– Да так, то одно, то другое, – ответила сестра. – Хочешь горячего шоколада?

– Да, спасибо, – кивнула Селестина. – Давай помогу.

– Мне не нужна помощь, – отказалась Виктория-Стич, отламывая от шоколадной плитки ещё несколько кусочков с таким усердием, что крошки полетели на пол. Она снова покрутила в миске деревянной ложкой. Растаявший шоколад перелился через край и вязкой струйкой побежал на плиту.

– Где ты была? – не отставала Селестина, выставляя на стол сливки и две чашки из желудёвых шапочек.

– Здесь, в окрестностях, – отозвалась Виктория-Стич. – Летала себе, смотрела на звёзды, думала о своём. Играла со Звездинкой. – Она погладила нефритово-зелёного дракошку, примостившегося у неё на плече. Звездинка ласково ткнулась мордочкой ей в шею, мерцая всеми чешуйками.

– Ладно, ясно, – сдалась Селестина. Она знала, что если слишком надоедать сестре подобными расспросами, та возьмёт и уйдёт в свою комнату. А Селестине сейчас не хотелось, чтобы она уходила. Ведь кроме друг друга, у них никого не было.

Виктория-Стич сняла кастрюльку с плиты и небрежно, закапав всё вокруг, разлила шоколад по двум желудёвым чашкам, добавив в каждую горку пышных ореховых сливок. Открыв буфет, достала банку с шоколадными звёздочками. На банке красовалась наклейка, на которой Виктория-Стич когда-то накорябала своё имя в знак того, что банка – её собственность. Она зачерпнула добрую горсть звёздочек и всыпала её в свою чашку.

– Погоди, – сказала она вдруг, снова возвращаясь к буфету и доставая корицу. – Я же знаю, как ты любишь пить шоколад, – добавила она, посыпая корицей горку сливок в чашке Селестины. – И готова поспорить, что этого больше никто не знает. – Она самоуверенно улыбнулась, решительно выставляя чашку перед Селестиной, словно напоминая ей, что они принадлежат друг другу. И Селестина улыбнулась в ответ, радуясь этому моменту сестринской близости. Именно такие мелочи и убеждали её, что Виктории-Стич всё-таки не всё равно, что они сёстры.

– Так мы идём на выпускной бал вместе, как договорились? – спросила она, делая глоток горячего шоколада.

– Ну конечно! – воскликнула Виктория-Стич, как будто даже слегка оскорбившись, что Селестина спрашивает. Но в последнее время Селестина уже ни в чём не была уверена, когда дело касалось сестры. Раньше они делились друг с другом всем на свете, но с некоторых пор всё как-то изменилось. Виктория-Стич стала более скрытной и с каждым днём отдалялась от неё всё больше.

– Его будут проводить в Королевском дворце, – сказала Виктория-Стич, и её глаза гневно блеснули. – Там, где мы должны были жить.

Селестина промолчала. Она уже жалела, что вообще заговорила об этом выпускном бале.

– Может, расскажешь, где ты была? – спросила она, надеясь сменить тему. Но Виктория-Стич нахмурилась, и соединявшая их тонкая ниточка близости лопнула с почти слышимым «пинг».

– Пора спать, – заявила она. – Увидимся утром. – И, прошелестев прозрачной звёздчатой мантией, она скрылась в своей комнате.

В тот день дорога из школы оказалась для Виктории-Стич необычно долгой. Жара стояла несусветная, и ей тоже очень хотелось искупаться в ручье. Но только не с ними. Она нарочно повернула в противоположную сторону и быстро зашагала, высоко вздёрнув свой чёрненький, как у всех висклингов, носик. Серебряная корона царственно поблёскивала у неё на самой макушке, среди нарочито всклокоченных чёрных волос. Когда идти надоело, она вспрыгнула на свой летучий цветок и, пронизав лесной полог, взмыла вверх в ясное знойное небо. Ей очень нравилось обозревать своё королевство с такой высоты. Здесь она чувствовала себя недосягаемой. Свободной. Могущественной. Лес тянулся на многие мили окрест; кое-где среди густой зелени деревьев виднелись светлые полянки. По левую руку вдали высились Висклингские горы, где деревьев почти не было, зато струился ещё один ручей, поменьше, рождавшийся из родника на самом хребте.

Но Виктория-Стич направлялась к главному ручью. Ей хотелось найти местечко попустыннее, подальше к северу, где она могла бы спокойно искупаться в полном одиночестве, без докучливой компании своих одноклассников. Она прибавила скорости, следуя за сверкающей извилистой лентой ручья.

Наконец Виктория-Стич почувствовала, что утомилась. Она залетела уже очень далеко, почти к самой пограничной стене, и лес под ней выглядел совсем уже диким, почти необитаемым. Нигде не было видно ни домиков, ни аккуратно вымощенных галькой дорожек, а берега ручья заросли высокими цветущими травами. Поёжившись от удовольствия, что она наконец-то совсем одна, Виктория-Стич приземлилась на большой валун у самого берега и, сбросив одежду, натянула чёрно-белый полосатый купальник.

К тому времени, когда Виктория-Стич всласть накупалась, солнце уже садилось. Она здорово проголодалась, но при этом понимала, что искать поблизости какие-нибудь лавки бессмысленно – откуда им здесь взяться, в этой удалённой части леса. Собрав свои вещи, она зашагала прочь от ручья. Звездинка порхала возле самого её уха, взмахивая кожистыми крылышками. Может, размышляла Виктория-Стич, им удастся набрести на какие-нибудь ягоды. Наверняка в этой дикой чаще что-нибудь найдётся. Даже одной черничинки было бы вполне достаточно. С сумкой через плечо и с летучим цветком в руке она нырнула под густой лесной полог. Деревья росли здесь так плотно, что даже в такой ясный тёплый вечер под ними царил густой сумрак. Вязкий, как золотой сироп, солнечный свет едва просачивался сквозь редкие прорехи в листве над её головой. Теперь ей стало понятно, отчего этот лесной угол такой нежилой: стволы деревьев здесь были слишком тонкие, чтобы в них можно было селиться, и стояли так часто, что среди них было всегда темно и как-то душно. Нигде не было ни единой тропинки, и пробираться через кусты и траву подлеска оказалось нелегко. Всё это было совсем не похоже на другие места Висклинг-Вуда, которые Виктория-Стич успела повидать, и её антенны сейчас шипели и искрились от мрачного восторга. Она оказалась там, куда маленьким висклингам строго наказывали никогда не забредать в одиночку. Об этой нежилой северной части леса ходили недобрые слухи. Именно здесь, как поговаривали, прятались разные нехорошие висклинги, и в здешнем сумраке творились весьма скверные дела.

Виктория-Стич всё углублялась в чащу, всматриваясь в сгущающуюся темноту. Кожа её вдруг покрылась мурашками. Она резко остановилась и, прищурившись, затаила дыхание. Что это там, впереди? Слабый огонёк среди деревьев… и дым, клубами поднимающийся в густую листву. Она покрепче ухватилась за свой цветок. Какого висклинга можно ожидать встретить в такой глухомани? Сердце у неё колотилось как бешеное, но она, не в силах справиться с любопытством, крадучись двинулась вперёд.

Ну конечно это был костёр. Виктория-Стич теперь ясно видела язычки пламени и взлетающие над ним искры, слышала потрескивание горящих веточек, чувствовала запах дыма. У костра сидела девочка – её ровесница, а может, и чуть постарше. Отблески огня на её лице придавали ему загадочный и немного зловещий вид. В мочках островерхих ушек незнакомки покачивались крупные золотые серьги-полумесяцы. Её длинные гладкие блестящие волосы были наполовину чёрными, наполовину белыми. Она то и дело шевелила пальчиками смуглых босых ног, трогая ими тёплую от жара костра землю. Над огнём висел чайник. Держа в руках тростинку с нанизанным на ней ломтиком булки, девочка поджаривала его над углями. Виктория-Стич сглотнула комок в горле, прогоняя остатки страха – вряд ли эта девочка может ей чем-то угрожать, – и приветственно вскинула руку.