Вот и набережная. Следующий дом мой. Стараюсь найти на фасаде свои окна, но не могу. Жму на газ.

Слишком медленно отъезжают ворота. Рвусь вперед, не дожидаясь. Слышу жуткий скрежет сбоку. Задел правой стороной ворота. Плевать! Вообще по фигу.

Маша, только держись. Пусть я ошибся, пожалуйста.

Влетаю на парковку у дома и тут же замечаю черный тонированный седан на низкой подвеске.

Черт, черт, черт.

Выбегаю, не замечая ничего вокруг. Ко мне бежит охранник. Он что-то говорит, но я только отмахиваюсь от него. Он пытается схватить меня за руку и тычет в ворота.

Сбрасываю его руку и забегаю в подъезд. Взлетаю на свой этаж, перепрыгивая через ступеньки.

Дергаю ручку. Дверь с тихим щелчком открывается. Пульс стучит в висках. Перешагиваю порог и сразу замечаю их. Эта картина будет преследовать меня до конца моих дней.

Хрупкое девичье тело неподвижно лежит на полу в гостиной,  сквозь дыры в черных колготках неестественно белеет кожа, руки раскинуты, тело выгнуто.

Сверху, спиной ко мне сидит Виталя и, сука, душит ее. Вокруг беспорядок, валяются вещи, разбитая лампа.

Боль дикая и опустошающая разливается внутри. Вместе с ней приходит злость. Руки сжимаются в кулаки.  Убью суку!

- Убери от нее руки!

Налетаю на него и, схватив за плечи, отбрасываю прочь.

Бывший друг ревет и поворачивает ко мне искаженное яростью и безумием лицо. Обдолбался! Опять!

Нет времени проверить, как там Маша. Виталя бросается на меня, размахивая кулаками.

Словно раненный огромный медведь, он пытается повалить меня. Уворачиваюсь раз, другой, пригибаюсь и впечатываю ему в челюсть. Чувствую, как хрустят его кости.

Виталя отпрыгивает и хрипит, изо рта капает слюна вперемежку с кровью. Бешенные глаза вращаются из стороны в сторону.

Он снова бросается на меня и успевает сделать выпад. Я ухожу в сторону, но медленно, он задевает скулу по касательной. Боль обжигает меня, приводя немного в чувства и распаляя ярость.

Бросаюсь на него, сбиваю с ног и начинаю молотить кулаками по его лицу. Чувствую тупую боль в костяшках, но не собираюсь останавливаться.

Прекращаю только тогда, когда он затихает и  перестает брыкаться.

Опускаю руки, пытаясь отдышаться. Слышу хриплое клокочущее дыхание – жив, тварь! Так даже лучше!

Поднимаюсь и бросаюсь к ней. Падаю на колени и едва не ору в голос. Мертвенно бледное лицо, прикрытые глаза и багровые синяки на шее. Пытаюсь нащупать пульс, но не могу понять это мой или ее бьется под пальцами.

Наклоняюсь к ее груди, платье разорвано в клочья, кружевной лифчик касается моей щеки. Задерживаю дыхание, стараясь услышать хоть что-то.

Кровь стучит в висках, в ушах шумит.

- Ну же, ну… - шепчу я. – Живи, пожалуйста…

В горле встает ком.

Робкий стук в груди. Раз, другой… Медленно и осторожно, словно с натяжкой. Сгребаю ее в охапку, прижимаю к себе.

- Все будет хорошо малышка, дыши, только дыши…

Денис

Время для меня перестало существовать в тот страшный вечер.

Моя глупость стала для нее приговором.  Моя собственная квартира стала местом казни.

Опускаю потяжелевшую голову на руки, закрываю глаза. В памяти снова встает страшная картина: темная гостиная, хрупкая девичья фигура, изодранная, поломанная, обнимающая целый мир раскинутыми руками и этот… упырь сверху.

Ярость снова вспыхивает во мне, выжигает меня из нутрии, как в тот вечер, как сотни раз после этого. Ну почему я отпустил ее из офиса, почему не поговорил?

Сглатываю вязкую слюну.  Следом приходит чувство вины, скручивает внутренности в тугой узел, накрывает лавиной, обостряя боль. Сердце стучит как бешенное.

Помню все до секунды: как кричал что-то охраннику, прибежавшему на жалобу соседей, как сжимал ее в объятиях, укачивая как маленькую и шепча глупые запоздалые слова, как не хотел отдавать ее врачам, не понимая, кто они и зачем пришли, как запрыгивал вслед за ними в машину скорой, как сжимал ее руку, пока ее кололи длинными иголками, и пытался согреть посиневшую ручку в холодной машине.

Глаза начинает щипать, шмыгаю носом и до боли тру лоб.

Я мудак! Мудак!

Маша, ну как же так? Маша!

- Денис Худов?

Поднимаю голову.

Передо мной стоит мужчина средних лет, волосы и лоб блестят от капелек пота, он стягивает медицинскую маску и смотрит на меня уставшим взглядом.

- Да? - я вскакиваю.

- Состояние пациентки Ворон стабилизировалось, сегодня ее переведут в общую палату.

Я забываю обо всем на свете, меня заполняет чувство облегчения. Туго скрученная пружина безысходности начинает постепенно расслабляться.

- Как она? Я хочу ее видеть.

Врач хмурится.

Несколько дней я держу осаду реанимации. С того вечера, как приехал вместе со скорой, я отказываюсь уходить, днюю и ночую в кресле в коридоре. Меня пытались вывести и уговорить пытались, но я не ушел. И не уйду. Я неизменно встречаю всех и каждого, кто выходит из дверей реанимационного отделения со словами о Маше Ворон. Я обзвонил всех знакомых и знакомых знакомых в поисках связей.

Я был готов достать все, что угодно, чтобы спасти Машу. Но мне раз за разом отвечали «ждите, мы делаем все, что можем»!

И я ждал, сидя на кресле в белом коридоре, насквозь пропахшем антисептиком и отчаяньем.

- Больше я ничего не могу вам сказать.

Теперь моя очередь хмуриться. Что-то такое мелькает в моих глазах, потому что врач решает мне пояснить.

- Вы не являетесь родственником пациентки Ворон. Информацию о ее состоянии и посещение разрешены только членам семьи, простите, - он прикрывает уставшие темные глаза, но я успеваю заметить в них сочувствие.

Он уже собирается уходить, его смена закончена. Я выучил их расписание.

Протягиваю руку и осторожно останавливаю его. Он не удивлен, не рассержен. Просто внимательно смотрит на меня, ждет, что я скажу.

- Я ее жених.

- Да, вы говорили. Но этого мало. По закону…

Я опускаю в глубокий карман его мятого халата купюру и крепче сжимаю руку на его локте.

Он хмурится, в уставших глазах вспыхивает искра протеста, но я успеваю прошептать.

- Пожалуйста…

Не знаю, что он видит перед собой. Может отчаявшегося мужика, который не отходит от заветной двери ни на шаг, который спит урывками, сидя на металлическом кресле в больничном коридоре, а может влюбленного, ждущего свою возлюбленную, может фанатика на грани срыва? В любом случае верно все…

- Хорошо. Она в тяжелом состоянии, но с положительной динамикой, стабильна. В сознание приходит, но пока под седативными. У нее переломы ребер с двух сторон, трещина подъязычной кости, про гематомы я не говорю. Удивительно, но с плодом тоже все в порядке…

- С плодом? – я никак не могу понять, про что говорит врач.

Он опять хмурится, переводит потяжелевший взгляд на мою руку, что крепко сжимает его локоть. Я разжимаю пальцы.

- Ваша невеста беременна, вы знали? – его голос становится жестче и требовательнее.

- Нет… - я растерян.

- Срок небольшой, она могла сама не знать, - после небольшой паузы продолжает врач.

- Сколько? – я должен знать, просто обязан.

- Шесть-восемь недель, - говорит врач и оставляет меня с этой новостью наедине.

Если бы кресло не стояло рядом, я бы опустился прямо на гранитный пол.

Беременна? Беременна!!! Маша, что же мы наделали! Почему не поговорили? Почему не смогли решить наши проблемы тогда? Почему все должно было произойти так?