Ливень не стих до сих пор, а я, конечно же, совсем забыла про зонт. В этом вся я – несменная мисс «Неудачница» на протяжении каждого года существования со дня своего рождения. Америка никогда не будет гордиться мной.

Опаздываю на автобус. Кто бы сомневался. А следующий придет только через двадцать минут, что автоматически продлевает мое опоздание еще как минимум на десять. Опять. Меня точно скоро погонят оттуда палками. Потом закончатся деньги. Придется съехать со своей крохотной квартиры. Переселиться в порт, например. А лучше – сразу к бездомным портовым пьянчугам, к бочке с вечно угасающим огнем и к крысам. Там мне самое место. Но всякое лучше, чем возвращение домой к матери и призраку старшего брата.

Добираюсь до центра с опозданием в полчаса. Всему виной пробки из-за проклятущего дождя. Несусь прямиком в аудиторию, оставляя за собой на полу шлейф из капель от промокшего чехла. Надеюсь, гитара не пострадала.

– Не так быстро, мисс Аленкастри.

«Только не это».

– Мистер Джонсон, добрый день, – стараюсь дышать ровно, чтобы старикан не подумал, что я заявилась сюда минуту назад. Но потом понимаю, насколько глупо выглядят мои попытки не спалиться, когда я стою перед ним в мокрой шубе и с гитарой в руке.

– Добрый, но не для Вас, Серена, – он оглядывает меня с ног до головы сквозь толстые стекла круглых очков. – Вижу, Вы снова опоздали.

– Ради Бога, простите. У меня была ночная смена. Я не сомкнула глаз. Потом еще этот автобус. И погода… – тараторю без умолку, размахивая свободной рукой. – Вы же видите, какой на улице ливень. А моя машина осталась возле…

– Мне не интересно, мисс Аленкастри, – отрезает он, распрямляя сухую, морщинистую ладонь перед моим лицом. – Я уже устал от Ваших объяснений и систематических опозданий. Каждую субботу дети ждут своего… – он демонстративно замолкает и прищуривается. – Наставника, – слово как будто вытолкнули силой изо рта. – Вы считаете это нормальным?

– Но я ведь всегда провожу занятия сверх нормы по времени. Детям нравится. Это ли не главное?

– Главное то, что Вы нарушаете расписание.

– По-моему, Вы как-то неверно расставляете приоритеты.

– А, по-моему, Вы слишком много на себя берете, мисс Аленкастри, – я снова открываю рот, чтобы возразить, но старик Джонсон успевает перебить меня. – Я вынужден Вас уволить.

– Но… Мистер Джонсон! – гитара вываливается из рук и издает на этот раз не самый приятный звук, когда с грохотом приземляется на пол. – Вы не можете…

– Я, как раз-таки, могу, – на его лице не играет ни один мускул.

– А как же дети? Как же моя группа? Я ведь не закончила курс.

– Незаменимых людей нет, мисс Аленкастри. На смену Вам придет еще десяток необразованных девиц, желающих подзаработать на своем хобби. И чем раньше Вы осознаете эту истину, тем проще Вам станет жить. Всего доброго. Вашу бывшую группу я уже распустил по домам, – старческие губы расползаются в улыбке прежде, чем Джонсон минует обездвиженную меня. – И, кстати, – оборачивается и бросает мне в затылок: – Не увидел на детских лицах ни доли досады. Всего хорошего, мисс Аленкастри. И удачи в оттачивании навыков официанта. Видимо, музыка – не Ваше призвание.

– Гребаный заносчивый сухарь, – шиплю сквозь зубы, пока за спиной не затихает скрип половиц под тяжелыми шагами Джонсона.

Непрошеные слезы в который раз за сутки кроют глаза, и в который раз я тянусь и стряхиваю их. Хорошо, что не потратила на ресницы последнюю тушь.

Кажется, гитара в миг потяжелела, потому что тянуть ее обратно к выходу просто невыносимо.

Или это ослабла я?

Силы на убеждение себя, что все скоро наладится, покидают меня с каждым часом. Уже даже не днем. И давно уже не месяцем. Я сдаюсь и чувствую, как опускаются руки с каждой, мать ее, минутой. Скоро силы совсем исчезнут. А затем и сама Серена Аленкастри.

«За что я борюсь? Зачем еще подпитываю угасающую надежду? Ты бесполезна, Аленкастри. Ты – никчемное, примитивное существо. Мама права. Ты никому не нужна. Никто даже не заметит, если ты исчезнешь».

Мысль рвется, как тонкая нить паутины, от громкого рева автомобиля слишком близко от меня. И вместо того, чтобы бежать вперед или отскочить назад, я врастаю ногами в асфальт и поворачиваюсь на оглушающий сигнал.

«Это и есть мой конец», – проносится в голове, и все, что я делаю – зажмуриваю глаза.

– Ты, мать твою, совсем рехнулась?! – орет кто-то в дюйме от моего лица.

– А я думала, что после смерти должна последовать тишина… – продолжаю, наверное, стоять, не открывая глаз.

– После какой, на хрен, смерти?! – крепкие руки хватают меня за плечи и встряхивают.

– Моей.

Наконец, решаюсь поднять веки и тут же встречаюсь со взглядом, чернее выжженного до сажи поля, где уже ничто никогда не прорастет.

– И, кажется, я угодила в ад. Здравствуй, Сатана.

– С удовольствием приму участие в твоих эротических фантазиях, но сначала ответь: ты чокнутая на всю башню или тебя накрывает эпизодически?

– Это врожденное, – стряхиваю руки Эзры, которые до сих пор впивались в мои плечи. – Какого хрена ты тут делаешь?

– Это ты какого хрена вывалилась на дорогу перед моей машиной?! – он дергает меня за руку, указывая пальцем на глянцевый капот черной Шевроле, на котором могла распластаться вдоль и поперек моя маленькая тушка. – Наглая и смелая? Или максимально тупая? – продолжает кричать Эзра, склоняясь вплотную к моему лицу.

– Здесь вообще-то пешеходный переход, кретин! – выдергиваю руку из его хватки. – И ты что-нибудь слышал о личном пространстве? Отодвинься от меня! От тебя разит перегаром.

Не разит. Пахнет лишь жвачкой со вкусом вишни и каким-то необычным парфюмом, но разве это повод «опускать щит»?

– Да пожалуйста! – Эзра буквально отскакивает к тачке и рывком открывает дверцу. – Катись, куда бы ты там ни катилась до этого. Идиотка.

На последнем слове он хлопает дверцей и заводит Шевроле, а я стою, не двигаясь, и пытаюсь поверить в то, что чудом осталась цела.

– Ты свалишь с дороги или так и будешь изображать статую панды? – орет из приоткрытого окна.

Возможно, временное помутнение или желание еще больше разозлить этого самоуверенного хама толкает меня к пассажирскому сидению его тачки и заставляет руку дернуть дверь на себя.

– Какого хрена?! Я же вроде бы тебя не задел. Так с чего вдруг твой крошечный мозг привел тебя сюда?! – рычит Эзра напротив меня, и я замечаю, как стремительно сгущается темнота в его глазах. – Вышла вон!

– Все сказал? – безразлично разглядываю его искаженное злобой лицо и забрасываю гитару назад. – Так вот. Как ты успел заметить, ты вроде бы не задел меня. Значит, я вроде бы в порядке. Вроде бы. Визуально. И если ты не хочешь, чтобы я вызвала сюда врачей, копов, дорожную полицию, то отвезешь меня домой. Еще попрошу побольше радости на твоем лице. Можешь трогаться.

– Хрен с два. Выметайся из моей тачки, симулянтка. Твои манипуляции со мной не прокатят.

– Ой… Кажется помутнело перед глазами, – откидываюсь на спинку кресла и драматично прикрываю глаза, прикладывая ко лбу тыльную сторону ладони.

– Это зашевелился мозг. Прекращай, Панда. Не трать мое время.

– Ты сам тратишь свое время. Могли бы уже ехать, – кошусь на разъяренного Эзру, под щетиной которого отчетливо играют жевалки, а на татуированной шее проступают вены. – Давай, подумай еще. Я никуда не спешу. Меня отовсюду уволили, так что у меня у-у-уйма свободного времени. Могу сидеть здесь с тобой до посинения.

– Отвезу тебя все-таки в больницу. Кажется, от наглости у тебя треснула черепная коробка.

Эзра жмет педаль газа, а внутреннее ликование от выигрыша в этом условном споре едва не выливается на лицо улыбкой, которую я вовремя сдерживаю, позволив дернуться лишь уголкам губ.

Мы трогаемся слишком резко, и мои руки моментально тянутся к ремню безопасности.

– А пару минут назад помирать собиралась, – усмехается Эзра, бросая на меня косой взгляд.