— Ну и глупо. Мы разве не здесь с тобой. Так что пользуйся.

Четыре шрама и семь родинок вместе с родимым пятном дали число одиннадцать.

— Все шрамы на этот раз твои, — сказал третий. — Интересно, помнишь ли ты историю каждого шрама?

— Почему нет? А ты помнишь про свой шрам, полученный на охоте?

— Не помню, — третий мотнул головой, — и родная собака меня теперь не узнает.

147

Двое шли по коридорам лабиринта.

Путь был долгий. Иногда хотелось есть, иногда — спать.

Начиная с некоторого места Эф третий стал подозревать, что они ходят по кругу.

В стенных нишах стояли кувшины с вином. На камнях лежали хлеб, сыр, фрукты.

Если попадалась лампа, заправленная маслом, третий зажигал ее и ставил позади себя на пол. Потом перестал это делать.

Лабардана не было видно, но в свете оставшейся за углом лампы маячила время от времени косматая тень с рогами.

Когда ложились спать, лампу не гасили. Был очевидный повод не допускать темноты. Кроме того Эф третий привязывал длинной веревкой левую руку человека Ю к своей руке. Веревку достал Му второй в особенной нише у перекрестка двух коридоров. Четверо были уже вместе в то время. Ложась спать, они все четверо связывались веревкой, чтобы никто не потерялся во сне. В той же нише Бе пятый оставил свою книгу и, пройдя круг, взял на этом месте уже новую. А Эф третий однажды положил в нишу свой нож.

Ниша была в конце небольшого тупика у перекрестка двух путей. Один путь был отмечен стрелками, перечеркнутыми прямо, другой — стрелками, перечеркнутыми наискосок. Поперек тупика, перед самой нишей, в полу чернел провал шириною примерно в два локтя. Там текла вода.

Над нишей была табличка с надписью «АРАБ БАРАНОВ» или «АЛЕУТ ТУАЛЕТА» — в разное время разная.

148

Когда двое и двое, наконец, нашли друг друга и встретились, Му второй увидел во рту Ю восьмого зуб, блестящий черной эмалью. Знак принадлежности к сообществу тайных.

Второй показал восьмому свою сбритую бровь, прикоснувшись к ней пальцем. Повернув лицо, показал свой выдающийся профиль. Восьмой только улыбнулся в ответ.

Второй сделал рукой жест, понятный посвященным.

— Не понимаю, — сказал восьмой.

— Вместе с признаком принадлежности вы должны были получить инструкции для действия или послание для передачи, — сказал второй, отведя восьмого на несколько шагов в сторону для приватного разговора.

— Я не получал ничего такого, что мог бы передать, — сказал восьмой, — ни слова, ни письма.

— Послание — это не обязательно слово или бумага. Есть скрытные способы. Например, человеку, которого должны отправить гонцом, бреют голову, на выбритое место наносят татуировку с сообщением, которое нужно передать. Дают волосам отрасти, завязывают их в узел, и с таким спрятанным на голове посланием отправляют.

— Могу вас заверить, что никто мне не брил головы, — засмеялся восьмой.

— Сообщение может быть зашифровано в сочетании естественных, по внешней видимости, деталей. В расположении родинок на теле, или в других приметных знаках. Я могу посмотреть?

— Не можешь. — Эф третий подошел и отодвинул второго плечом. — Отойди, это только для меня почта. — Он протянул руку и показал мизинец, на котором был, неизвестно с каких пор, длинный, специально выращенный ноготь.

149

Когда двое и двое, наконец, нашли друг друга, и одним и другим было уже ясно, что они ходят по кругу. Выход из лабиринта, следовательно, нужно было искать за пределами этого круга.

Но тут не было даже понятно, где внешняя сторона круга, а где внутренняя, то есть с какой стороны искать этот выход.

Скоро выяснилось, что круг не один и не два, а четыре: первый, второй, третий и, как его стали называть, — косой. Круги были отмечены стрелками, по-разному перечеркнутыми: перечеркнутыми один раз, перечеркнутыми два раза, перечеркнутыми три раза и перечеркнутыми наискосок.

Второй круг лежал по одну сторону от первого, а третий — по другую, но желаемого вывода из этого обстоятельства нельзя было сделать: и второй и третий, измеренные в шагах, были практически одинаковы и оба длиннее первого.

Бе пятый (мастер, если кто помнит) объяснил это тем, что коридоры второго и третьего круга более извилисты, и это было понятно. Однако размеры косого круга, который пересекал три прочих, каждый раз получались разными, пока не надоело считать. Что ж, и это было понятно, — все менялось вокруг от раза к разу. И место, где вошли в лабиринт, — лестница в сколько-то ступенек — исчезло и больше не появлялось.

150

Вот картина, которую можно представить.

Шесть человек рубились мечами, а седьмой наблюдал.

Сама картина была перед глазами восьмого, который видел себя в ней то ли вторым, то ли третьим.

Шестеро были равны по силе и мастерству.

Будучи неоднократно свидетелем подобных схваток, седьмой знал, что из шести сражающихся один выйдет невредимым, двое погибнут, а трое получат различного рода увечья типа отрубленной руки или ноги.

Отсюда следовало, что вступающий в схватку воин с вероятностью один к шести выйдет из нее целым и невредимым, с вероятностью один к трем — погибнет и с вероятностью один к двум — получит увечье.

Но это только со стороны постороннего наблюдателя, незаинтересованного в исходе схватки.

Со стороны же воина, вступающего в схватку, все выглядит иначе. Воин не видит своей смерти, поэтому может показаться, что он с вероятностью один к четырем останется невредим и с вероятностью три к четырем получит увечье. Но это только кажется.

В самом деле, нет повода думать, что в пространстве возможных миров пути стороннего наблюдателя будут как-то согласованы с путями воина, участника событий. Наблюдатель в одном из возможных для него миров видит смерть воина, но сам воин — его сознание — не появляется в этом мире. В каких-то возможных мирах наблюдатель видит отрубленную руку или ногу воина — обыкновенный случай. Но сам воин — со своей собственной точки зрения — окажется в таком возможном мире со значительно меньшей вероятностью. Это выглядит так, как если бы внутри человека был бы (как часть его сознания, существующая, но скрытая) некий впередсмотрящий, оценивающий, в каком из возможных миров предпочтительней себя ощутить. А если что-то происходит как «если бы», то можно считать, что оно происходит на самом деле. И вот, сознание человека, управляемое этим впередсмотрящим (не его ли раньше мы называли демоном), может быть настроено позитивно — и тогда воин пройдет тысячу схваток и останется невредимым. Или оно может быть настроено негативно (не знаю, зачем это ему будет нужно, — может быть из-за тайного стремления к саморазрушению), и тогда с вероятностью, близкой к единице (девять к десяти или девяносто девять к сотне), наш воин уже после первой схватки будет лежать с отрубленной ногой или рукой.

Все на самом деле не так. Потому что дело не в том, получает ли воин смертельный удар меча, а в том, что происходит в результате смертельного удара. Для стороннего наблюдателя — это смерть воина. Для самого воина смерть — это не смерть, а непредсказуемым образом продолжающееся существование. В новой, можно сказать, реальности.

И здесь возникает вопрос — не праздный, а который в свое время встанет перед каждым, — какой будет эта новая реальность?

Не будет ошибкой сказать, что она фактически создается сознанием воина, освобожденным от оков прежней реальности, но, в то же время, и отягощенным грузом того, от чего не удалось освободиться. Создается или, что то же самое, выбирается из бесчисленного множества предлагаемых вариантов.

Но сказав так, мы не можем сделать заключение о том, какова все-таки эта созданная или, если угодно, выбранная будущая реальность, потому что скрытый настрой сознания нам неведом.