— Это крайне прискорбные события.

— И мы к ним причастны?

— Они увлекут вас за собой.

— И меня?! — воскликнула г-жа де Монморанси.

— И вас.

— И меня тоже?! — воскликнула г-жа де Шеврёз.

— И вас тоже.

— И меня тоже?! — вскричала г-жа де Шабо.

— И вас тоже.

— Так что же с нами случится? — хором спросили все три женщины.

— Не спрашивайте меня об этом.

— Но мы хотим знать.

— Я вижу тюрьму, повозку палача, городскую площадь и странный механизм, похожий на эшафот.

— Но ведь эта тюрьма, эта повозка и этот механизм предназначены не для нас?

— Для вас.

— Эшафот для нас?

— Да, для вас.

— Да вы с ума сошли, Казот!

— Мне бы этого очень хотелось.

— Выходит, мы умрем от руки палача?

— Да.

Женщины задрожали от страха. Сколь бы маловероятным ни казалось подобное пророчество, оно, тем не менее, было пугающим.

К старику подошла г-жа де Полиньяк.

— Ну а король? — спросила она.

— И король тоже, — ответил Казот.

— А королева? — снова обратилась к нему с вопросом г-жа де Полиньяк.

— И королева тоже.

— О, вы вот говорите о повозке палача, дорогой господин Казот, — промолвила г-жа де Монморанси, — но ведь на эшафот нам наверняка позволят отправиться в карете.

Казот сделал усилие, чтобы проникнуть взором сквозь завесу будущего.

— Король, — сказал он, — станет последним, кому будет дарована эта милость.

Все вздрогнули.

— Ну а вы? — спросили его собравшиеся.

— Я? — содрогнувшись, переспросил Казот. — Я?

Он с минуту помолчал, а потом произнес:

— Я подобен тому человеку, о котором рассказывает историк Иосиф Флавий и который во время осады Иерусалима обходил стены города и возглашал: «Горе Иерусалиму!» Он ходил так три дня подряд, повторяя эти слова, а на четвертый день, вместо того чтобы воскликнуть «Горе Иерусалиму!», воскликнул: «Горе мне самому!» И в то же мгновение камень, пущенный из вражеской катапульты, попал в него и убил его наповал.

С этими словами Казот тяжело вздохнул, взял трость и шляпу и вышел.

Весть об этом пророчестве вскоре распространилась, и, поскольку все считали Казота отчасти колдуном, смеялись над его словами без особой охоты.

Затем явился Месмер, человек, вошедший в моду, человек, вызывавший интерес у всего Парижа, раскрывавший новый и неведомый мир и заставлявший вельмож и простых людей сбегаться на вечера, которые он устраивал в своем доме на Вандомской площади; Месмер, родившийся в Меерсбурге, в Швабии, и начавший с диссертации «О влиянии планет», а в итоге опубликовавший свою «Историю животного магнетизма»; Месмер, прославившийся чудесными исцелениями и, словно Христос, лечивший слепых и расслабленных одним лишь возложением рук. Точно так же, как все жаждали отыскать неведомые способы исцеления, все страдали от неведомых болезней. Это общество, лишенное веры, лишенное верований, уставшее от религиозных споров и философских рассуждений, страдало нервными недугами и приходило к Месмеру лечить свои душевные страдания. И там, вокруг стола, покрытого длинной скатертью, располагались мужчины и женщины, сплошь люди благородного сословия, озаренные приглушенным светом, бледные лучи которого играли на богатых тканях их одежд; у их ног находилась большая металлическая емкость, симпатический чан, с которым каждый был соединен посредством особых шнуров, связывавших между собой соседей; затем, в определенный момент, между присутствующими устанавливался контакт: одни смыкали глаза, впадая в сладострастный сон, и во весь голос грезили; у других начинался приступ, весьма похожий на приступы блаженного Пари. Короче, все обретали в этих сеансах развлечение или исцеление, так что больные стекались к Месмеру толпами, и каждый высказывался за или против такого лечения; следует сказать, что многие высказывались за.

В число ярых приверженцев Месмера входили знаменитый адвокат Бергасс, парламентарий д’Эпремениль и маркиз де Лафайет — столь красивый, столь храбрый, столь ценимый мужчинами и вызывающий столь большой интерес у женщин, только что прибывший из Америки и в возрасте всего лишь двадцати шести лет носивший эполеты бригадного генерала королевской армии, а также маркиз де Пюисегюр, которому предстояло сделать огромный шаг в этой науке, хотя вначале он был лишь ее простым поборником, и о котором в «Рукописных вестях» говорилось следующее:

«26 апреля 1785 года.

Господин маркиз де Пюисегюр и в самом деле настаивает на том, что ему довелось в некоторых опытах с животным магнетизмом случайно столкнуться с необычайными явлениями, которые он воспроизводит сегодня. Называет он это вступлением в контакт. Он начинает с того, что вводит в состояние крайнего нервного возбуждения какую-нибудь девицу, которая впадает затем в летаргию и становится сомнамбулой. Потом он магнетизирует того, кто хочет вступить в контакт с сомнамбулой: она уже не может отойти от него и выполняет все его желания, угадывая их, если они не произнесены вслух. Утверждают, тем не менее, что если эти желания непристойны, то она не выполняет их. Впрочем, это вынужденное, подневольное состояние и это бессознательное уподобление себя другой личности длятся ровно столько же, сколько и летаргия. Когда сомнамбула пробуждается, ее способности становятся всего лишь такими же, какими они были прежде, и она начинает с того, что не узнает человека, находившегося в контакте с ней, как если бы никогда прежде не видела его».

Однако не следует думать, что эта новая наука замыкается в стенах Парижа и вызывает интерес только у светских людей.

Нет. Вот что рассказывают нам «Тайные записки». Новость пришла из Бордо.

«11 апреля 1784 года.

Я не могу сказать вам, чудо это было или наваждение, но определенно то, что отец Эрвье ошеломил всех. Вот что более всего поражает меня в обстоятельствах случившегося.

Он произносит проповеди в приходе, предоставляемом самым знаменитым ораторам, поскольку тамошняя церковь относится ко дворцу правосудия. Туда приходят все, кого называют высшими чинами парламента. И вот однажды, когда он находился на кафедре, одной женщине из числа слушателей становится плохо, у нее начинаются судороги, и она делается весьма похожей на припадочную. Это происшествие вызывает большой шум, все пугаются; проповедник вынужден прервать свою речь; он спускается с кафедры, подходит к больной и призывает всех не беспокоиться: он магнетизирует ее и возвращает в ее естественное состояние, а затем снова всходит на кафедру и продолжает свою проповедь. Кто-то превозносит его как святого, как чудотворца, а недоброжелатели именуют его колдуном. Главным викариям, управляющим в отсутствие архиепископа диоцезом, становится известно о случившемся, и они на время отрешают отца Эрвье от должности. Он во весь голос возражает и спрашивает, что же тогда есть милосердие, человечность, благотворительность и с каких пор стали возводить в преступление поступки такого рода и помощь, оказанную своему ближнему, — одним словом, искусство врачевания? Он созывает всех свидетелей случившегося исцеления и понуждает их заявить, происходило ли что-либо непорядочное или непристойное во время его манипуляций; но прежде всего он умоляет представителей судебной власти провести над ним суд и оправдать его. Магистраты вступаются за него, ходатайствуют перед главными викариями, и те вынуждены отказаться от введенного ими запрета, но на условии, что впредь отец Эрве не будет магнетизировать женщин.

Отец Эрве снова поднимается на кафедру и, избрав в качестве темы своей проповеди пример Иисуса Христа, исцеляющего больных, превращает эту проповедь в восхваление самого себя и в сатиру на главных викариев, но делает это крайне ловко, так что они делаются посмешищем всего города за проявленную ими глупость».

Тот, кто оспаривает у Месмера исключительное право на всеобщее внимание, это последователь графа де Сен-Жермена, изготовитель золота, Калиостро. Граф де Сен-Жермен отыскал всего лишь жизненный элексир. Калиостро отыскал философский камень, что намного ценней. Сколько ему лет? Где он родился? Каково его общественное положение? Все это неважно: он невероятно богат, золото ручьями льется из его карманов, бриллианты, рубины и изумруды сверкают на его пальцах. Туманно говорят, что он родился в Палермо и что его зовут Джузеппе Бальзамо. Все его познания получены им в Египте от столетнего старца, которого никто никогда не видит, которого во время поездок он держит взаперти в карете, имеющей внутри целые покои, а в Париже — в какой-то неведомой комнате своего дома на улице Сен-Клод. Он видел все страны, он говорит на всех языках. В Неаполе он женился на очаровательной женщине, принадлежащей к одной из лучших семей Италии. Однако видят ее ничуть не больше, чем старика. Известно лишь, что старика зовут Альтотас, а женщину — Лоренцой Феличани. Перед тем как приехать во Францию, Калиостро долгое время живет в Страсбурге, где он сводит знакомство с кардиналом де Роганом, которому вскоре предстоит сыграть такую важную роль в афере с ожерельем. Там он вступает в тайные общества Германии, привнеся в них свою собственную новую религию. Ибо он не только ученый, не только чародей, но и жрец, почти бог: он Великий Кофта. Какова цель этих тайных обществ, этого исправленного масонства, которое покрывает мир, подобно сети? Об этой цели говорят вполголоса: она заключается в низвержении тронов. Каков девиз членов этих обществ? Он состоит из трех букв: «L.P.D.» Никто еще не знает, что означают эти три буквы. Это станет известно позднее: «Lilia pedibus destrue» — «Растопчи лилии ногами». А пока все кругом радостно встречают изготовителя золота, который в минуты досуга пророчествует, подобно Казоту, и магнетизирует, подобно Месмеру.