Приехав в Шуази, король тотчас же написал г-ну де Машо следующее письмо:
«Шуази, 11 мая 1774 года.
Пребывая в искренней и тяжкой скорби и разделяя ее со всем королевством, я не забываю об исполнении своего великого долга: я король, и это слово заключает в себе все мои обязанности; однако мне всего лишь двадцать лет и я не имею всех необходимых мне познаний. Более того, я не могу встречаться ни с одним из министров, ибо все они виделись с покойным королем во время его последней болезни. Испытываемая мною уверенность в Вашей честности и в Ваших глубоких познаниях побуждает меня просить Вас помочь мне своими советами; так что сделайте одолжение, приезжайте как можно скорее. ЛЮДОВИК».
Закончив письмо, король написал на конверте адрес: «Господину де Машо, в его поместье Арнувиль», вызвал пажа Малой конюшни и приказал ему доставить это послание.
Господин де Машо был человеком серьезным, неподкупным, строгим; при дворе его боялись все, в особенности принцессы, покровительствовавшие г-ну де Морепа. И в самом деле, г-н де Морепа отличался куда большей занимательностью, чем г-н де Машо; находясь в ссылке, он собрал все скандальные сатирические песенки эпохи царствования Людовика XV и назвал этот сборник своими мемуарами. Если бы г-н де Морепа вернулся ко двору, вместе с ним вернулось бы и веселье. До чего же приятен министр, который вместо унылой папки с документами приносит сборник веселых песенок!
Так что принцессы были настороже; им было запрещено являться к королю, но, со времени своего приезда в Шуази, куда они прибыли раньше его величества, этот запрет им удавалось всеми путями обходить.
Король слышал от них одни и те же слова: «Господина де Морепа, господина де Морепа, верните нам господина де Морепа».
Старые принцессы были славными женщинами, и королю не хотелось чересчур сердить их. Прошло полчаса с тех пор, как он велел пажу незамедлительно отправиться с письмом к г-ну де Машо, так что этот приказ несомненно был выполнен и паж находился уже далеко.
— Ну что ж, ладно, — устав от просьб, которыми его донимали, промолвил король, — если паж еще не уехал или если вы догоните его, измените адрес, вместо слов «Господину де Машо, в Арнувиль» напишите: «Господину де Морепа, в Поншартрен» и будьте довольны.
Посланец бросился вниз по лестнице и примчался с этой доброй вестью к принцессам, которые тотчас приказали отправить курьера вслед за пажом и догнать его, даже если для этого придется загнать десять лошадей.
Однако случаю было угодно распорядиться иначе, и загонять лошадей не понадобилось. Спускаясь по лестнице с крыльца, паж зацепился за одну из ступеней шпорой и сломал ее.
Но разве можно было мчаться во весь опор, имея лишь одну шпору?!
Вдобавок начальником Большой конюшни был шевалье д’Абзак; именно он подвергал досмотру гонцов и не позволял курьеру сесть на лошадь, если тот своим внешним видом мог нанести бесчестие конюшням его величества.
Так что паж имел право уехать лишь с двумя шпорами.
В итоге, вместо того чтобы стараться догнать гонца, скачущего во весь дух по дороге в Арнувиль, посланец принцесс обнаружил его в главном дворе, где он, поставив на тумбу ногу, прикреплял к сапогу шпору.
Принцессы завладели конвертом, оставив без всякого изменения текст письма, годившегося равным образом для обоих опальных министров, поскольку в нем не упоминался ни тот, ни другой.
Но, вместо того чтобы оставить на конверте адрес «Господину де Машо, в его поместье Арнувиль», они написали на нем другой: «Господину де Морепа, в Поншартрен».
Честь королевской конюшни была спасена, но монархия оказалась под ударом.
Что же касается г-на де Шуазёля, то его кандидатура была с треском отвергнута, как только королева заговорила о ней.
Провернули все это дело г-н де Ришелье и г-н д'Эгийон.
Господин д'Эгийон приходился племянником г-ну де Морепа.
Самым слабым из трех кандидатов был как раз тот, что получил должность.
Прошлая деятельность г-на де Морепа не была удачной, хотя прежде в его подчинении находилась лишь часть правительства, тогда как теперь ему предстояло руководить всем кабинетом.
Той частью правительства, которой он руководил, было военно-морское министерство, и как раз в те времена, когда оно находилось под его руководством, англичане уничтожили наш военно-морской флот. С тех пор, то есть за шестнадцать лет, г-н де Морепа перешел из старческого возраста в возраст дряхлости. Как выразилась г-жа дю Барри, «это было х…ое начало царствования».
Позднее мы увидим, каким ко времени смерти г-на де Морепа, то есть к 1781 году, оказалось его влияние на государственные дела.
И в самом деле, в тот момент, когда г-н де Морепа был назначен первым министром, ему было около восьмидесяти лет, и в этом возрасте он сохранял свою прежнюю легкомысленность, заставившую Людовика XV отправить его в отставку. Нельзя сказать, чтобы он был начисто лишен достоинств: ему даже была присуща опытность, рассудительность и в определенной степени ловкость в делах. Куда больше, чем таланта, ему недоставало добросердечия и твердости характера; однако самым пагубным для него было то, что он полностью подчинялся г-же де Морепа, женщине тщеславной и честолюбивой, помыкавшей им так, как это умеют делать с детьми и стариками хитрые женщины. Впрочем, если только его влияние при дворе ничем не ущемлялось, если только его должность, за которую он держался больше, чем за жизнь, сохранялась за ним, он был готов делать все, что от него требовали. Будучи на корабле, на борту которого отправилось в плавание новое царствование, скорее любезным пассажиром, чем неколебимым кормчим, он вынужден был действовать по воле событий и общественного мнения, хотя управлять ими было его долгом.
Пока Людовику XVI подыскивали министра, сам он решил воспользоваться этим временем для того, чтобы подвергнуть себя и королеву оспопрививанию. Операция полностью удалась, и, в то время как принцессы заболели оспой, которую они подхватили вследствие своей самоотверженности, Людовик XVI излечился от оспы, которой он заразился из предосторожности.
Господин де Морепа приехал. Король, хотя и предпочел бы ему г-на де Машо, встретил его очень радушно. Поскольку г-н де Морепа был прежде всего царедворцем и начал свою карьеру в возрасте шестнадцати лет, еще при регенте, ему хватило одного взгляда для того, чтобы понять, что представляет собой новый король. Он распознал его робкий, сдержанный, скрытный характер, короче, именно такой, какой удобен первому министру, желающему править. Он любил науки и искусство и покорил ум короля с этой стороны, приятной Людовику XVI; затем, посредством душещипательных рассказов о дофине, его отце, к которому король был проникнут восхищением, он завоевал его сердце. После того как сердце и ум Людовика XVI были одновременно взяты в плен, король оказался в полном подчинении у г-на де Морепа.
В итоге для г-на де Морепа начался такой великий фавор, что король предоставил министру покои, находившиеся дверь в дверь с его собственными покоями, чтобы всегда иметь его под рукой.
Первое, что осознал г-н де Морепа, состояло в том, что ему следует окончательно сокрушить г-на де Шуазёля. И потому он продолжал укреплять короля во мнении, что это г-н де Шуазёль отравил дофина. Кроме того, чтобы удерживать его посредством еще одного чувства, пустившего столь же глубокие корни в сердце короля, а именно бережливости, он составил список милостей, оказанных всем семействам, которые носили имя Шуазёль, и наглядно объяснил, что ни один дворянский род во Франции, сколь бы прославленным он ни был, не стоил королевству и четверти того, во что обошелся ему род Шуазёлей. Так что королева тщетно вела подкоп с этой стороны: всякий раз, когда Мария Антуанетта атаковала короля, добиваясь для Шуазёлей новых милостей, что было для нее делом чести, она встречала в его лице гранитную преграду.
Это и стало причиной растущей враждебности королевы к г-ну де Морепа.
