Журнал содержит отдельные фрагменты, касающиеся проведения так называемых дружественных акций, организованных пропагандистами вермахта при тесном взаимодействии с подразделениями охранных войск, увеличения числа оккупационных периодических изданий, распространения плакатов, листовок-обращений и прочих образцов медийной продукции. В то же время сотрудники органов пропаганды критиковали охранные части, особенно когда военнослужащие вермахта занимались бессмысленными грабежами, чем подрывали в глазах населения имидж германской администрации[10].

Интерес представляют эпизоды, имеющие отношение к карательной практике. При этом следует отметить, что если штабные работники и обращали внимание на акты насилия в ходе борьбы с партизанами, то отмечали их штрихами, не вдаваясь в подробности. При чтении сообщений с мест боев и зачисток иногда возникает впечатление, что случаи уничтожения гражданского населения носили единичный характер.

Однако данная позиция не должна вводить нас в заблуждение. За сухими строками рапортов, сводок и отчетов подчиненных Шенкендорфа, хорошо набивших себе руку в составлении служебных документов с использованием нацистских эвфемизмов[11], – стоит целый комплекс репрессивных мероприятий, начиная от унизительных личных проверок и заканчивая коллективными мерами наказания. Офицеры, отвечавшие за ведение журнала, прекрасно знали об этом; они давно преодолели все морально-психологические барьеры и не воспринимали акции по умиротворению как нечто из ряда вон выходящее. Холодный бюрократический язык, не лишенный циничных замечаний, как нельзя лучше подходил для того, чтобы отображать будни истребительной войны на Востоке.

Что касается самого Шенкендорфа, следившего за поведением охранных войск, то его взгляд на преступления своих подопечных трудно считать однозначно негативным. Образ генерала, с «врожденным чувством гуманности» и далекого от какого-либо согласия «с идеологической программой Гитлера», созданный в целом ряде научных и мемуарных публикаций[12], имеет мало общего с реальной действительностью. Шенкендорф «пользовался полной свободой от любых юридических обязательств. Категории войны и международного права были в значительной степени за пределами его воображения»[13]. Командующий не выступал против преступного содержания германской завоевательной политики, а критиковал лишь отдельные методы ее проведения, что в конечном счете не отменяло карательную практику. Поэтому его приказы, запрещавшие войскам применять чрезмерное насилие, могли вовсе не соблюдаться, если обстановка изменялась в худшую для оккупантов сторону.

Особенностью журнала боевых действий является то, что в нем предельно четко обозначен момент утраты немецкой стороной инициативы в борьбе с советскими партизанами. Попытки любыми средствами вернуть ее обратно и привели Шенкендорфа к продолжительным антипартизанским операциям, ужесточению мер в отношении гражданского населения, новому этапу взаимодействия вермахта с органами СС и полиции, интенсификации мероприятий по экономическому ограблению захваченных территорий и т. д.

Документальный корпус журнала содержит большой фактологический материал, позволяющий увидеть, по каким направлениям развивался нацистский оккупационный режим. Среди этих направлений уничтожение партизан считалось одним из приоритетных. Журнал насыщен информацией о боевых действиях, что существенно расширяет наши знания по этому вопросу. Увы, немало важных событий осталось за пределами источника. В интересах более полного освещения проблемы борьбы с партизанским движением в тыловом районе группы армий «Центр» необходимо обратиться к ее истокам, а также подробнее рассмотреть деятельность лиц, отвечавших за подавление сил советского сопротивления.

Военно-политическое руководство Германии с самого начала рассматривало войну против Советского Союза в качестве битвы двух диаметрально противоположных мировоззрений. В своих программных речах, произнесенных перед высокопоставленными деятелями нацистской партии и военачальниками, Гитлер достаточно ясно обозначил цели предстоящего похода. Среди них – завоевание обширных территорий для колонизации, ликвидация «еврейского большевизма», сокращение местного населения и удаление оставшейся его части из экономически выгодных областей, эксплуатация природных ресурсов в соответствии с политическими интересами Рейха[14].

Значительная роль в осуществлении этих замыслов отводилась вооруженным силам. Высшие военные органы – Верховное командование вермахта (ОКВ) и Главное командование сухопутных войск (ОКХ) – еще до начала вторжения в СССР издали ряд основополагающих директив, сориентированных на ведение расово-террористической войны. В частности, 13 мая 1941 г. вышел приказ начальника ОКВ генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля[15] о военной подсудности на оккупированных советских территориях. В этом распоряжении все преступления «враждебных гражданских лиц» (под которыми подразумевались коммунисты, партизаны и евреи) изымались из юрисдикции военных и военно-полевых судов. Приказ предписывал войскам применять массовые карательные меры в отношении населенных пунктов, в которых воинские части и подразделения подверглись нападению[16]. 23 июля 1941 г. вышло дополнение к этому приказу, где в том числе говорилось, что любое сопротивление будет пресечено не только юридическим наказанием, но и «когда оккупационные власти посеют такой ужас, который лишь один способен отбить у населения какое-либо желание к любому неповиновению»[17].

19 мая было издано специальное распоряжение Кейтеля № 1 («Директива о действиях войск в России»). В нем выдвигалось требование о принятии строгих и решительных мер против большевистских агитаторов, партизан, саботажников и евреев, а также высказывалась необходимость «тотального подавления любого активного или пассивного сопротивления»[18].

Распоряжение от 6 июня 1941 г., известное как «приказ о комиссарах», и дополнение к нему от 8 июня требовали от войск немедленного уничтожения политических комиссаров всех рангов, в случае если они будут захвачены в бою или окажут сопротивление. Их уничтожение было значимым компонентом ликвидации важной части советской элиты[19]. «Приказ о комиссарах» также приравнивал советских политруков к партизанам. От комиссаров следовало ожидать полного ненависти и жестокого обращения к военнопленным. Поэтому брать их в плен было нельзя, а следовало «устранять» по приказу офицера вне зоны непосредственных боевых действий[20].

При подготовке нападения на Советский Союз высшее военное командование достигло согласия с органами рейхсфюрера СС в вопросах, касавшихся использования в тылу сухопутных войск формирований «Черного ордена», предназначенных, как было отмечено в «Инструкции об особых областях к директиве № 21» от 13 марта 1941 г., для выполнения «специального задания»[21]. Решительных возражений по поводу того, чем будут заниматься подчиненные Гиммлера, со стороны военных не последовало, хотя они знали, какие, например, акции умиротворения проводили в Польше оперативные команды полиции безопасности и СД, батальоны полиции порядка и полки из состава частей СС «Мертвая голова»[22]. Теперь же речь шла о мероприятиях гораздо больших масштабов, в прифронтовой полосе и в районах, где предусматривалось гражданское управление рейхскомиссаров.