И все мы взапуски поем:
Аллилуйя!
И в самом деле, Париж всегда поет, когда что-то терпит провал, независимо от того, что проваливается — театральная пьеса или политическая карьера.
Одна лишь г-жа де Майи избежала мести кардинала; дело в том, что, неотступно наблюдая за королем, кардинал понимал, что в скором времени Людовик XV отомстит за него сам.
И действительно, Людовик XV, которому едва исполнилось тридцать лет, уже израсходовал часть отпущенных ему на жизнь удовольствий. Людовик XV пресыщен охотой, Людовик XV пресыщен застольями, Людовик XV пресыщен карточной игрой; Людовик XV скучает среди своего остроумного, элегантного, чувственного и наполненного благоуханием двора; Людовик XV печален, он подшучивает над смертью, однако боится ее. Лишь одно может оживить Людовика XV, испытавшего уже все перемены, кроме одной: перемены в любви.
Но, как нам предстоит вскоре увидеть, она утомит его, как и все прочие.
Между четырьмя сестрами г-жи де Майи была одна, грезившая о необычайной славе: она хотела разделить с сестрой королевскую милость, завладеть сердцем Людовика XV, а затем его умом и, добившись низвержения первого министра, править Францией.
Этой сестрой, еще не вышедшей в то время замуж, была мадемуазель де Нель; ей только что минуло двадцать два года, и она жила в аббатстве Пор-Рояль.
Между тем мадемуазель де Нель не была красива; она не заблуждалась по поводу свой внешности и знала, что король терпеть не мог дурнушек; однако ее отличали дерзкое воображение и отважный, авантюрный характер, и, благодаря силе своего желания, она достигла того, что задумала.
Вот что она писала своей приятельнице г-же де Дре, ставшей канониссой:
"Я буду слать письмо за письмом к моей сестре г-же де Майи; она добра, она призовет меня к себе. Я заставлю короля полюбить меня, выгоню Флёри и буду править Францией".
Все осуществилось в соответствии с желаниями мадемуазель де Нель: г-жа де Майи была растрогана письмами сестры, описывавшей ей беспросветную скуку монастырской жизни, и пригласила к себе бедную затворницу. Мадемуазель де Нель пустила в ход все средства. Людовик XV, в тридцать лет скучавший так же, как Людовик XIV скучал в семьдесят, нашел для себя некоторое развлечение в остроумии вновь прибывшей; и, когда г-жа де Майи разгадала замыслы своей сестры, было уже слишком поздно для того, чтобы воспрепятствовать их исполнению.
И тогда, вместо того чтобы препятствовать любовным связям короля, г-жа де Майи решила потворствовать им; она настолько любила короля, что предпочла скорее владеть им наполовину, чем лишиться его совсем. К тому же г-жа де Майи надеялась, что о проявленной ею снисходительности никто никогда не узнает; однако цель мадемуазель де Нель состояла вовсе не в этом. Она повела дело так удачно, что король признался в своем счастье нескольким придворным, и менее чем через три месяца тайна бедной г-жи де Майи была уже известна всему двору.
И тогда, понятное дело, речь зашла о том, чтобы выдать мадемуазель де Нель замуж. Король очень хорошо умел делать детей, и потому вполне могло случиться непредвиденное происшествие, способное поставить всех в затруднительное положение. Так что новой фаворитке стали приискивать жениха.
Выбор пал на г-на де Вентимия, внучатого племянника архиепископа Парижского, того самого, кто сыграл важную роль в деле о конвульсионерах с кладбища Сен-Медар; дядя очень хотел стать кардиналом. Господин де Тансен только что был назначен кардиналом, а ведь он имел на это звание ровно столько же прав, сколько вот-вот должен был получить архиепископ. Невесте были обещаны приданое в двести тысяч ливров и должность придворной дамы, а жениху — шесть тысяч годового пенсиона и покои в Версале. При этом по поводу кардинальского сана не было сказано ни слова, однако архиепископ не только дал согласие на такой брак своего племянника, но и сам обвенчал его с мадемуазель де Нель.
Однако мало было дать мадемуазель де Нель мнимого мужа, нужно было прямо после ее венчания, в тот же вечер, доставить себе удовольствие заместить этого мужа. И вот каким образом это было устроено: мадемуазель де Шароле, принцесса, с которой было нетрудно договориться, предоставила молодоженам свой Мадридский замок; король, со своей стороны, отправился ужинать во дворец Ла-Мюэт с мадемуазель де Клермон, г-жой де Шале и г-жой де Талейран. Затем, когда все сочли, что свадебный ужин в Мадридском замке подошел к концу, король предложил своим сотрапезницам нанести туда визит. Он сел вместе с ними в карету и прибыл в Мадридский замок; там все шло отлично и выглядело в полном соответствии со свадебными обычаями. Король подключился к игре и вплоть до полуночи играл в каваньолу; в полночь заговорили о том, что пора позволить новобрачным лечь в постель, но Людовик XV заявил, что он желает быть добрым государем до конца. И потому он сопроводил супругов в спальню и подал Вентимию ночную рубашку, что являлось одной из самых больших почестей, какие могли оказать короли. Все, что происходило начиная с этой минуты, покрыто туманом неясности. Какой-то человек вернулся спать в Ла-Мюэт, но маршальша д’Эстре, которая в тот самый вечер сбежала оттуда и отправилась ночевать в Багатель, и г-жа де Рюффек, которая столь же поспешно уехала оттуда в Париж, утверждали, что вовсе не король покинул Мадридский замок, а Вентимий, и что это он приехал ночевать в Ла-Мюэт.
Как бы то ни было, на другой день король присутствует при утреннем одевании г-жи де Вентимий, а после обеда мадемуазель де Шароле представляет его величеству всю семью г-жи де Вентимий.
Начиная с этого времени ее семья пользуется великой милостью со стороны короля: трех сестер г-жи де Майи и г-жи де Вентимий — г-жу де Лораге, г-жу де Ла Турнель и г-жу де Флавакур — представляют ко двору. Старый маркиз дю Люк пользуется фавором своей снохи, чтобы ездить в королевских каретах, хотя по своему происхождению он и так имеет полное право на эту честь. И, наконец, г-н де Вентимий присутствует на всех увеселениях и всех ужинах в Шуази, какие некогда, в царствование Людовика XIV, происходили в Марли.
Тем временем г-жа де Вентимий идет к своей цели, пользуясь помощью своей сестры, г-жи де Майи, которая служит ей и во многом дополняет ее; она завладевает королем, воздействуя на его ум и чувственность, заставляет его забыть о том, что у нее длинная шея, грузная фигура и грубая, развязная походка; король принадлежит ей и только ей, и, как она и предсказывала в письме к своей подруге-канониссе, монахиня из Пор-Рояля уже способна бороться с кардиналом и начинает править Францией.
Между тем произошло событие, вследствие которого каждый осознал меру своей власти.
Герцог де Ла Тремуй, славившийся своей красотой, умер от оспы. Он уже давно избавился от грехов молодости, если только в молодости у него были грехи, которые ему приписывали, и великолепно вел себя во время своей опалы: принесенный Людовиком XV в жертву старому кардиналу, он, прощаясь с королем, в лицо сказал ему:
— Государь, вы более недостойны быть моим другом.
За ним была оставлена лишь должность дворянина королевских покоев.
Ла Тремуй был женат и обожал свою жену; они пообещали друг другу разлучиться на время, если кто-нибудь из них заразится оспой, которой ни он, ни она прежде не болели.
Госпожа де Ла Тремуй заразилась оспой первая, но, поскольку ей самой не было известно, какая у нее началась болезнь, она не предупредила об этом мужа, который, хотя врач и напоминал ему о возможной опасности, пожелал остаться подле больной и продолжать ухаживать за ней. Герцогиня выздоровела, но зато герцог в свой черед заболел и вскоре умер.
Смерть Ла Тремуя вызвала глубокую скорбь у всех парижских дам; его оплакивали как образцового мужа и превозносили как мученика, пострадавшего вследствие супружеской самоотверженности. Стоял даже вопрос о том, чтобы воздвигнуть храм в его честь, собрав для этого деньги по подписке.
