Итак, в то время, к которому мы подошли, королева вот-вот вступит в третий период своей жизни, начавшийся с роковой аферы с ожерельем.

В течение первого периода, то есть с 1770 года по 1774-й, Франция проявляет к дофине любовь и глубокое уважение.

Во второй период, то есть с 1774 года по 1784-й, на смену им приходит охлаждение, подозрения и непопулярность.

Третий период, то есть с 1784 года по 1793-й, это время обвинений, ненависти, оскорблений, тюремного заключения и казни.

После смерти г-на де Морепа во Франции не было больше первого министра. К управлению финансами призвали г-на де Калонна; это была трудная должность: Тюрго износился на ней менее чем за два года; Неккер, хотя и был выносливее, будучи женевцем, банкиром и протестантом, продержался на ней всего пять лет.

К управлению финансами, повторяем, призвали г-на де Калонна.

В промежутке между уходом Неккера и приходом Калонна кассы, наполненные Неккером, опустели.

Господин де Калонн осмотрел пустые кассы; эта пустота испугала бы любого другого.

— Ну что ж, — промолвил г-н де Калонн, — посмотрим, как их наполнить.

— Но какие у нас остались для этого средства? — поинтересовался Людовик XVI.

— Злоупотребления, — храбро ответил Калонн.

Это было не только удачное словцо из числа тех, какие он время от времени произносил, но и глубокое и характерное высказывание, превосходно рисующее положение дел.

И в самом деле, благодаря злоупотреблениям г-н де Калонн наполнил кассы, опустошенные злоупотреблениями.

Королева нерешительно заявляет ему, что ей нужно кое-что попросить у него.

— Если это возможно, это уже сделано, — отвечает министр. — Если невозможно — будет сделано.

И тогда все пускаются в траты: королева покупает Сен-Клу, король покупает Рамбуйе; в это же время разворачивается чудовищная афера с владениями Ле-Пюи-Полен и Фенетранж. Каждую минуту королю приносят на подпись какую-нибудь новую ассигновку, и король подписывает ее — с сожалением, что правда, то правда, но подписывает.

А что в это время делает народ? Подобно Иову и Латюду, он лежит на своем гноище.

Подобно Латюду, он восклицает: «О король!»; подобно Иову, он восклицает: «О Господь!»

И вот среди всех этих трат, которые позволяют себе сильные мира сего, и на фоне той нищеты, в которой пребывает простонародье, королеву охватывает желание купить ожерелье ценой в один миллион шестьсот тысяч франков.

Изложим в нескольких словах эту историю; те, кому захочется узнать ее во всех подробностях, могут обратиться к нашему роману «Ожерелье королевы», где, как нам представляется, мы ни на мгновение не отступили от истины.

Людовик XV заказал великолепное ожерелье у господ Бёмера и Бассанжа, придворных ювелиров.

Это ожерелье старый король намеревался подарить г-же дю Барри. Однако он умер прежде, чем ожерелье было готово, и чудесная драгоценность осталась в руках двух купцов.

Ожерелье показали королеве, королева осмотрела его, покрутила вокруг руки, вокруг шеи, вокруг стана, а затем со вздохом вернула обратно.

Ей доводилось просить так много денег у г-на де Калонна и г-н де Калонн так часто просил их для нее у короля, что она уже не осмелилась позволить себе, по крайней мере открыто, эту маленькую прихоть ценой в один миллион шестьсот тысяч ливров.

В то время в Париже, на улице Сен-Клод, в Маре, в доме у Калиостро, жила молодая женщина по имени Жанна де Сен-Реми де Валуа, графиня де Ламотт.

Однажды маркиза де Буленвилье, жена прево Парижа, увидела в бургундской деревне маленькую девочку, которая, протянув к ней руку, сказала:

— Подайте, Христа ради, потомице королей Франции!

Такая манера просить милостыню удивила маркизу: она остановила свою карету и спросила девочку, от какого короля Франции та происходит.

Девочка, выучившая свою родословную назубок, ответила, что происходит от Анри де Сен-Реми, внебрачного сына Генриха II и Николь де Савиньи, и является его потомицей в седьмом колене.

Госпожа де Буленвилье увезла с собой девочку, распорядилась изучить ее родословную и с помощью гербового судьи д’Озье де Сериньи выяснила, что юная Жанна де Сен-Реми де Валуа, ее брат и ее сестра действительно происходят от Анри де Сен-Реми, являясь его потомками в седьмом колене, и, следовательно, имеют право помещать в своем гербе лазоревый пояс на серебряном поле, украшенный тремя золотыми геральдическими лилиями.

Господин де Сереет-Бранкас подал королеве и г-ну де Морепа памятную записку, и на основании этой записки сыну и двум дочерям Жака де Сен-Реми де Валуа, умершего в Парижском Божьем приюте, были пожалованы три грамоты, дававшие право на получение пенсии.

Молодой человек стал мичманом, а затем, под именем барона де Сен-Реми де Валуа, капитан-лейтенантом.

В этом чине он и скончался.

Жанна де Сен-Реми вышла в 1780 году замуж за графа де Ламотта, который служил во французской конной полиции, а позднее был определен на должность телохранителя графа д'Артуа.

Поскольку жалованье, которое граф де Ламотт получал на службе в конной полиции, не обеспечивало достатка в семье, Жанна де Ламотт вскоре оказалась перед необходимостью если и не просить, как некогда, милостыню на проезжей дороге, то, по крайней мере, ходатайствовать об увеличении своей пенсии.

Как раз тогда она была представлена г-ну де Рогану.

В то время Луи Рене Эдуар, принц де Роган, кардинал-епископ Страсбургский, был, несмотря на свои пятьдесят лет, красивым и элегантным прелатом, распутным, глуповатым и разорившимся. При всем том он был добросердечен и прямодушен. Мы уже видели, с каким явным участием он относился к Латюду, находившемуся в тюремном заключении.

Он принял г-жу де Ламотт так, как принимал всех несчастных, а может быть, чуть лучше, ибо г-жа де Ламотт была молода и красива. Он даже несколько раз помогал ей деньгами, но г-жа де Ламотт притязала на нечто большее: она хотела быть представленной королеве.

Однако в этом вопросе кардинал отступил, так как пребывал в полной немилости, причины которой мы изложили в нашей книге «Людовик XV и его двор»; но, поскольку читатель мог забыть эти детали или не держать в руках названную книгу, мы повторим сказанное там.

Кардинал де Роган, посол в Вене, вел с Людовиком XV секретную переписку. Когда встал вопрос о бракосочетании старого короля с одной из эрцгерцогинь, кардинал рассказал занятные истории о Марии Терезии и сообщил о Марии Антуанетте любопытные подробности, не говорившие в пользу нравственности одной и красоты другой. Людовик XV имел неосторожность показать эти письма г-же дю Барри, которая, нисколько не стесняясь, стала пересказывать занятные истории, касающиеся матери, и любопытные подробности, касающиеся дочери. Все это сообщили Марии Антуанетте, и она в равной степени возненавидела г-жу дю Барри, которая, как мы уже упоминали выше, при восшествии Марии Антуанетты на трон была отправлена в ссылку, и кардинала де Рогана, который, как мы только что сказали, впал в немилость.

В итоге г-н де Роган заявил г-же де Ламотт, что он ничем не может помочь ей в этом деле, и даже дал ей понять, что великая печаль, связанная с немилостью, в какую он впал, происходит, видимо, не только от обманутых честолюбивых надежд, но и от несчастной любви.

Каким образом г-же де Ламотт удалось проникнуть в окружение королевы? Это никогда толком выяснено не было. На каком основании она стала одной из наперсниц Марии Антуанетты? Все памфлеты того времени взяли бы на себя труд просветить нас на этот счет, если бы мы не оберегали себя и наших читателей от ненависти, начавшей окружать несчастную женщину.

Вспомним, однако, что г-жа де Ламотт жила на улице Сен-Клод, в Маре, в доме у того самого графа Калиостро, который, будучи главой секты иллюминатов, почитаемым под именем Великого Кофты, взял в качестве своего девиза три первые буквы L.P.D. слов «Lilia pedibus destrue».

Однажды королева выразила сожаление по поводу того, что ей не удалось купить ожерелье у господ Бёмера и Бассанжа, и сделала она это в присутствии своей фаворитки Жанны де Ламотт.