И с этими словами она перебралась через доску, сместив все камни в сторону, забралась к нему на колени, сев сверху. Взгляд её стал невообразимо жгучим.

— Играем в другую игру, — прошептала она. — Сегодня правила будут простые — ты трогаешь меня, а я тебя.

— Что? Хэла… — не понимая ничего попытался возразить Рэтар, но было поздно. Руки ведьмы пошли в наступление и феран, тяжело выдохнув ей в губы, принял правила.

С этой женщиной он и вправду не мог держать себя в руках. Она выворачивала, доводила до исступления, до безумия, уничтожала.

Казалось бы — проще некуда, но после нескольких дней воздержания желание стало слишком острым. И он был уверен, что долго эта мука не продлиться, но Хэла не была бы собой, если бы не делала всё по-особенному. И Рэтар понял, что на самом деле не надеялся на простоту этой игры, и начав на диване, они переместились в кровать, а Хэла всё мучила его и себя не давая дойти до конца.

И уж насколько феран мог похвастаться самообладанием, но с этой женщиной, лучше бы его пожрали хотры, да она сама была дочерью этих загранных тварей, прислужниц Хэнгу. Была. Чтоб его Рэтара — да, и он был от неё без ума.

Опустошённый, он лежал с ней рядом и, обнимая, всё никак не верил в то, что он находится здесь и, что вот что-то подобное происходит именно с ним.

Рэтар ведь никогда не нуждался в этом, никогда так, как сейчас. Её хотел. Всегда хотел. Взгляд её хотел. Голос хриплый, мягкий, и такой невероятный, когда пела. Хотел тепло её тела. Нежность рук. А Хэла была невероятно мягкой, но при этом в ней была эта отчаянная смелость и Рэтар теперь совсем не мог понять, как так случилось, что она, так умеет. Потому что была хрупкой. Такой какой он увидел её в тот раз, когда ведьма напилась и показала себя настоящей.

Феран знал, что тогда она открыла ему свою слабость, тогда Хэла разорвалась, потому что была сама не своя из-за Маржи, потому что он сам её обидел, когда взвился из-за Шерга. Рэтар взвился из-за поступка брата, а сделал больно ей. И было стыдно.

Когда почти себя унял, пришёл виновник с жалобой на Хэлу, и Рэтар снова взвился. А когда, с трудом успокоившись, смог добраться до ведьмы, хотел попросить прощения, что был резок, хотел поговорить, но нет — она уже поставила весь дом с ног на голову.

В отместку ему, казалось, пила больше мужиков службы и дома, которые сразу же облепили веселящихся серых и домашних, при этом вообще никакого внимания на ферана не обращая.

Роар сообщил о том, что случилось между Гиром и Маржи, и опять Шерга… Пришлось отправить Гнарка искать командира отряда митара и присмотреть за ним, потому что тот мог сорваться и попробовать навредить Шерга. И не навредил бы, скорее всего не смог, а вот последствия были бы для него очень печальными.

И тут Хэла запела очередную песню на разрыв, до боли.

Как же Рэтару порой хотелось перестать слышать в такие моменты, потому что он понимал, что это не просто песни. Он чувствовал, когда ведьма пела, пропуская через себя, когда с болью вытаскивала из себя слова. И был бессилен в такие моменты и это причиняло почти ощутимые физические страдания, и он собирал себя как никогда. А ему хотелось только одного — обнять Хэлу, так вот чтобы стала его частью, и забрать её боль себе.

И когда смог её, уже абсолютно точно нарочно пытавшую его песнями, утащить наверх, она вдруг показала себя без той вечной стены из шуток, силы, яркости, уверенности. Показала слабую, хрупкую, глупую Хэлу… и как же она воткнула в него с проворотом слова, которые Рэтар так от неё хотел услышать, а как услышал, стал сам не свой. Потому что больше она не скажет, а ему оказывается так надо.

Хэла его любила. Он знал, что любила, но не верил, словно, пока она не сказала, этого и вправду не было.

“…пока ты ничего не сказал, всё будет просто…” — вспоминал он её болезненный шёпот.

“И нет, Хэла, не будет. Не было с самого начала, — рвал себя внутри Рэтар. — С самого того момента как утонул в бездне твоих глаз, как пустил тебя ядом внутрь, как душа сцепилась с твоей, потому что кровь тебя позвала, позвала только для меня одного”…

А Хэла продолжала играть. И бездна, и смерть, и грань…

Пробирало так сильно, что Рэтар уже даже и представить себе не мог, что можно было бы ещё придумать и блага богам, что навели её на вот этот заговор, потому что омут этот был немыслимым и безумным — он о себе ничего такого не знал. А сейчас оно лезло изнутри и кажется остановить это он не мог, да и не хотел.

Больше всего изводила игра “меня трогать нельзя”. Это было невыносимо. Не прикасаться, когда она такая красивая, желанная, когда взмокшая, дикая, когда сама не своя и почти на грани… невыносимо же.

Но думал что было тяжело, только до тех пор, пока в один вечер Хэла не завязала ему глаза и вот это “трогать нельзя” стало для него совершенно яростным испытанием.

Мука была жестокой и Хэла зашла так далеко, что Рэтар сдался. Остановил её, не имея возможности соображать, холодная кровь вскипела и прийти в себя стало невозможно тяжело.

— Теперь моя очередь, — прохрипел он, потому что надо было, надо было владеть этой женщиной, надо было.

И её власть над ним была такой неосмысляемой, даже когда они поменялись местами — Хэла терпела, она не сдалась. И Рэтар с восторгом смотрел, как она содрогается в его руках от блага богини, с завязанными глазами и так и не прикоснувшаяся к нему, пока он делал то, что хотел.

Тут Хэла его несомненно побеждала. И тут она тоже была настоящей. И Рэтар понимал — потеряет её и сойдёт с ума.

— Достопочтенный феран? — Брок с утра принёс в книжную стопку посланий.

— Давай, — кивнул Рэтар, отводя взгляд от Хэлы, которая после их прогулки с харагами сидела в библиотеке со своей бумагой и молча рисовала.

— Это из Шер-Аштар, они пересчитывают погибших, после последнего нападения. Второе послание у достопочтенного митара, — начал юноша. — Это из Бриниги, из Хранта, из Горша, из Хар-Хаган, из Картары, вот это тебе лично.

Он складывал послания на стол и то, что было “лично” было от Тёрка.

Брок знал это, потому что после того, что случилось с эйолом в Адире, а Хэла поделилась своими до того момента беспокоящими, но неозвученными мыслями относительно эйола в Картаре и его причастия к нападениям на обозы, парнишке пришлось найти Тёрка и передать ему зашифрованное послание ферана.

Долго думая, кого попросить, Рэтар пришёл к выводу, что Брок будет надёжнее всего, особенно из тех, кто знал Тёрка и кого знал сам старший брат ферана.

— Ещё два послания, — продолжил сын, — из Трита, и из Кэрома. А и вот это… ещё одно тебе лично?

Феран нахмурился. Два послания от Тёрка.

— Брось его, — приказала Хэла.

— А? — Брок обернулся на ведьму, а Рэтар напрягся.

— Я сказала брось письмо, Брок, — прорычала она и подошла к юноше.

Тот исполнил приказ. Послание упало на пол и, подойдя к Броку, Хэла наступила на сложенный листок. Феран встал.

— Дай руку, — строго попросила ведьма и парень выполнил просьбу.

Рэтар видел, как сын нахмурившись уставился на руку Хэлы, сжимающую его ладонь, потом его глаза округлились и он посмотрел на отца, а потом снова на ведьму.

— Это как? — спросил юноша у женщины. — Это мне показалось или она удлинилась? Линия на руке.

— В моём мире гадалки и прочие хироманты называют её линией жизни, но я, дружок, мало в этом понимаю. Хотя вот тут, — она показала юноше что-то на ладони, — она прервалась, видишь?

— Да, — кивнул Брок.

— Ты только что почти умер, мальчик, — заключила она бодрым голосом, потом склонила голову набок. — А теперь скажи тётушке ведьме “спасибо” и больше бяку всякую в руки не бери, понял?

— Но я, — запнулся, хмурясь Брок.

Она цыкнула и подняла послание с пола.

— Хэла, — Рэтара раздирало на части. С одной стороны тревога за сына, с другой он вспомнил камень и последствия того, что ведьма держала его в руках.