Но для того, чтобы герцог мог принять какое-либо решение, он должен был обрести свободу или, по крайней мере, ее видимость. И потому в 1679 году ему было дано позволение отправиться на воды в Бурбон-л'Аршамбо, где он должен был встретиться с г-жой де Монтеспан и обсудить с ней условия своего выхода из заточения. Впрочем, свобода Лозена была показной, поскольку его сопровождал и охранял отряд мушкетеров под командой г-на де Мопертюи.
Лозен несколько раз встретился с г-жой де Монтеспан, но, возмущенный, как и мадемуазель де Монпансье, грабительской уступкой, которую от него требовали, предпочел вернуться в Пиньероль, но не уступить.
Наконец, в следующем году Лозена снова привезли в Бурбон-л'Аршамбо, и, то ли потому, что на этот раз предложенные ему условия были лучше, то ли потому, что ему опротивела тюрьма, он пришел к соглашению с г-жой де Монтеспан, которая с торжеством вернулась в Париж. Дарственная, которую требовали от Лозена, была подписана, и он, сохранив за собой из всех крупных владений мадемуазель де Монпансье лишь Сен-Фаржо и Тьер, тотчас же был освобожден, хотя и с условием не покидать Анжу или Турень.
Эта ссылка, которой предшествовало одиннадцатилетнее тюремное заключение, продолжалась около четырех лет. Однако мадемуазель де Монпансье постоянно выражала недовольство, осуждала г-жу де Монтеспан и ее сына, открыто и во всеуслышание жаловалась, что ее чудовищно ограбили, и делала это так громко и с такой настойчивостью, что ссылку изгнанника пришлось прекратить. Лозен получил позволение вернуться в Париж, и ему была предоставлена полная свобода, но с условием держаться на расстоянии по крайней мере двух льё от любой резиденции, где в это время будет находиться король.
Лозен вернулся в столицу так, как это подобало человеку, игравшему при дворе важную роль. Он был еще молод, зол больше, чем когда-либо прежде, и, хотя его и ограбили, оставался богат, почти как принц. Он пустился в невероятную игру и остался в выигрыше; герцог Орлеанский открыл ему дверь в Пале-Рояль и Сен-Клу, но Пале-Рояль и Сен-Клу не были ни Марли, ни Версалем, а герцог Орлеанский не был королем. Лозен, привыкший к блеску королевского двора, не мог выносить такой жизни: он попросил позволения выехать в Англию, где мы и оставим его играть в рискованную игру и где позднее мы увидим его играющим значительную роль.
Эпоха, окинутая нами взглядом и охватывающая годы с 1672-го по 1684-й, годы, в начале которых Людовику XIV было тридцать четыре года, а в конце — сорок шесть лет, была самым прекрасным и самым ярким периодом его царствования, равно как и самым прекрасным и самым ярким периодом его жизни. В течение этого периода, над которым как будто витает г-жа де Монтеспан и которому фаворитка словно придает отсвет своего блистательного остроумия и своего надменного нрава, король превращает Францию в морскую державу; он один противостоит всей Европе; он дает Тюренну, сражавшемуся с имперскими войсками, армию в двадцать четыре тысячи человек; принцу де Конде, воевавшему с принцем Оранским, — армию в сорок тысяч человек; французский флот, нагруженный солдатами, идет к Мессине воевать с испанцами; король во второй раз захватывает графство Бургундское, ускользнувшее из-под его власти; когда погибает Тюренн, король выставляет против Монтекукколи принца де Конде, и Конде, командуя двумя армиями, останавливает успехи немецких войск; наконец, посредством Нимвегенского мира, который он навязывает четырем державам и от которого пожинает выгоды, король возвращает европейскому континенту мир, которого он был лишен, в том и другом случае делая из своей воли вершителя судеб Европы, способного принести ей как смуту, так и покой.
Однако заключенный мир не останавливает движение, вызванное подобным толчком: у мира есть свое величие, как у войны есть своя слава. Страсбург, этот господин Рейна, сам по себе являющийся могущественной республикой, знаменитый своим арсеналом, где находятся девятьсот пушек, захвачен без единого пушечного выстрела, а ведь любой такой выстрел мог лишить Европу долгожданного покоя; Алст, который король забыл включить в Нимвегенский мир, силой выдернут из связки городов, которыми Испания еще владеет в Нидерландах; Казаль куплен у герцога Мантуанского, город за город проедающего свое небольшое государство; построен Тулонский порт; набраны шестьдесят тысяч матросов; в наших портах стоят сто линейных кораблей, и некоторые из них несут на себе до ста пушек; наконец, новое грозное изобретение, впервые испытанное Людовиком XIV, вскоре позволит ему бомбардировать неприступный Алжир, который позднее будет захвачен одним из потомков этого короля.
Не забудем упомянуть о смерти, случившейся в конце этого периода, в августе 1679 года. Кардинал де Рец, оспаривавший во время своего пребывания в Риме папский престол у Иннокентия XI и получивший восемь голосов, скончался через три года после своего возвращения в Париж, покинув этот мир, в котором он на короткое время наделал столько шума и который по прошествии двадцати лет почти забыл о нем.
XLII. 1684 — 1685
Война против Алжира. — Изобретение бомб. — Малыш Рено. — Первое бомбардирование. — Мирный договор. — Смерть Кольбера. — Его эпитафии. — Его похороны. — Его семья. — Война против Генуи. — Второе бомбардирование. — Прекращение враждебных действий. — Условия мирного договора. — Генуэзский дож в Версале. — Состояние нового дворца. — Генуэзский посол у Людовика XIV.
В эти годы были совершены две военные экспедиции, которым предстояло вознести Людовика XIV на вершину величия и славы: одна против Алжира, другая — против Генуи.
Будем придерживаться хронологического порядка и начнем с экспедиции в Алжир. Обстоятельства ее таковы.
К июню 1681 году триполийские пираты дошли в своем разбое до того, что стали похищать французские суда даже у берегов Прованса. Однако они ошиблись во времени: в царствование Людовика XIV совершать подобные дерзости было уже непозволительно.
И потому, не получив никаких приказов и действуя по собственному побуждению, Дюкен, которому был тогда семьдесят один год, собрал свою дивизию, состоявшую из семи кораблей, и бросился преследовать пиратов; он догнал их у острова Хиоса и подверг такой жестокой атаке, что они были вынуждены укрыться в порту города, принадлежавшего тогда турецкому султану. Господин де Сент-Аман, офицер французского флота, был немедленно послан к паше Хиоса, чтобы предъявить ему требование выгнать пиратов из порта и заявить, что в случае отказа французский флот станет на шпринг у стен города и разрушит его до основания. Паша отказался выдать своих добрых триполийских друзей, и тогда Дюкен, приказав бросить якорь на расстоянии в половину пушечного выстрела от крепостных стен, подверг город такому мощному артиллерийскому огню, что по прошествии четырех часов турецкий паша в свой черед прислал парламентера, чтобы умолять французов остановить враждебные действия и предложить их командующему прибегнуть к посредничеству французского посла в Константинополе.
Так что дело уже шло к переговорам, как вдруг Дюкен получил приказ незамедлительно вернуться во Францию, чтобы приготовиться к походу в Алжир.
Этот поход был задуман еще в 1680 году, в то время, когда алжирские пираты, не объявляя войны, захватили несколько французских судов. Французы потребовали вернуть захваченные суда, пираты ответили отказом; этим и объяснялся отданный Дюкену приказ вернуться.
Дюкен уже давно размышлял о возможности атаковать это гнездо пиратов, бич всего Средиземноморья, и даже написал две докладные записки на эту тему; в первой из них он предложил запереть вход в порт Алжира посредством груженных камнями старых кораблей, которые будут там затоплены и образуют дамбу, похожую на ту, какой Ришелье запер порт Ла-Рошели. Во второй записке он изложил во всех подробностях план нападения на Алжир, высадки на берег и сожжения пиратских кораблей.
Кольбер часто перечитывал две эти докладные записки; однако одно новое изобретение сделало предложения Дюкена ненужными, предоставив великому королю средство мщения не только более верное, но и более сообразное с его предпочтениями. Некий молодой человек тридцати лет от роду как раз в это время изобрел бомбы. Так что теперь Людовик XIV, подобно Юпитеру, мог метать молнии: последний разрыв, отделявший его от повелителя богов, был преодолен.
