— А для вас и ваших имен этой мысли нет дела, — сказал Аш первый, — поэтому идите отсюда, пока ваше осталось вашим.

— Вы отказываетесь от спора имен? — удивился солдат.

— Я понимаю, что писаного закона на этот счет нет, — сказал мастер Бе, — но есть, как я представляю себе, традиция, есть обычай, от которого никто не уклоняется.

— Мы, сидящие здесь, не следуем традициям, традиции следуют нам, здесь сидящим, — сказал Лю четырнадцатый.

— Поверну вопрос простой стороной, — сказал Аш первый, господин воли. — Рыгал я на ваши традиции и на ваш обычай. Пять раз рыгал, не сходя с этого кресла.

— Точно пять, он не ошибся? — Солдат повернулся к мастеру.

— Я как-то не считал, — сказал мастер.

— Четверо из двенадцати! — вскричал господин воли. — Уберите отсюда двоих.

Люди охраны схватили мастера и солдата, одного повели, а другой хитрым приемом высвободился, вскочил на стол, пробежал по столу, спрыгнул, опрокинул кресло с сидевшим в нем Лю не важно каким, высадил креслом раму и выпрыгнул в окно на северной стороне зала.

74

Места заточения могут быть устроены по-разному.

Обычные варианты: клетка, камера, яма. Возможны комбинации: клетка внутри камеры или клетка, опущенная в яму. Теоретически существуют шесть комбинаций из двух элементов, но установить камеру в яме или внутри клетки вряд ли возможно, а выкапывать яму под клеткой или в камере нет смысла. Четвертый вариант (особый) — лабиринт. Бе пятый утверждал, что ему известен случай, когда именно лабиринт был построен как место заточения. Помещенный в лабиринт узник знает, что у него есть возможность выйти наружу, и поэтому все свое время блуждает по лабиринту в поисках выхода. Через какое-то время он теряет надежду, думает, что его обманули и выхода из лабиринта не существует. Потом он снова начинает поиски, хотя сомнения с этих пор его уже не оставляют.

— Но ведь когда-нибудь он может найти выход, — сказал Эф третий.

— Тогда он будет свободен, — сказал Бе пятый. — Но лабиринт большой, в нем можно блуждать годы. И как знать, когда какое-то количество этих лет пройдет, блуждание по лабиринту, может быть, станет единственно мыслимым образом жизни для узника, он забудет о том, что есть другой мир за известными ему пределами, и когда, наконец, увидит выход наружу, то отвернется в страхе и скроется в привычных ему коридорах.

— Это если он с самого начала был ненормальный, — заметил третий.

— Еду и питье для узника, — продолжал пятый, — служители оставляют рядом с ним в то время, когда он спит. Стены лабиринта не поднимаются до потолка. Они достаточно широки, чтобы служители могли ходить по ним и контролировать то, что внизу, хотя принято считать, что устройство совершенного лабиринта требует, чтобы не только сам узник не знал бы, где находится, но и никакой внешний наблюдатель не имел об этом представления.

— Мне кажется, что тот лабиринт, который ты описал, должен быть нереально большим, — усомнился третий. — За сутки человек, даже хилый, по-любому пройдет пятьдесят тысяч шагов. За год — миллионы шагов. Какой же длины нужно построить коридоры, даже если каждое место человек будет проходить по десять раз.

— А почему не сто? В реальности ситуация похожа на ту, которая возникает, когда человек заблудился в лесу. Рано или поздно он начинает ходить кругами.

— Стоящий человек найдет выход из лабиринта раньше, чем сойдет с ума, — с уверенностью произнес третий.

— Есть несколько способов найти выход из лабиринта, — сказал пятый, — но для этого нужно ставить пометки на стенах, а узнику, естественно, не дают взять с собой краску.

— Ну, положим, у всякого человека есть то, что дала ему природа, — кровь, например.

— Стены там такого бурого цвета, и освещение такое слабое, что кровь не оставляет следов, которые были бы заметны.

— Тогда… — Третий замешкался. Экскременты, фекалии, испражнения — какое слово лучше предложить ученому человеку? Все эти слова, собственно, были чужими для третьего — не его язык. Но естественным образом сказанное «говно» казалось грубоватым для обращения к ученому слуху. Люди стеснительные говорят «дерьмо» вместо грубого слова, но третий стеснительным не был.

— В крайнем случае, можно помечать коридоры своей собственной кучкой, — сказал он, наконец.

— Это был бы выход, — согласился пятый. — Но хозяева лабиринта запустили туда калоедов специально для этого случая — подберут все и вылижут.

— Не знаю, — третий огляделся вокруг, — к чему эти сложности. Чем недостаточна обычная камера или клетка?

— Трудно сказать. Перечень причин, по которым можно заточить человека, будет заведомо длиннее, чем перечень возможных мест заточения. Что там может быть — в смысле причин? Две основные — это либо наказание, либо ограничение свободы во избежание совершения человеком нежелательных действий — подобно тому, как зверя сажают в клетку, и не обязательно дикого. Кроме того, если уж существуют в мире ямы, клетки и камеры, и если существуют какие-то правила, по которым людей туда сажают за совершение преступления, то могут быть правила, по которым сажают людей, и не совершивших преступления. Существуют, я думаю, правила, которые определяют некий иной порядок, отличный от закона и, может быть, оттого, что мы называем здравым смыслом. Они известны только малому кругу посвященных, у которых есть уши, глаза, холодное сердце и длинные руки. И вот, однажды ты делаешь что-то, не зная за собой вины, и за тобой приходят. А другому везет — я без зависти говорю. Ты вот нашел некую маленькую штучку в сундуке своего дедушки и стал господином воли, хоть и недостаточно длинной. А мне пришло в голову своими руками сделать такую же штучку, и я угодил в лабиринт.

— Так в том и вопрос, почему именно лабиринт.

— Наверное, даже посвященные не всегда знают меру заточения, положенную человеку. А лабиринт — это в некотором смысле божий суд или, если хочешь, — суд случая. Если вышел оттуда человек, то, значит, получил свою меру.

— Бог богом, — сказал третий, — а любой суверенный индивид — тьфу — любой нехилый мужик пройдет за неделю эти несколько тысяч шагов и выйдет наружу.

— Я вышел из лабиринта, — сказал пятый, — но пришлось оставить тот город, хоть и родной для меня. Мне намекнули об этом. И вот, мы двое здесь, — заключил он, — и, в общем-то, по неизвестной причине.

75

Места заточения могут быть устроены по-разному: яма, клетка, камера.

Двоих сперва посадили в яму, потом в деревянной клетке везли на повозке, запряженной неторопливым верблюдом, и, наконец, определили в тюремную камеру.

Была потом и другая яма, для лабиринта тоже однажды настало время, поэтому посещавшие Бе пятого лабиринтные мысли можно было считать за дар предвиденья.

76

Яма была похожа на широкий колодец. Стены были выложены камнем, а пол земляной. Квадрат со стороной в четыре шага.

Третьего и пятого по какой-то причине не обыскали перед тем, как посадить в яму. Что причина имелась, это считал пятый, третий говорил, что по недосмотру. Кубики остались при них, и нож в сапоге у третьего.

Третий поковырял острием ножа в стыках между камнями стены. Камни были уложены плотно. Это были гладкие квадратные камни со стороной в половину локтя. На некоторых были нарисованы рисунки и начертаны знаки.

— Это не простая яма, — сказал третий.

— Да, — согласился пятый, — я думаю, ее сделали для чего-то другого, но для нас решили использовать как яму.

— Мне приходилось однажды сидеть в яме, и это была простая выкопанная в земле яма, а сверху решетка из деревянных жердей, — сказал третий.

— И долго пришлось сидеть? — спросил пятый.

— Меня хотели держать там, пока не получат выкуп, — сказал третий, — это были люди верхних племен, как их у нас называли, но ночь была длинная, и к утру мне удалось выбраться.