Мы с трудом разместились в лодке, Андрей сел на весла.

– Как вы меня разыскали? – спросил он, сильным гребком разворачивая лодку к далекому противоположному берегу.

– Честно говоря, сами не знаем.

– Дубовой расстарался, – зачем-то ввернул Гриша.

– Кто такой Дубовой?

– Долго рассказывать, – сказал я. – Но придется. Куда плывем?

– Ко мне.

– Это хорошо. Нам надо о многом поговорить.

– Вам?

– Тебе тоже. Мы уже второй месяц идем по твоему следу.

– Зачем?

– Чтобы найти тебя.

Лодка все дальше и дальше отплывала от берега.

– Ты что, собираешься переплыть озеро?

– Я живу на той стороне. Разве ваш Дубовой не сказал вам об этом?

– Он сказал, что ты будешь наверху, у костра. А если ветер? В этой скорупке мы в два счета к рыбам сыграем.

– Не будет ветра.

– Уверен?

– Юрпет зажигает огонь только в безветренную погоду. Пламя должно быть спокойным.

– Юрпет – это шаман?

– Юрпет – гуру.

– Ты решил стать шаманом?

– Я еще ничего не могу решать. Я пока ищу свой путь.

– Как ты узнаешь, что он твой?

– Просто узнаю.

– Вениамин сжег свои картины.

– У него свой путь.

– Оставил только портрет Лены.

Андрей спокойно греб, в лице и глазах я не заметил ни малейшего интереса.

С середины озера открылась великолепная панорама прибрежных гор. Золотисто-красный закат придавал окружающему пейзажу вид нарочитой красивости и тревоги. Гриша не выдержал и поднял камеру. Я поднес палец к губам, показывая, чтобы он включил микрофон.

Не дождавшись ни вопроса, ни ответа, я спросил:

– Лена с тобой?

– Нет. Она живет у моих хороших знакомых.

– Нам рассказали, что она была очень больна.

– Сейчас ей лучше. Если вы её увидите, скажите, что я скоро приеду.

– Говорят, ты её спас.

– Её не надо было спасать, ее надо было только помочь.

– Считаешь, можно помочь человеку, который не хочет жить?

– Я тоже не хотел жить.

– И тебе помогла Ольга.

– Это она вас послала?

– Она.

– Зачем?

– Мне кажется, теперь надо помогать ей.

Наша маленькая лодка была уже почти не видна в густой тени приближавшегося берега. Закат быстро гас, наступала ночь.

Мы с Андреем сидели у дощатого, грубо сколоченного стола, не покрытого даже клеенкой. Между нами тускло светила керосиновая лампа, перед каждым стоял стакан с давно остывшим чаем. Гриша спал на узком, покрытом старой кошмой топчане. Была глубокая ночь.

– Когда мы уезжали, я подошел к отцу Иоанну и спросил, что тебе передать, когда мы тебя найдем.

Андрей молча смотрел на меня.

– Тебе не интересно?

– Он сказал – «не надо меня искать».

– Он еще сказал, что когда ты найдешь самого себя, ты будешь искать Бога.

– Он сказал, что я вернусь?

– А ты вернешься?

– Не знаю.

– Из-за неё?

– Нет.

– Ты её любишь?

– Просто хочу ей помочь. Ей стало страшно жить. Она не умеет забывать.

– Сможешь?

– Что?

– Помочь ей.

– Я помню её девочкой, школьницей. Доверчивой, ласковой. И изо всех сил скрывающей свою доверчивость. Такие, как она, плохо держат удар, потому что ни в чем и ни перед кем не виноваты.

– Тебе не кажется, что Бог иногда бывает несправедлив?

– Раньше казалось.

– А сейчас?

– Нельзя свои проблемы перекладывать на Бога. Надо решать их самому.

– Почему она пошла с тобой?

– Наверное, потому, что я так же одинок, как она.

– Одиноких много. Она пошла с тобой.

– Возможно, это ошибка. Но теперь уже ничего не поделаешь. Пойдем вместе.

– Куда?

Андрей промолчал.

– Не получится, как с Ольгой? Или как с девочкой из Журавлевки? Она собралась в монастырь.

– Таня?

– Таня. Только не говори, что это её путь.

– Не говорю.

– Тебе не кажется, что если ты сам не знаешь, куда идешь, не надо звать за собой других?

– Я никого не зову.

– Ольга не пошла за тобой, и ты её бросил.

– Я не бросал. Просто мы пошли разными путями.

– Она тебя до сих пор любит.

– Я тоже её любил.

– Хочет, чтобы ты вернулся к ней.

– Она ошибается.

– В чем?

– Во многом.

– Хотя бы из чувства благодарности ты мог бы её пожалеть.

– Ей не нужна жалость. У неё свой путь.

– А если твой путь снова приведет к ней?

– Ищущий не должен идти по кругу.

– Что ты ищешь? Что?

В это время за стеной зимовья из глубины тайги донесся протяжный гортанный крик, перешедший в невнятный клекот и тонкое птичье посвистывание.

Андрей вздрогнул и встал.

– Что это? – испуганно спросил проснувшийся Гриша.

– Весть, – сказал Андрей, глядя в отпотевшее от ночного тумана окошко. – Плохая весть. Кажется, вы принесли с собой беду.

– Ничего мы не принесли, – раздраженно сказал я. – Ничего, кроме просьбы женщины, которая тебя любит. Если кто-то считает это плохой вестью, это его личное мнение. Несправедливое, между прочим.

Дверь зимовья распахнулась – на пороге стоял невысокий, совершенно седой алтаец в красной адидасовской куртке и высоких резиновых сапогах. Почему-то я сразу узнал в нем шамана, хотя сейчас он ничем не напоминал человека, плясавшего вокруг костра.

– Нужно ехать, – сказал он Андрею.

– Успею? – спросил Андрей.

– Почему не успеешь? Пойдешь по следу Синего волка. Быстро пойдешь.

– У вас что, бывают синие волки? – спросил не совсем проснувшийся Гриша.

Андрей, не отвечая, быстро собирался. Накинул куртку, натянул сапоги, вскинул на плечо, словно заранее приготовленную, сумку, висевшую на стене. В дверях остановился, посмотрел на меня, хотел что-то сказать.

– Иди, – сказал шаман. – Я сам скажу.

Андрей растворился в темноте.

Шаман сел на топчан рядом с Гришей и низко опустил голову.

– Что случилось? – спросил я после долгой гнетущей паузы.

– Все, что случается, должно случиться или не должно, – не поднимая головы, сказал шаман.

– Извините, не понимаю.

Раздражение от действительного непонимания всего происходящего стремительно нарастало во мне.

– Когда ты странствуешь во тьме, бесполезно нести светильник, чей свет нельзя увидеть. Ибо тогда каждый твой шаг будет промедлением перед неведомым, и любой крошечный камень на Пути заставит тебя споткнуться или отступить.

Старик говорил ровно и неторопливо. Несмотря на почти идеальную литературную правильность его речи и полное отсутствие акцента, мне почему-то показалась в его словах странная гортанная распевность, какая-то чуждая ритмичность, делавшая сказанное похожим на молитву или заклинание.

– Вы ему что-то сообщили, и он сказал, что мы принесли беду. Не знаю, с чего вы это взяли? Мы только принесли ему весть от человека, который давно и очень сильно его любит. Разве это может быть бедой? Вы кажетесь образованным человеком…

– Окончил Иркутский университет, аспирантуру в Томске. Кандидат филологических наук. Руковожу кафедрой этнографии…

– Значит, все эти пляски – чистая этнография?

– Для вас – да. Для него – Путь духовного прозрения.

– А для вас?

– Я – зоорин. Я нашел свой Путь.

– Если не секрет, в чем он заключается?

– Сделай светильник, зажженный от огня природы, ярким и чистым, чтобы путь, который ты прошел, был виден и отмечен…

– Кем? – некстати спросил Гриша.

– А предстоящий путь не таил страха, чтобы другие, кто придет за тобой, могли шагать с уверенностью, ведомые светом, который ты оставил.

– Все говорят про какой-то Путь. Андрей тоже запал – Путь, Путь… Не проще ли сказать – Жизнь. А то, что она у каждого своя и, к сожалению, не у каждого чиста и прозрачна – затертая до дыр истина. На этом никакое учение не построишь. Я не понимаю, почему ваш Путь или кого-то другого, должен стать моим Путем? Или Андрея? Или его? – я ткнул пальцем в взъерошенного Гришу.

– У Андрея – не мой Путь. А твой Путь – не Путь Андрея. Скоро ты поймешь это.