Их явно намеревались разлучить, однако на другой день король проявил такую настойчивость, что Клери было разрешено остаться подле него.

После утреннего подъема короля Клери хотел отправиться в малую башню, чтобы одеть дофина, однако муниципалы воспротивились этому, и один из них, некто Верон, заявил камердинеру:

— Вы не будете более общаться с другими узниками, равно как и ваш господин: он не должен впредь видеться даже со своими детьми.

Поскольку Клери не стал передавать Людовику XVI слова муниципала, в девять часов утра король потребовал, чтобы его отвели к семье, однако охранники грубо ответили ему:

— У нас нет на это приказа.

Спустя четверть часа в комнату вошли два муниципальных чиновника, ведя за собой официанта, который нес кусок хлеба и графин лимонада, предназначавшиеся для завтрака короля.

Людовик XVI высказал им желание обедать вместе с семьей.

— Нам следует получить на этот счет распоряжения Коммуны, — ответили комиссары.

— Ну тогда пусть хотя бы мой камердинер пойдет туда, — настаивал король. — Он заботится о моем сыне, и ничто не мешает тому, чтобы он продолжал обслуживать его.

— От нас это не зависит, — сказали комиссары и с этими словами удалились.

Клери, сидевший в углу комнаты, опустил голову на ладони и разрыдался; король минуту молча смотрел на него, а затем подошел к нему с хлебом, который принес официант, разломал его надвое и, протягивая половинку камердинеру, произнес:

— По-видимому, они забыли о вашем завтраке, Клери; вот, возьмите это, мне достаточно остального.

Клери вначале отказался, но, поскольку король настаивал, взял половинку хлеба, обливаясь слезами.

Король, при всей своей бесстрастности, и сам обронил несколько слез.

В десять часов утра в комнату вошли другие муниципалы, приведя с собой строителей, которые должны были продолжить работы в покоях; один из муниципалов подошел к королю и сказал ему, что присутствовал на завтраке членов королевской семьи и все они в добром здравии.

Король поблагодарил этого человека и, заметив в нем немного доброжелательства, обратился к нему с просьбой:

— Сударь, не мог бы я получить кое-какие книги, оставленные мною в комнате королевы? Вы доставите мне удовольствие, прислав их сюда, ведь мне нечего читать.

Король назвал книги, которые он желал иметь, и муниципал согласился исполнить просьбу короля, но, не умея читать, предложил пойти вместе с ним Клери.

Клери, радуясь тому, что случай предоставил ему возможность передать новости о короле его семье, последовал за муниципалом и застал королеву в ее комнате, в окружении детей и рядом с принцессой Елизаветой; все в этом маленьком кружке узников и без того плакали, но, когда они увидели Клери, слезы их усилились, а королева, дав передышку своему высокомерию, сокрушенному в конце концов горем, стала горячо умолять муниципалов позволить ей видеться с королем хотя бы в часы трапез, хотя бы несколько минут в день; эта просьба, начавшаяся с жалоб и слез, превратилась в конечном счете в один долгий горестный крик.

Муниципалы не смогли сдержаться.

— Ах, черт побери, ничего не поделаешь! — воскликнул один из них. — Пусть сегодня они обедают вместе; но, поскольку наш образ действий подчинен воле Коммуны, завтра мы будем делать то, что она нам предпишет.

Его коллеги согласились с ним.

Весь этот день наполнился радостью для несчастной семьи: королева сжимала в объятиях детей, а принцесса Елизавета, воздев руки к небу, благодарила Господа за это неожиданное счастье; муниципалы заплакали и даже подлый Симон не смог удержаться от восклицания:

— Клянусь, эти чертовы бабы и меня заставят плакать!

А затем, обращаясь непосредственно к королеве, он добавил:

— Вы вот не плакали, когда убивали народ десятого августа!

Клери забрал книги, которые просил принести король, и отнес их ему, а муниципалы, войдя вслед за камердинером, сообщили королю, что он увидит свою семью. Клери воспользовался этим обстоятельством и попросил разрешения прислуживать одновременно королю и юному принцу; то был благословенный день: разрешение, которое просил Клери, было ему дано.

Обед подали у короля, а после обеда королеве показали покои, которые приготовили для нее над комнатой ее мужа. К несчастью, там еще многое нужно было сделать, и, хотя она была готова сама упрашивать рабочих поторопиться, ей заявили, что работы можно будет завершить не раньше, чем через три недели.

И в самом деле, через три недели королева поселилась в предназначенных для нее покоях, однако этот день, с нетерпением ожидавшийся ею, оказался отмечен большой печалью.

У Марии Антуанетты отняли сына и передали его королю.

Чтобы можно было лучше понять описываемые нами события, для нас важно дать читателям представление о том, где эти события происходили. Мы позаимствуем у Клери оставленное им описание тюрьмы, в которой находились король и королевская семья:

«Большая башня, высотой около ста пятидесяти футов, состоит из пяти сводчатых этажей, которые поддерживаются снизу доверху большим центральным столбом. Внутреннее пространство представляет собой квадрат со стороной около тридцати футов.

Поскольку третий и четвертый этажи, предназначенные для королевской семьи, имели, как и все прочие, лишь по одному помещению, каждое из них разделили деревянными перегородками на четыре комнаты. Нижний этаж был отдан муниципалам; второй этаж служил караульным помещением; король жил на третьем.

Первая комната его покоев была передней, откуда три различные двери вели по отдельности в три другие комнаты. Напротив входной двери располагалась спальня короля, в которой поставили кровать для господина дофина; моя комната находилась слева, так же как и столовая, отделенная от передней застекленной перегородкой. В спальне короля имелся камин; большая печь, установленная в передней, обогревала остальные комнаты. Каждая из этих комнат освещалась посредством окна, однако снаружи на них установили толстые железные решетки и наклонные тюремные ставни, мешавшие циркулировать воздуху; оконные ниши были глубиной в девять футов.

Большая башня сообщалась на каждом этаже с четырьмя башенками, стоявшими по ее углам.

В одной из этих башенок была лестница, доходившая до стенных зубцов; местами в башенке были пробиты окошки, всего их насчитывалось семь. С этой лестницы можно было войти на любой этаж, преодолев две двери: первая была из очень толстых дубовых досок и обита гвоздями, а вторая была железной.

Вторая башенка соединялась со спальней короля, и в ней был сделан кабинет. В третьей был устроен гардероб. В четвертой держали дрова; там же в дневное время хранили складные брезентовые койки, на которых дежурные муниципалы, приставленные к Его Величеству, проводили ночь.

Все четыре комнаты в покоях короля имели подвесной потолок из ткани, а стены в них были оклеены обоями. Передняя напоминала внутреннее помещение тюрьмы, и на одной из ее стен была вывешена "Декларация прав человека", написанная огромными буквами и обрамленная трехцветной каймой. Комод, небольшой письменный стол, четыре мягких стула, одно кресло, несколько соломенных стульев и обитая зеленым узорчатым шелком кровать составляли всю обстановку; эта мебель, так же как и мебель в других комнатах, была взята из дворца Тампля. Кровать короля прежде служила командиру телохранителей монсеньора графа д'Артуа.

Королева жила на четвертом этаже; расположение комнат там было примерно таким же, как в покоях короля. Спальня королевы и принцессы Марии Терезы находилась над спальней короля, и башенка служила им кабинетом. Принцесса Елизавета занимала спальню над моей комнатой; комната при входе служила передней: муниципалы находились там днем и проводили там ночь. Тизона и его жену поместили в комнату, располагавшуюся над столовой в покоях короля.

Пятый этаж никем не был занят; вдоль стенных зубцов, с внутренней стороны, тянулась галерея, служившая иногда местом прогулок. Между зубцами установили жалюзи, чтобы королевская семья не могла видеть происходящее за стенами башни и не была видна сама.