Ещё одно стихотворение про наше экопоселение Деревню нашу, не сказать босую, но бедную, – смешную, как зверёк пушной, не то беляк, не то хорёк, в стихах не опишу – исполосую от низу кверху, вдоль и поперёк. Чего литературе не хватало — не знаю; но чего не хватит мне, когда уеду: тишины подвала, где год за годом брага вызревала; весёлых брёвен в солнечном огне; синицына гнезда под ветхой крышей; совы крикливой (что лесная тишь ей!) и – хоть бы только передать суметь — над лесом полосы заката рыжей, линяющей в багрянец, ртуть и медь. Я знаю, отдаю себе отчёт: так можно рассказать про что угодно — про Питер и Москву, про Тверь и Гродно. Чтоб чувствовать себя уютно и свободно, у всех свои места. А мне досталось – вот. «Россия – царство необъятное…» Россия – царство необъятное. Избрал для жительства мой муж места не самые опрятные, да своенравные к тому ж. Холмы, бугры, засилье ельника, зимой дубарь, а летом зной: живая пристань понедельника, где только лисам рай земной. Что ни дорога – грязь и впадины, тела раздавленных лягух. Дом – туша дремлющей громадины — гремит и стонет, скорбный дух. Но – снова скрылась Златоглавая, и, бойким пламенем дрожа, кричит и радуется бравая приглуповатая душа. Чего – казалось бы – заходится, что не поётся ей в Москве? Ответов не даёт, как водится: в Россию можно только ве… Дмитриевское Типичный вид посёлка среднерусского. Налево – сквер, за сквером – дом культуры. Направо – храм Димитрия Солунского: стальная дверь, кресты из арматуры. Милуются коты в тени кустарника. Горланят чьи-то куры у болота. Два чернобровых мальчика-алтарника таращатся на след от самолёта. Неспешный мрак протягивает лапищи. Берут баяны местные буяны, и, убаюканные, спят на кладбище кресты и звёзды в зарослях бурьяна. Стоит Россия в разноцветном рубище, доставшемся от встречного паяца, а ты в неё невыносимо влюбишься. Всю жизнь придётся над собой смеяться. «Как будто не ноябрь, но апрель…» Как будто не ноябрь, но апрель: летучий снег, насыпавшийся за ночь, растаял, как под кистью акварель, — и нежный наш сосед Иван Степаныч скользит, ступая в сланцах на крыльцо, чеканит непечатное словцо. Как будто поломался ход вещей: узор, что звёзды выложат над домом, наличие ужей, мышей, клещей теперь определяется рандомом. Проснёшься завтра утречком, и – бомц! — на небе не одно, а сорок солнц. Как будто пару дней ещё назад господствовали в мире боль и ссора — но вот уже насажен райский сад, куда ни глянь – ни стражи, ни забора: спеши туда любой весёлый сброд — и рви, что хочешь, хоть запретный плод. «Выходной – это день физнагрузки…» Выходной – это день физнагрузки: пол помой, на колодец сходи. Мельтешат по двору трясогузки, полнят бочку косые дожди. Кто там бродит впотьмах по овражку: лысый чёрт или пьяный сосед? Я сняла бы короткометражку на такой вот весёлый сюжет: Лёшка Усов, остряк и повеса, возвращался с гульбы через лес, встретил лешего-головореза и за делом в карман не полез. Оглушил его, обезоружил, посадил под замок навесной. А наутро – ох мать! – обнаружил: это был его братец родной! «вспомнишь к ночи нутро катафалка…» вспомнишь к ночи нутро катафалка перечтёшь ли «Детей и отцов» сразу станет до жуткого жалко и крестьян и дворян и купцов уложить бы по взбитым постелькам молоком шоколадным поить семенить мимо спящих и мельком по смешным волосам проводить только время с тупой его тягой вспять не двинется сколько ни ной вот и вновь оно белкой летягой перекинулось в месяц иной выцвел нежный расписанный батик вытек в дачной котомке шампунь развязался на тапочке бантик энтропия Россия июнь «Видишь, мороз обжёг…» Видишь, мороз обжёг маленького мыша: это январский шок, это зима пришла. Минус скакал на плюс, снег превращался в шарж — но оборвался блюз и разыгрался марш. Я отращу броню, выйду с детьми к реке, весело уроню тельце в пуховике: буду смотреть не вверх прямо, а как-то вбок, где самолётный бег — и, несомненно, Бог. |
