Да что там, Ягуда – сам товарищ Скалин был недоволен обстановкой вокруг строительства метро. Саботаж, воровство, халатность, диверсии… В результате всего этого беспорядка новые станции не открылись к празднику. Выход со станции «Дзержинская» все еще окружен кучами строительного мусора. И это безобразие видят гости столицы, ударники социалистического труда, прибывшие со всего Союза на парад. Вывод из всего сказанного был однозначным – виновные в задержке должны быть выявлены и наказаны…

Никровляев жил в новом доме в отдельной квартире с видом на развалины Петровского монастыря. Чтобы получить квартиру в этом доме пришлось подсуетиться.

В хамиссариате шли постоянные реформы и перестановки. Кого-то расстреливали, ссылали, кого-то переводили, как Никровляева, из провинции в Москву. Готовился приказ о формировании Отдельного дивизиона милиции по охране метрополитена. Когда молодому специалисту Никровляеву дали комнату в коммуналке он убедил всех, что негоже помощнику уполномоченного транспортного отдела НХВД жить среди всяких люмпенов. Высиживая на бесконечных собраниях и бегая с бумагами по кабинетам Мосстроя, он выхлопотал, наконец, себе эти шикарные хоромы.

Сначала он хотел получить квартиру в грандиозном доме общества "Динамо" в Фуркасовском переулке и ради этого даже научился играть в большой теннис. Регулярно ходил на футбол, терся среди начальников. Но начальников оказалось больше, чем свободных квартир на Лубянке.

Зато в доме на Петровке можно было прямо из квартиры подняться на крышу. Как следует обставить квартиру он еще не успел. Просто свез старую мебель из прежней комнаты, бросил на блестящий паркет потрепанный ковер, а вместо приличной люстры пока висел тряпичный оранжевый абажюр. Поэтому его хоромы с высоченными потолками и панорамными окнами выглядели неуютными и пустыми.

Только он начал засыпать, как вдруг, почудилось, что на Пасху зазвонили колокола. Не включая свет, он выглянул в окно. В некоторых домах горел свет. "Празднуют, недобитые, – ухмыльнулся он.

Взяв в руки бинокль, вышел на балкон оценить обстановку. Вгляделся во тьму и заметил, что многие окна плотно зашторены, но свет все равно просачивается. "Свечи жгут, – снова ухмыльнулся Никровляев, – Разговляются". Он налил себе рюмочку коньяку, хлопнул. Спать больше не хотелось. Весна все-таки. Гороскоп рекомендует заняться любовными интрижками. В 24-й лунный день мужская сила на подъеме. В «Савое» наверняка веселье в самом разгаре. Вспомнилась балерина Изабелла. Гибкая, вертлявая и хорошо натренированная. Она, наверное, еще там, в ресторане, пьет шампанское…

Никровляев стал собираться. Побрился, подравнял тонкие усы. Влез в синие шаровары, нырнул с головой во френч цвета хаки, застегнулся, махнул щеткой по хромовым сапогам, причесался, надушился, нацепил портупею с наганом в кобуре, натянул на лоб синюю фуражку с красным околышем.

Подстегиваемый сладкими предвкушениями он напевал про себя песенку:

Уходит вечер, вдали закат погас,

И облака толпой плывут на запад.

«Спокойной ночи!» – поет нам поздний час,

А ночь близка, а ночь на крыльях сна…

Он спустился во двор, где был припаркован новенький Форд. Не у всякого начальника был личный автомобиль, да еще не какой-нибудь старый газик с брезентовой крышей, а совсем свежая модель с усиленным корпусом, с бронированными вставками, способный выдержать град пуль из автомата Томпсона и даже от пулемета Максим. Такие авто делали на заказ для американской мафии. Машина прямо с корабля, якобы конфискованная таможней и выкупленная по госрасценкам. На самом деле этот автомобиль получен в обмен на компромат. Впрочем, дарителя все равно расстреляли за махинации и взятки.

При виде округлых форм стальной крыши Форда, Никровляеву пришла на ум еще одна красавица. Нинель. Ее мягкие плечи, нежные шары грудей, черное шелковое белье из Парижа. В объятиях такой женщины можно точно забыть об отчетном собрании.

До "Савоя" можно было легко дойти пешком, но Никровляев любил гонять по Москве и часто делал большой крюк чтобы прокатиться мимо всех этих бывших буржуйских заведений: «Метрополь», «Националь». Любил проехаться вокруг Кремля. Сейчас он спешил поскорее оказаться среди шикарных женщин. Только он приблизился к машине, как услышал зловеще хриплое:

– Товарищ начальник!

Романтические видения взорвались животным страхом, Никровляев схватился за кобуру и стал озираться на темные углы. Под фонарем, отбрасывая кривую тень на кирпичную стену монастыря, возникла толстая фигура. Какая-то баба с жирными грязными руками и отвратительной бородавкой на носу

– Можно Вас побеспокоить? – залебезила она грубым прокуренным голосом.

– Чего надо? – недовольно спросил Никровляев, узрев эту подозрительную картину.

– Спешу доложить, что у нас в доме собрались сектанты!

– А я тут причем? – облегченно выдохнул Никровляев. Страх улетучился, весна продолжается, есть еще надежда на объятия Нинель, а эту противную бабу надо бы пристрелить, чтоб не задерживала и не портила настроение, – Я работаю по другим вопросам, – грубо отрезал он.

– Но вы же – светская власть! А тут у вас под носом извиняюсь гнездо мракобесов. Мы соседи, а они площадь занимают, теснят нас инвалидов революции, прямо у вас на виду куличи едят! Я хотела жаловаться, но управдом ничего слушать не хочет, он тоже со своей бабой куличи святил. А как ваше начальство посмотрит, если проглядели такое контрреволюционное гнездо?

– Ты че, давить на меня вздумала? Да я тебя…

– Вы мне не грубите! Я сама в гражданскую контужена! У меня орден есть. Я вам не какая-нибудь хабалка с базара, я вдова коммуниста, героя! А мне только комнатушку в этой старой келье с крысами. Тут монахи по ночам знаете чем занимаются? Баб молодых исповедуют! Посиделки устраивают, запрещенную литературу читают. Разврат! Иконы прячут!

– Иконы? – заинтересовался Никровляев, – Небось, и кресты золотые укрывают?

– Точно! – подмигнула баба.

Никровляев задумался: «Пожалуй, поздновато ехать в «Савой», всех шлюх наверное уже разобрали большие начальники и руководители социалистического строительства, а церковное добро стоит хороших денег. В Метрополе и Национале иностранные гости охотно выложат за это валюту. Нинель любит валюту. Конечно, благодаря форме сотрудника НХВД, ему никакие Нинели и Изабеллы не посмеют отказать, но любо чтобы было красиво, под патефон и свежий ананас. Эти дамы стоили дорого, дешевыми подарками тут не отделаешься".

– Не ори ты так, контру распугаешь, – сказал он, – Показывай, где враги засели.

Тетка резво подбежала к пролому в монастырской стене и шмыгнула в темноту. Никровляев за ней.

На территории этого закрытого уже несколько лет древнего Высоко-Петровского монастыря был организован цех по ремонту сельскохозяйственной техники, литейное производство и склад запчастей. Всюду валялись доски и всякий хлам. Несколько разобранных и ржавых машин стояли прямо в лужах грязи.

Никровляев, испачкав сапоги, чертыхался про себя, что зря связался с этой сумасшедшей бабой. Все золото и серебро наверняка давно уплыло. Коллеги здесь все обыскивали и перекапывали не раз и не два. Он был так зол, что когда баба показала на окно келейного корпуса, где явно не спали и горел тусклый свет, схватился за наган. Но сначала он приложил ухо к двери. Послышалось приглушенное:

– Христос Воскресе из мертвых, смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!

Дверь была чем-то подперта изнутри, но Никровляев пнул ногой гнилое дерево и, ворвавшись в подвал, заорал:

– Всем стоять! Стрелять буду!

В подвале за большим столом сидело несколько старушек. Кто-то из них от неожиданного крика схватился за сердце. На столе – куличи, яйца. Горели лампады и свечи. В углу Никровляев заметил икону в серебряном окладе. «Не слишком старая, много за нее не дадут, – подумал он. Среди собрания сидел иеромонах с седой бородой. Никровляев присмотрелся к кресту на его груди. Золото? Скорее позолота. Рядом со старцем он заметил симпатичную молодую девушку в красном платке и простом платье. Фигурой она чем-то напоминает балерину Изабеллу – такая же тонкая. А лицом посвежее будет. Да это же Анастасия, якобы дочь профессора Годовойца!