"Принц, — говорилось в этом письме, — который с ранней юности давал доказательства верности свободе, который храбро сражался в наших рядах и либеральные убеждения которого таковы, что они не могут не проявляться, тем самым приводя к тому, что он находится на подозрении у остальных членов его семьи…"

Будучи тогда в возрасте двадцати двух лет, — продолжает г-н Гро, — и преданный императору, которому был обязан своим обучением в лицее и своим офицерским чином, я наотрез отказался принять участие в заговоре, в котором мог оказаться заинтересован кто-то из членов семьи Бурбонов».

Генерал Доннадьё начал улавливать время от времени какие-то смутные слухи о сборищах и подстреканиях к бунту; он стал собирать сведения, разослал, в свой черед, агентов, и мало-помалу у него сложилось убеждение, что в департаменте затевается нечто серьезное и оно вот-вот разразится. И тогда он написал в Париж, указав на Дидье как на главу заговора; однако из Парижа ему ответили, что Дидье находится за пределами Франции и что департамент Изер является самым спокойным из всех восьмидесяти шести департаментов страны.

Между тем герцог Беррийский женился на дочери короля Неаполя; она должна была приплыть в Марсель и оттуда проследовать через Лион в Париж. На рассвете 4 мая воинские отряды, стоявшие гарнизоном в Гренобле и его окрестностях, покинули места своей дислокации, чтобы расположиться вдоль дороги на Сен-Валье, Вьен и Лион.

И как раз ночь с 4 на 5 мая Дидье выбрал для осуществления своего заговора.

Странное дело: прибыв во Францию, герцогиня Беррийская была встречена там заговором, а по прошествии нескольких лет подверглась страшному испытанию, когда был убит ее муж.

Заговор разразился, однако войска, вместо того чтобы примкнуть к заговорщикам, держались твердо: стороны сошлись в схватке; после ожесточенной, страшной, отчаянной борьбы заговорщики потерпели поражение, и полковник Вотре в тот же вечер вернулся в Гренобль в сопровождении трех карет, заполненных пленными.

Дидье отчаянно сражался в первых рядах мятежников, но, понимая, что дело, которое он представлял, проиграно, и видя, что две трети его людей убиты или взяты в плен, покинул поле боя и добрался до леса вблизи Сен-Мартен-д’Эра.

Расследование началось 6 мая; из ста двадцати пленных были отобраны вначале четыре человека; в тот же вечер трех из них приговорили к смерти, а четвертого оправдали.

Приговоренными к смерти были: Древе, бывший солдат императорской гвардии; бакалейщик Бюиссон и Дави.

Все они были жителями Ла-Мюра.

Дави был препоручен милосердию короля.

Восьмого мая, в четыре часа пополудни, когда толпа заполнила все проходы к площади Сент-Андре, Главную улицу и площадь Гренет, посреди которой был возведен эшафот, ворота тюрьмы распахнулись и в них появились вначале жандармы, а затем два священника; один из священников поддерживал под руку Древе, другой — Бюиссона.

Выйдя из ворот и оказавшись напротив этой плотной толпы, Древе и Бюиссон тотчас же крикнули: «Да здравствует император!»

Неужели они действительно думали, что их заговор был устроен в его пользу? Неужели они думали, что этот возглас скорее любого другого пробудит сочувствие к ним в этой толпе?

Однако бо́льшая часть толпы осталась безмолвной, и только несколько голосов крикнули им в ответ: «Да здравствует император!»

У подножия эшафота Древе и Бюиссон крикнули снова: «Да здравствует император!» Оба были бледны, но совершенно спокойны; они хладнокровно поднялись по ступеням эшафота как люди, совершенно уверенные в правоте своего дела.

Накануне казни генерал Доннадьё и префект получили министерский циркуляр, который вводил в департаменте режим военного положения и предоставлял военной и гражданской администрациям неограниченную власть.

Девятого мая полевой суд передал свои полномочия военной юстиции.

Незамедлительно созданный военный трибунал собрался в тот же день, и в одиннадцать часов утра перед ним предстали тридцать обвиняемых.

Заседание длилось восемь часов; после этого восьмичасового заседания двадцать один из тридцати обвиняемых были приговорены к смертной казни.

Приговор был вынесен единодушно.

В пятницу 10 мая, под заунывный звон колоколов церкви святого Андрея, четырнадцать осужденных вышли один за другим из тюрьмы, расположенной напротив церкви; толпа, собравшаяся на площади, со страхом пересчитывала их; сопровождали их четырнадцать священников.

Мрачная процессия медленно двинулась к эспланаде у ворот Франции; это обширное пространство расположено к северу от города и с одной стороны омывается Изером, а с другой стороны окаймлено огромной аллеей платанов и смоковниц.

Именно это место было выбрано для казни.

Встав в одну линию у края рва, осужденные опустились на колени; священники в последний раз дали им поцеловать крест и отошли в сторону; в глубочайшей тишине прозвучала команда «Пли!», послышался страшный залп, и четырнадцать мятежников упали, пронзенные сотней пуль.

По поводу семи остальных приговоренных к смерти генерал Доннадьё направил королю просьбы о помиловании и прошения о смягчении наказания.

Четырнадцатого мая 1816 года, в одиннадцать часов вечера, в ответ на эти прошения и эти просьбы была получена следующая телеграфная депеша:

«Телеграфная депеша из Парижа, 12 мая 1816 года, в четыре часа пополудни.

Телеграфия. — Лионская линия.

МИНИСТР ОБЩЕЙ ПОЛИЦИИ ГЕНЕРАЛУ ДОННАДЬЁ,

КОМАНДУЮЩЕМУ 7-М ВОЕННЫМ ОКРУГОМ.

Объявляю Вам по приказу короля, что помилование следует предоставлять лишь тем, кто разоблачил нечто важное.

Двадцать один осужденный должен быть казнен, равно как и Дави.

Указ от 9 мая относительно укрывателей не может быть исполнен точно.

Обещано двадцать тысяч франков тем, кто выдаст Дидье».

Следовало подчиниться.

Депеша пришла в ночь с 14 на 15 мая; казнь была назначена на другой день.

И на другой день, 15 мая, в четыре часа пополудни, Морис Миар, юноша шестнадцати лет; Жан Батист Аллоар, шестидесятилетний старик; Клод Пьо, Белен, Мюри, Юссар и Бар прошли тот же самый путь, какой прежде прошли их товарищи, и встали на краю рва, еще обагренного кровью, пролитой за пять дней до того.

Миар не был убит наповал: несчастный юноша был так молод, что он не хотел умирать; его голова поднялась над трупами товарищей, но второй залп положил конец этому страшному зрелищу.

На другой день Дави умер на эшафоте.

Напомним, что Дави судили одним из первых вместе с Бюиссоном и Древе; приговоренный к смерти полевым судом, он не имел права рассчитывать на такое преимущество, как расстрел.

Поведение генерала Доннадьё, которого так сильно оклеветали в то время либеральные газеты, мало что понявшие в этом глубоком и таинственном деле, было безупречным; он не только отправил военному министру энергичное письмо, где возражал против этой казни, но и, зная, что всем этим заговором руководил граф Друэ д’Эрлон, его старый товарищ по оружию, и что генерал скрывается в Гренобле в доме своего друга-нотариуса, вызвал его к себе и в ту минуту, когда тот уже счел себя погибшим, переодел его в платье одного из своих слуг, а затем заставил встать на запятки кареты своей жены, которая вывезла его таким образом из города.

Оказавшись за пределами города и располагая пропуском, также полученным им от генерала Доннадьё, граф Друэ д'Эрлон добрался до савойской границы и избежал смертельной опасности.

XXXIII

Став королем, герцог Орлеанский не забыл об опасностях, которым ради него подвергался в 1815 году в Ла-Фере и в 1816 году в Гренобле граф Друэ д’Эрлон: он сделал его маршалом Франции.

Что же касается Дидье, скрывавшегося какое-то время в горах и лесах вблизи Сен-Мартен-д'Эра, то, понимая, что такое убежище не слишком надежно, он добрался до гор на левом берегу Изера, которые тянутся до Тансена; затем, в сопровождении бедных деревенских жителей, ночью оказывавших ему гостеприимство, а днем служивших ему проводниками, он преодолел перевал Ла-Кош, расположенный между Савойей и долиной Изера.