе — необязательно человеческом. Теперь я жалею об этом. Большинство из нарисованных там картин таковы, что перспектива исподволь принять одну из них за образец, когда придет время, меня не радует.

Хотя, может быть, тут есть и какая-то польза. В смысле приобретения определенной широты взгляда, которая позволила бы воину в то последнее мгновение схватки, когда голова уже покатилась с плеч, понять, что, собственно, произошло — про голову свою он ведь не может знать, это ведь, наверное, просто как свет погас, пропала картинка перед глазами и появилась новая, в которой нет блестящих мечей, шлемов, поля битвы, а есть что-то совсем другое, то, что ранее невозможно было представить. Но подготовленный к переменам, он догадывается, что к чему. И может понять, что перед ним не конец, а в каком-то смысле — начало.

151

Эф третий шел по коридорам. Если находил по дороге лампу, он зажигал ее. Если кувшин с вином — отпивал глоток.

У него был с собой моток веревки, который он разматывал по дороге. Время от времени третий дергал веревку, и человек Ю, державший дальний ее конец, отвечал таким же подергиванием.

Веревка была тонкая — практически нить — и потому длинная. На сотню шагов ее хватало всегда, на полторы сотни — часто, а иногда доставало почти на двести. Но далеко ли можно уйти за двести шагов?

Третий уже выбрал всю длину веревки. В темноте коридора впереди не было ничего достойного внимания — обычное дело. Сматывая веревку, он отошел на тридцать шагов назад к месту последней развилки. Свернул в левый, еще не пройденный коридор. И там, за поворотом, в первый раз за какое-то время обнаружилось нечто необыкновенное. Не фонтан воды, бьющий из пола, и не грот, отделанный яшмой и ониксом, — нет, прямо из стены выходили две полосы металла, и тянулись вдоль коридора, который становился шире, выше и шел прямо — так далеко, насколько можно было видеть, и еще дальше.

Оставшейся длины веревки хватило только на неполные десять шагов. И тут третий сделал то, чего делать не следовало. Он обвязал ее конец вокруг горлышка найденного у развилки кувшина, положил кувшин между двух полос, на видном месте. Рядом поставил, тоже найденную, зажженную лампу. И пошел, шагая по шпалам — откуда только взялось слово. Ожидая увидеть, может быть, свет в конце или свет навстречу.

Под ногами среди песка и битого камня стали попадаться кустики мелкой травы. «Дальше можно не идти», — подумал третий. Третий посмотрел вверх. Стены коридора уходили в темноту, свет лампы не доставал до свода. А может быть, свода уже не было над головой. Наверное, ночь сейчас. Небо в тучах.

Третий остановился. Какое-то движение чувствовалось в воздухе. Язычок огня в лампе задрожал и тонкой струйкой потянулся вверх, почти не давая света. По стене коридора скользнула тень. «Это лабардан», — подумал третий. Пробежала волна. Стена дрогнула и поплыла, поднявшись над полом. Мрак впереди высветлился, и появилась морда белого верблюда. Это был лабардан. «Верблюд, побитый камнями», — подумал третий. Верблюд медленно ворочался, высвобождаясь из кучи булыжников. Освободившись, побежал по коридору, постепенно увеличивая скорость. Третий прижался к стене, и лабардан пробежал мимо, едва не задев рогом — у него были рога во лбу и длинная борода. Спереди две ноги, потом верблюжий горб, за ним другой. Но задними ногами громоздкая туша не кончалась, за ними следовал снова горб, снова пара ног и так далее, кажется, без конца. У третьего кружилась голова, пол плыл под ногами. Стена за спиной клонилась и не давала опоры.

Когда лабардан последней своей частью скрылся за поворотом, третий обнаружил, что прямого и широкого коридора перед ним нет, а есть узкий, с гладкими стенами. Из левой стены выходили две полосы металла и прятались в правой. Третий посмотрел, они были железные. Где-то он уже их видел. И, кажется, здесь должно было быть какое-то слово, каким они назывались.

152

— Кто такие китайцы? — спрашивал у второго первый из шести, который сам по себе был двенадцатым.

— Кто такой алеут и кто такой араб? — спрашивал второй из шести у третьего.

— Что такое «русская» и что такое «рулетка»? — спрашивал третий из шести у четвертого.

— Доллар — это что? — спрашивал четвертый у пятого.

— Есть ли у нас место на глобусе? — спрашивал пятый у шестого.

Они прикрывали глаза и наклоняли головы, прислушиваясь к своим словам.

— А что такое глобус? — спросил шестой из шести (тоже двенадцатый), просыпаясь.

У всех шести были знакомые лица, но разные бороды.

В своих черных креслах они сидели вокруг стола и пили вино из чашек.

Эф третий смотрел на них через маленькое круглое окошко, которое, если смотреть снизу, оказалось бы прямо под потолком зала. Но у третьего не было взгляда, чтобы смотреть снизу. Оттуда же, откуда он смотрел, окошко оказывалось у входной двери, на уровне чуть выше человеческого роста. Каким образом коридоры лабиринта могли подобраться к этому месту, было не понятно.

— Как попадает свет в конец тоннеля? — спросил первый из шести. И все шестеро одинаковым движением наклонили головы, прислушиваясь.

«Не сон ли это?» — спросил себя Эф третий.

«Не сон, — он ответил себе, — до сих пор я всегда отличал сны от яви».

«Тогда, может быть, я вообще умер, — подумал он, — хотя смерти ведь нет, как сказал кто-то умный».

«Умер я или нет, в любом случае это, возможно, выход», — решил третий.

153

От лабиринта осталось три тупика и четыре коридора. «Может быть, это уже и не лабиринт?» — думал Эф третий.

В коридорных стенах было несколько дверей, большинство из которых никуда не вело, и два круглых окошка. Одно выходило в зал размышлений какого-то храма, другое глядело в противоположную сторону. Места были не знакомы третьему, узнавались только отдельные фрагменты пейзажа: пара холмов с раздвоенными вершинами и уступом у подножья, маленькое круглое озеро между ними, лес вдалеке. В небе мелкие облака висели как сплюснутые белые шарики.

Неважно, на какой высоте находилось окно. В отличие от дверей, которые никуда не вели, это был выход. Оставалась проблема вернуться обратно, принести добрую весть.

Третий проходил по коридорам и открывал двери. За каждой была гладкая стена, и ничего больше. Третий простукивал стену рукояткой ножа, а когда подошел к тому месту, где из-под стены выползали две полосы железного металла, простучал особенно тщательно.

За последней дверью оказалась тесная каморка с пауками по углам. Третий прикрыл за собой дверь. В коридоре, который остался снаружи, еще чувствовался идущий из окна свет, хотя ощущение это после нескольких поворотов было скорее умственным, нежели реальным. В каморке же мрак обещал быть абсолютным.

После минутного колебания третий погасил лампу и как бы исчез для себя, медленно растворился в темноте. Он успел сделать несколько шагов и понять, что сделал их больше, чем позволяли малые размеры помещения. Потом перестал чувствовать свои ноги. Был страх, что произойдет непоправимое. Но руки еще оставались его собственные. С пятой какой-то попытки он зажег лампу.

В первое мгновение третьему показалось, что вокруг ничего не изменилось. Но открыл дверь и увидел уже почти знакомый коридор первого круга. В коридоре было светло. На потолке ровным светом горели светильники, закрытые колпаками матового стекла.

Эф третий шел по освещенному пути, но какое-то время еще продолжал держать в руке зажженную лампу.

154

Трое сидели за круглым столиком на стульях с красными спинками. Они пили кофе из тонких чашек.