«Мать честная! Светляки или… Пламя свечки, заколебавшись от человеческого дыхания, взметнулось выше, и оранжевый язычок осветил всё содержимое загадочной «коробчонки», из которой брызнули вдруг зелёные искры.

Только спокойно, парень. Мерин говорил про коллекцию. Нет, как-то иначе. Собрание? Да, может, Мерин и сам толком не знал? Старик какой-то… то ли помер, то ли нет, а Синице этому фамильную коллекцию завещал. Надо было узнать, где она и добыть. Вот я почему-то и думал, что это монеты. Золотые монеты старых времён, «николаевки», там, или как… Ну не «керенки» же… Да и не наше это дело! Мы с Сашкой для чего нужны были? Инструменты, охрана…»

Володя пододвинул к себе чистую фарфоровую пепельницу, уложил на её дно салфетку, чтобы шарики не гремели, и высыпал в неё их все. Среди неприметных бурых горошинок несколько штук напоминали фисташки, наполовину очищенные от скорлупок.

– Ядра – чистый изумруд. Слуги белку стерегут! – вслух продекламировал потрясённый Денисов, на минуту позабыв о возможных последствиях.

Музыка в зале зазвучала громче. Быстроглазый официант, ловко пробираясь между столиками, двинулся по направлению к Дену с дымящейся лазаньей в руках. Тем временем Володя опомнился. Он аккуратно ссыпал шарики в футляр, завинтил крышку и спрятал его в левый нагрудный карман.

– Если бы не дед – часовщик, что меня с малолетства в таких вещах разбираться научил, не все эти диковинные часы – луковицы, которые носили на цепочке, и сами цепочки с брелоками… Такой ещё карманчик специальный жилетный для них имелся. А на крышках часов монограммы бывали. И ещё часы – медальоны. Золотые, разные и с камнями. Дед всё это знал и ценил. Иногда бесплатно чинил. Приводил любовно в порядок. Если бы не дед, говорю, – бормотал еле слышно Денисов, – да разве бы я понял, что это такое есть? Изумруды! Ох, да какой огранки! Это тебе не кабошон паршивый, не бриллиантишки плёвые! Редкость-то, редкость-то, батюшки! Вот тебе и коллекция!

В это время официант, освободившийся от лазаньи и бутылки Кьянти, вытащил из кармана телефон, распевающий «Хабанеру», послушал недолго, глянул по сторонам и сказал на островном греческом диалекте:

– Да. Оба дома. Только младший отплыл на минутку. А я и смотрю! Чао, Луиджи, чао, мой дорогой.

***

Алекс вышел из туалета, сполоснул руки и обернулся. Самым лучшим местом в крошечном полуподвальном помещении был широкий низкий удобный подоконник выходящего на улицу длинного распахнутого настежь окна. Молодой человек немного помедлил, а потом забрался на него с ногами и вытянулся.

«Надо передохнуть. Даже курить неохота. Пусть пока Денчик на каменья наглядится. Он, может, и не поймёт, что это? Мы ведь только помогать должны были, если б не шторм. Этот гад Генка! Вот уж мерзавец! Он главный был «по Синице». Он Чёрного спьяну изрешетил. Сам тоже спьяну ко дну пошёл. Вот мы и…» – Мулат прикрыл глаза и постарался отключиться на несколько минут. Спиной он опирался на свод окна, руки закинул за голову, влажные завитки волос прилипли ко лбу, в ушах слегка шумело и всё вокруг покачивалось от сумасшедшей усталости.

А я и не заметил, что устал, не замечал, как долго не спал, пал, пан , панч…

– Панчито!

– Да, комиссарио?

– Нет, впрочем, не ты. Луиджи! Вывел его из тяжёлой дрёмы начальственный настырный голос. Говорили по-итальянски.

– Оба выхода на контроле. Также все окна слева. Ты держишь одно только правое окно, понял?

– Понял. Чего же тут не понять? – на этот раз отозвался высокий мальчишеский голос.

– И не забудьте, ребята, они вооружены. По крайней мере, один из них. На улице разговаривали несколько человек. Звук шагов отчётливо приближался.

– Так постреляем. Я уж не промахнусь! – радостно засмеялся мальчишка.

–Только этого не хватало! Перестрелку ты мне устроишь. В ресторане полно народу – дети, женщины, ты что спятил? Ох, ты ещё зелёный, Луиджи!

– Полно народу, шеф, да. Это ж наши после сиесты, белые люди, туристов мало. Спорим, по африканцу я не промажу! – захихикал

– Луиджи, – Ваш Алессандро, он там один такой черномазый. В Африке…

– Тише, осёл! Сам ты из Африки. Баста. Замолкни. Вперёд!

Эти слова окончательно прояснили затуманенное сознание мулата. Он вздрогнул. Его рубашка разом взмокла.

– Как – Алессандро? Кто черномазый? Да это же они обо мне!

А его тренированное тело независимо от запаздывающих приказов делало своё дело, и Алекс, соскочив с подоконника, уже нёсся по ступенькам верх к портьере у двери. В мозгу у него стучало: «Скорей к Володьке! Он там один, всё при нём. Ах ты, подлость какая! Подумает, правда, подставил».

Он затормозил на полном ходу перед ячеистой деревянной перегородкой с зеленоватым стеклом, прижался к стене и напряжённо всмотрелся. Прямо напротив него находился выход наружу. Эти как раз входили – кряжистый средних лет мужчина в бейсболке

– Комиссарио? – седоватый высокий усач постарше.

– Верно, Панчито, – машинально отметил Алекс, – а вот и Луиджи.

Третий, чуть по отстав, встал у окна и, как было велено, занял позицию. Он, и правда, был молодой, весь какой-то вихляющийся, в модной джинсовой куртке и драных штанах с бахромой. Двое старших не спеша, и, казалось, ни на кого не глядя, занятые разговором друг с другом, направились прямо к Дену. В этом не могло быть никакого сомнения. Володя сидел вполоборота. Он не видел ошалевшего от ужаса друга. Не заметил и карабинеров в цивильном. Денисов собирался, видно, выпить вина, как вдруг передумал. Пистолет в кожаном футляре и изумруды в глиняной шкурке не давали ему покоя. Перепрятать? К Алексу сбегать? Где он запропастился, чудила? Топать скорей отсюда, всё обсудить и…

Ден положил на колени рюкзак, нервно засуетился, сунул руку в карман, потом вытащил чехол, привстал и увидел спешащих к нему мужчин. Давешний кельнер с решительным видом перекрыл ему отступление с тыла. Всё дальнейшее произошло в течение нескольких секунд.

– Сидеть, вы арестованы! В руках седого оказались наручники. Но увидев кожаный чехол и уловив движение Володи к карману, он инстинктивно отпрянул. В следующее мгновение шеф заорал:

– Не стрелять! Не стрелять, идиот!

Но было поздно. Луиджи полоснул от окна очередью с каким-то безумным, испуганным и вместе счастливым лицом, и Алексу сперва показалось – «в молоко». Синяя ваза в стенной нише разлетелась на тысячу кусков, а Ден изумлённо поднял голову, не отнимая руки от левой стороны груди. Он слегка повернулся, сел и затих. Очередь прошила тело насквозь и пули частью засели в стене. Гром выстрелов, взрыв ругани, звон стекла и дробный стук разлетевшихся бусин раздались одновременно.

– Где второй? – кричал старший, – бросаясь к Дену. «Скорую» скорей! Полный свет! Оставаться всем на местах!

Притушенный в зале свет вспыхнул в полную силу, за окном завыли сирены. Первой из оцепеневших от страха гостей опомнилась полная живая синьора, сидевшая за столиком слева со всем своим многочисленным семейством. Она кричала, прижимая своего младшего к себе и глядя на неподвижного Володю, но рукой указывала вниз:

– Венерин камень! О святая мадонна!

Главный полицейский сделал невольно шаг вперёд и опустил глаза вслед за её указующим жестом. На полу из чёрной мраморной крошки в ярком свете многочисленных ламп, вылупившись из своей скорлупы, засияли крупные изумруды.

Глава 11

Красивый современный новый аэропорт в Москве ничем не отличался бы от таких же в Европе, но почему-то во всех его длинных, недавно отделанных переходах нестерпимо несло туалетом.

Толпа другая, – отметил Кирилл, – и я другой. Да ещё первый раз никто не встречает. Следовало, наверно, заранее договориться, где жить стану. Впрочем, ладно. Как решил, так и будет.

У выхода клубился народ, наперебой предлагающий пассажирам отвезти их немедленно хоть к чёрту на рога. Бисер отошел в сторонку и осмотрелся. Вокруг было шумно, люди окликали друг друга, звучала разно племенная речь, плакали дети и голосили встречающие.