Annotation
Часть вторая
XXV
XXVI. 1652
XXVII. 1652
XXVIII. 1652
XXIX. 1652
XXX. 1653
XXXI. 1654 — 1656
XXXII. 1656 — 1658
XXXIII. 1658 — 1659
XXXIV. 1660 — 1661
XXXV. 1661
XXXVI. 1661 — 1666
XXXVII. 1667 — 1669
XXXVIII. 1669
XXXIX. 1670 — 1672
XL. 1673 — 1679
XLI. 1679 — 1684
XLII. 1684 — 1685
XLIII
XLIV. 1685 — 1690
XLV. 1691 — 1695
XLVI. 1696 — 1700
XLVII. 1700 — 1701
XLVIII. 1701 — 1703
XLIX. 1704 — 1709
L. 1704 — 1709
LI. 1711 — 1713
LII. 1714 — 1715
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
КОММЕНТАРИИ
XXV
XXVI
XXVII
XXVIII
XXIX
XXX
XXXI
XXXII
XXXIII
XXXIV
XXXV
XXXVI
XXXVII
XXXVIII
XXXIX
XL
XLI
XLII
XLIII
XLIV
XLV
XLVI
XLVII
XLVIII
XLIX
L
LI
LII
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
Часть вторая
XXV
Начало французского театра. — Бургундский отель. — Театр Маре. — Непрочное положение актеров. — Готье-Гаргиль. — Анри Легран. — Гро-Гийом. — Бельроз. — Ла Бопре. — Ла Вальот. — Мондори. — Бельроз. — Барон I. — Д’Оржемон. — Флоридор. — Мадемуазель Барон. — Дуэль между двумя актрисами. — Бежары. — Мольер. — Драматурги. — Скюдери. — Ла Кальпренед. — Тристан Л’Эрмит. — Ла Серр. — Буаробер. — Кольте. — Скаррон. — Ротру. — Корнель.
Именно эти пять женщин, прошедшие сейчас перед нашими глазами, приняли общество XVII века в его колыбели и превратили его в самое изысканное и самое одухотворенное общество на свете.
Ну а теперь, как мы и обещали, перейдем от общества к театру и дополним картину литературы описываемой эпохи портретами кое-кого из великих гениев того времени, которых современники вознесли чересчур высоко, а потомство поставило чересчур низко.
Театр начал пользоваться признанием лишь при кардинале Ришелье и благодаря его попечению; до этого порядочные женщины туда не ходили. В действительности, тогда существовало только два театра: Бургундский отель и театр Маре. Не имея театральных костюмов, актеры брали платье напрокат в лавке старьевщика и играли, не оставляя никакой памяти ни о пьесах, которые они представляли, ни о самих исполнителях. Некто Аньян был первым актером, имевшим определенную известность в Париже; затем появился Валеран, замечательный человек приятной наружности, который был одновременно актером и руководителем труппы. Артисты не имели никакого установленного оклада и каждый вечер делили между собой, согласно своему положению в труппе, деньги, которые Валеран лично собирал при входе в театр. В Париже тогда было две труппы: одна играла в Бургундском отеле, а другая в театре Маре. Актеры, судя по мемуарам того времени, почти все были жуликами, а их жены — настоящими распутницами, находившимися в общем пользовании обеих трупп.
Первым, кто вел хоть отчасти христианскую жизнь, был Юг Герю, носивший прозвище Готье-Гаргиль и дебютировавший в труппе театра Маре в 1598 году. Итальянский актер Скапен, знаменитый в те времена, когда итальянцы были нашими учителями в области драматического искусства, говорил, что во всей Италии невозможно найти актера лучше, чем Готье-Гаргиль.
Анри Легран появился несколько позднее Готье-Гаргиля: он звался Бельвилем в спектаклях жанра высокой комедии и Тюрлюпеном — в фарсах. Сценическая карьера этого актера была одной из самых продолжительных за всю историю театра: она длилась пятьдесят пять лет. Именно он был первым, кто, перещеголяв в роскоши Готье-Гаргиля, имел комнату с собственной мебелью; до него актеры не имели ни кола ни двора, живя кто где, в овинах и на чердаках, словно цыгане или нищие.
Почти в то самое время, когда театр Маре обогатился Готье-Гаргилем и Тюрлюпеном, его труппа пополнилась также Робером Гереном, который имел прозвище Гро-Гийом и позднее перешел в Бургундский отель. Гро-Гийом звался также Мучником, поскольку он не носил на сцене маску, как это делали другие актеры, а лишь покрывал лицо мукой.
Вот в таком состоянии находился французский театр, когда кардинал Ришелье обратил на него взгляд. В Бургундском отеле он заметил Пьера Ле Мессье, имевшего прозвище Бельроз; как утверждают, именно этот актер исполнил в 1639 году роль Цинны. Вместе с Бельрозом в том же театре выступали Ла Бопре и Ла Вальот.
Первая из них играла в трагедиях Корнеля, однако она не очень высоко ценила прославленного автора «Сида».
— Корнель нанес нам большой убыток, — говорила она. — Прежде у нас были театральные пьесы, которые нам продавали за три экю и сочиняли для нас за одну ночь; так было заведено, и мы немало зарабатывали. Теперь же мы играем пьесы господина Корнеля, которые обходятся нам очень дорого и приносят куда меньше выгоды.
Что же касается мадемуазель Вальот, которую звали Ла Вальот, то это была необычайно красивая и прекрасно сложенная особа, внушившая страстную любовь многим, в том числе и аббату д’Армантьеру; он был настолько влюблен в нее, что, когда она умерла, он выкупил ее голову у могильщика и на протяжении долгих лет хранил этот череп у себя в комнате.
Примерно в это же время начал обретать известность Мондори; он был сын судьи из городка Тьер в Оверни. Отец отправил его в Париж к одному прокурору; но, поскольку этот прокурор очень любил театральные спектакли, он посоветовал молодому человеку ходить в театр в праздничные дни и по воскресеньям, сказав, что тот потратится и развратится там куда меньше, чем в любом другом месте. Однако письмоводитель превзошел ожидания прокурора, ибо он получал столько удовольствия от театра, что стал актером, а вскоре сделался руководителем труппы, в которой состояли Ленуар и его жена, находившиеся прежде на службе у принца Оранского, а также Вилье, посредственный драматург, но хороший актер, и его жена, о которой у нас уже шла речь в связи с г-ном де Гизом, в бытность свою архиепископом Реймским носившим в ее честь желтые чулки. Граф де Белен, влюбившийся в малышку Ленуар, давал Мере заказы на сочинение пьес, но с условием, чтобы в них обязательно будет роль для нее. А так как по причине этой любви граф покровительствовал всей труппе, то он попросил г-жу де Рамбуйе позволить Мондори и его актерам сыграть в ее дворце пьесу Мере «Виргиния», на что маркиза дала согласие. Представление состоялось в 1631 году в присутствии кардинала де Ла Валетта, который остался до того доволен Мондори, что назначил ему пенсион.
Начиная с этого времени Мондори стал получать признание у публики, и на него обратил внимание сам кардинал Ришелье, взявшийся покровительствовать театру Маре, которым руководил Мондори. Однако в 1634 году король, в отношении мелких дел всегда находившийся во вражде с кардиналом, забрал Ленуара и его жену из труппы Маре, желая доставить неприятность его высокопреосвященству, и перевел их в Бургундский отель. Вот тогда Мондори и принял в свою труппу актера по имени Барон и, удвоив старания, продолжал поддерживать славу театра Маре, которой вскоре весьма поспособствовала трагедия Тристана Л’Эрмита «Мариамна», продержавшаяся на сцене сто лет и соперничавшая в успехе с «Сидом». Роль Ирода в «Мариамне» стала триумфом для Мондори. Но однажды, когда этот превосходный актер исполнял упомянутую роль, с ним случился апоплексический удар, вследствие которого его речь стала настолько затрудненной, что он не смог больше играть. Позднее кардинал Ришелье попытался заставить его снова подняться на сцену, но актер был не в состоянии доиграть свою роль до конца, что дало принцу де Гемене повод сказать: «Homo non periit, sed periit artifex», то есть «Человек еще жив, но артист уже умер».
