Третьего февраля 1739 года король Сардинский и 21 апреля того же года король Испании и король Обеих Сицилий присоединяются к Венскому договору.

Наконец, 1 июня в Париже объявлен мир; тем временем все, что осталось от общества Людовика XIV, уходит из жизни, и складывается общество Людовика XV.

Герцог Бервик умирает в возрасте шестидесяти восьми лет; маршал де Виллар — восьмидесяти одного года; герцог Менский — шестидесяти шести лет; кардинал де Бисси — восьмидесяти одного года; граф Тулузский — шестидесяти четырех лет; маршал д'Эстре — семидесяти шести лет; герцог Мазарини — семидесяти девяти лет; маршал де Роклор — восьмидесяти двух лет; принцесса де Конти — семидесяти двух лет и, наконец, Самюэль Бернар — восьмидесяти шести лет.

От прежнего времени остается один лишь кардинал де Флёри, но и ему, в свой черед, предстоит вскоре умереть.

Вокруг молодого короля, которому едва исполнилось двадцать семь лет, уже толпится молодое поколение. Старший в нем — герцог де Ришелье, но герцог де Ришелье словно не имеет возраста; он является для короля всем: дипломатом, послом, сотрапезником, товарищем на охоте, наставником в любви, наставником на войне; именно он задает тон всей этой сумасбродной молодежи, поэтом которой служит Мариво, живописцем — Ватто, а романистом — Кребийон-сын.

После герцога де Ришелье следует красавец Ла Тремуй, близость которого с королем была настолько нежной, что из-за этого сожгли Дюшоффура; тот самый Ла Тремуй, который в последнюю войну командовал эскадроном и, падая с лошади, заботился лишь об одном — прикрыть лицо руками, чтобы не оказаться обезображенным; затем идут: граф д'Айен, происходивший из того честолюбивого рода Ноайлей, который через посредство г-жи де Ментенон имел чуть ли не родственный союз с Людовиком XIV, подобно тому как Мортемары имели такую же связь с ним через посредство маркизы де Монтеспан; маркиз де Сувре, воспитывавшийся подле короля и состоявший в тесной дружбе с ним; маркиз де Жевр, маркиз де Куаньи, герцог де Ниверне, маркиз д'Антен — короче, все те молодые вельможи, которые только что участвовали в осаде Филипсбурга, одержали победу над имперцами в битвах у Пармы и Гвасталлы и теперь, со шляпой в руке, с присборенными манжетами и с бантом на плече, уже готовились одержать, ничего из этого не измяв, победу над англичанами в битве при Фонтенуа.

Всему этому остроумному, насмешливому и бесчинному обществу никак уже не подходит Версаль с его огромными покоями, длинными галереями и парками с прямыми аллеями. Для ужинов в тесном кругу нужны небольшие покои и гостиные, где не царит этикет, где можно валяться на атласных диванах, видеть свое отражение в зеркалах и беседовать, не заставляя себя повышать голос.

Людовик XV покупает у герцога де Лавальера замок Шуази, и Шуази вскоре станет для Людовика XV тем же, чем был Марли для Людовика XIV.

Лемуан, Куазево, Пигаль и Буше принимаются за работу; одни обтесывают мрамор, другие рисуют на холсте. Целый мир сатиров, нимф, наяд, пастушков и пастушек, увенчанных цветами, украшенных лентами и напудренных, появляется на свет, наполняется жизнью, расходится по садам и заполняет собой стены замка. Однако остаются слуги, эти докучливые свидетели, эти болтливые смутьяны. Лорьо, искусный механик, помогает избавиться от них: он изобретает особые обеденные столы, которые именуются буфетчиками и которые вместе с запиской, где перечислены те вина, кушанья и фрукты, какие желают получить сотрапезники, уходят под пол, а затем, полностью сервированные, появляются снова, и так каждый раз.

Весь этот молодой двор, стремящийся к удовольствиям, обожающий войну и алчущий любви еще больше, чем почестей, был, как нетрудно понять, врагом старого кардинала. Придворные решили сделать попытку наподобие той, какая потерпела провал во времена маркизы де При, в годы министерства герцога Бурбонского; заговорщиками выступили г-жа де Майи, по-прежнему остававшаяся фавориткой короля, Ла Тремуй и Жевр; речь шла о том, чтобы отрешить кардинала от должности и поставить на его место г-на де Шовелена.

Кардинал узнал обо всем от тех, кто входил в окружение графа Тулузского, остававшееся преданным ему.

К несчастью для заговорщиков, г-н де Шовелен поставил себя в скверное положение.

Во время последней войны, когда г-н де Шовелен был министром иностранных дел, пошли слухи, напрасно или справедливо, будто он получил из Вены крупную взятку, имевшую целью побудить его действовать во вред интересам Савойи; и в самом деле, вспомним, что в награду за свое деятельное участие в военном союзе король Карл Эммануил получил всего лишь две небольшие провинции.

Кардинал собрал воедино все эти смутные слухи, придал им должный порядок, чтобы составить из них обвинительный акт, представил этот обвинительный акт королевскому совету и добился приказа об опале г-на де Шовелена.

Двадцатого февраля г-н де Морепа явился к г-ну де Шовелену и вручил ему следующее письмо кардинала де Флёри:

"Дружба, которую я всегда питал к Вам, сударь, удерживала меня до сих пор от того, чтобы нанести Вам удар, который честь, совесть, порядочность и забота о благе государства вынуждают меня нанести Вам сегодня. Кардинал де ФЛЁРИ".

Между тем г-н де Жюмийяк ждал у двери, имея приказ препроводить г-на де Шовелена в Гробуа.

Сокрушив г-на де Шовелена, кардинал обернулся против Ла Тремуя и Жевра. Король хотел было защитить своих друзей, но ему пришлось уступить. Кардинал потребовал отправить их в ссылку и получил согласие на это.

Старый канцлер д'Агессо вновь вступил в должность хранителя печати; г-н Амело, управляющий финансами, был назначен государственным секретарем по иностранным делам, а г-н де Морепа — государственным министром.

Это великое событие было увековечено сатирической песенкой. Вот она:

Февральским днем,

Часу в седьмом,

Промчался Морепа верхом.

Аллилуйя!

Глаза его сверкают злом;

С язвительным смешком

Он к Шовелену входит в дом.

Аллилуйя!

Слова его звучат как гром:

"Приказ подписан королем,

Печать у вас мы заберем!"

Аллилуйя!

Едва он скрылся за углом,

Туда же Жюмийяк бегом:

Ему и дьявол нипочем.

Аллилуйя!

Когда сей гость явился в дом,

Старик был в трепете немом:

Он до беды своей дошел умом.

Аллилуйя!

Обмякнул канцлер, словно снега ком,

И молча, будто с гостем незнаком,

Печать ему отдал с кивком.

Аллилуйя!

Гость молвит в тоне приказном:

"Вас в Гробуа немедля отвезем,

С эскортом, сударь, с ветерком!"

Аллилуйя!

Великой новостью влеком,

Возликовал Париж в один прием,