Маленькая обезьянка в вязаной синей жилетке уселась мне на плечо и просидела так, воркуя, пока мы с её хозяином разговаривали – долго, до самых ворот. А потом по знаку дрессировщика разыграла целое представление, изображая из себя кавалера «для бл’городной м’леди». Я подыграла, а высокие бородатые стражники сгибались от смеха, глядя на нас. Это правда было весело – и мне тоже.

Циркач звал меня с собой, когда мы вошли в город (естественно, не заплатив пошлину – «обезьяньи деньги»). «Сколько платят эти господа? – смеялся циркач. – А я подарю тебе действительно интересную жизнь». Предложение было соблазнительным и даже не знаю, почему я отказалась. Может, потому, что роскошь люблю больше. Но я пообещала побывать на его представлении через пару дней, и мы расстались – естественно, навсегда.

Я гуляла по бедным кварталам, где пешком ходить нужно осмотрительно, опасаясь запачкать платье, даже если юбки длиной всего лишь по щиколотку. Люди не замечали меня: бедняки дрались с бродячими псами за объедки, совсем уж захудалые бордели смотрели тёмными провалами окон, и над всем этим веял запах свежего хлеба, смешиваясь с запахом не очень свежей рыбы и мясной требухи – где-то неподалёку находился квартал мясников.

Я смотрела на синее небо, яркое солнце и улыбалась. Вся штука в том, чтобы не глядеть под ноги и не обращать внимания на запах. Люди – вот кто куда интереснее. Насильник улыбается праведнику, вор здоровается с честным горожанином, полицейские дознаватели распоряжаются отнести выловленное в колодце тело местного пьянчуги и положить его под вяз – если в течение трёх дней никто покойного не опознает, его похоронят вместе с заключёнными Нантской тюрьмы…

От шумного рынка с яростными торговками и не менее яростными покупательницами, собрав последние сплетни, я свернула налево на первом же перекрёстке, попав в более-менее благонадёжный квартал, где жили, кажется, купцы средней руки. И уже обдумывала соблазниться сбитнем в ближайшем лотке, когда колокольный звон ввинтился в уши – с тем звуком, каким могильщики забивают крышку твоего гроба.

Я рванулась в сторону, чуть не попала под колёса чьей-то повозки и почти получила кнутом за это. А колокол всё бил – я ударилась о стену ближайшего дома и сползла на каменную мостовую, прижимаясь виском к холодной стене. Колокол бил – кто-то построил купеческую церквушку на месте, где раньше изгоняли таких, как я. Невинных девочек закапывали живьём, в колокольном звоне я слышала их вопли, и, закрыв глаза, видела, как тянутся ко мне их руки. Слишком давно то место не обагряла кровь, и призраки уже не могли поймать меня. Но заставить принять истинное обличие, а не личину серой дурнушки у них бы вполне получилось. Если бы только я не держала себя на диете эти дни…

Я прикусила губу до крови, пытаясь отдышаться, когда совсем рядом раздалось:

– Госпожа, вам плохо?

Я вскинулась, щурясь от яркого солнца. Еда!

– Госпожа, обопритесь о меня.

И стоило ему дотронуться до меня, как я узнала и голос, и это неприятное чувство чистого холодного ветра, когда ты и так замёрзла.

Я застонала от отчаяния. Как же не везёт – человек сам подошёл ко мне, и тот не то мученик, не то праведник. Будь ты проклят, Глостэр, уйди!

– Госпожа, что с вами? Давайте я отведу вас к лекарю.

Лекарь? Лекари невкусные! Затхлые, прокисшие, бедные и совсем не страстные. Лучше оставь меня в покое, от тебя только хуже!

– Не надо, – смогла выдавить я, повисая на нём. – Я просто… голодна.

И осеклась, понимая, что он подумает совсем не то, что я имела в виду.

– Вашей госпоже следовало бы лучше заботиться о своих слугах.

Я промолчала, только вяло удивилась: он всё-таки запомнил Елену. Ну ещё бы, эта ведьма умеет быть навязчивой.

Дэниэл помог мне встать, взял под руку и неожиданно сказал:

– Я живу здесь недалеко. Пойдёмте со мной?

А, когда я попыталась запротестовать, добавил:

– Я понимаю, юной леди не стоит бывать в доме…

Я перебила до того, как он успел закончить это унизительное предложение, присовокупила своё, впрочем, не менее унизительное:

– Не такая уж я и юная.

Глостэр мягко улыбнулся и повёл меня, точнее потащил, вниз по улице. Прямо к церкви.

Я повисла на нём и, когда он обернулся, шепнула куда-то в его бархатную куртку:

– Пожалуйста, давайте пойдём другой дорогой.

– Но эта самая короткая…

– Пожалуйста.

Он кивнул, и мы куда-то свернули, а я мысленно пообещала себе, что обязательно сделаю ему что-нибудь хорошее в ответ. За бескорыстную помощь и отсутствие лишних вопросов. Да, я демон, но это не значит, что я не могу быть благодарной.

Совсем не помню, как мы дошли до его дома. Всю дорогу я пыталась не висеть на Глостэре слишком откровенно, держать личину дурнушки и не дрожать от холодного ветра, которым было для меня его присутствие. Поэтому, только дома, когда он усадил меня в кресло, показавшееся очень мягким, и подал глинтвейна, я подняла голову и впервые посмотрела на него прямо.

Наши глаза встретились, и Дэниэл чуть прищурился, наверняка ожидая, что я, как и другие девушки, «поплыву» от его «штормовых очей».

Я фыркнула и спокойно забрала кубок.

– Очень вкусно, господин, благодарю. Это можжевельник?

Глостэр улыбнулся мне – настоящей, искренней улыбкой, которую наверняка ни разу за это время не получала Елена.

– Госпожа, кажется, разбирается в травах.

– И очень неплохо, – кивнула я. – Меня зовут Сэл. Спасибо.

– Дэниэл, – кивнул он, и я усмехнулась.

– Я знаю. Вы – жестокий человек, который лишил мою госпожу сна. Между прочим, вы не пробовали добавлять в глинтвейн мёд? – без перехода поинтересовалась я, заметив, какой взгляд он бросил на меня при упоминании Елены. – Вкус будет слаще, зато головную боль и недомогание как рукой снимет.

Он молча смотрел на меня в ответ – пару мгновений. Потом со смешком произнёс:

– Конечно, к лекарю мне вести вас…

– Тебя, – перебила я.

– Вас, – с ударением повторил он, искоса глянув на меня. И закончил: – Нужды не было. Мы бы только зря потратили время.

– Именно, – весело улыбнулась я.

Глостэр усмехнулся и бросил мне:

– Подождите немного, я сейчас принесу что-нибудь поесть.

– Это совершенно необя… – но он уже закрыл дверь, а я, пожав плечами, вернулась к напитку. Определённо не хватает мёда. Растопленного мятного мёда.

Обедали мы вместе, и с этим мальчиком, Дэниэлом, оказалось очень интересно разговаривать. Политику мы не трогали, зато прошлись по религии, традициям и культуре, совсем немного – по фольклору. А уж когда дошли до истории, Глостэр сразил меня окончательно. Глаза, Елена! Какие ещё глаза?! Он разложил мне по полочкам причины бунта пятисотлетней давности, в котором участвовала ещё я, живая, – и лишь самую чуточку оказался не прав. Но он не называл моих современников варварами – естественно, я его зауважала. И позволила себе несколько подробностей, из тех, что он не мог прочитать в книгах и найти в свитках.

Он распахнул свои умопомрачительные глаза и широко улыбнулся мне.

– А вы разбираетесь в исторических науках, Сэл!

Я скромно улыбнулась, отдавая дань уважения глинтвейну – в него добавили мёд. Можжевельный.

– Неужели ваша госпожа тоже любит историю? – спросил Глостэр без перехода, и я закашлялась.

– В каком-то смысле. Она любит её вершить.

Глостэр усмехнулся, наверняка приняв мои слова за шутку. И тут же спросил:

– Вы следили за мной по её приказу?

Логичный вопрос. Что ещё он мог подумать, если Елена навязывается ему каждую ночь?

Я поставила кубок на стол, подняла голову и заглянула ему в глаза, позволяя на миг увидеть огонь во мне – адское пламя.

– Ты высокого мнения о себе, мальчик. Слишком. Высокого.

Он побледнел и медленно откинулся на спинку кресла… И тут из соседней комнаты раздался хриплый, надсадный кашель.

Дэниэла как ветром сдуло. Я удивлённо посмотрела на захлопнувшуюся за ним дверь, прислушалась к непрекращающемуся кашлю, теперь чуть приглушённому. Это был удобный предлог уйти – на Глостэра я полюбовалась, очаровательный мальчик, но не для меня. А вот интересно, в соседней комнате – это его любовница?