Между тем, за ту минуту, пока он пребывал в нерешительности, прелестные актрисы, репетировавшие в балетных костюмах, заняли свои места. Они были одеты нимфами и танцевали, держа в руках позолоченные дротики. В тот момент, когда Генрих IV появился в дверях, мадемуазель де Монморанси случайно оказалась напротив него и, опять-таки случайно, подняла свой дротик, но сделала это с таким изяществом и с такой очаровательной улыбкой, что, хотя дротик так и остался в руках прелестной нимфы, Генрих IV был поражен им в самое сердце.
С этого времени придверник уже не закрывал дверь королевского кабинета, и его величество, которого уже куда меньше волновало, будет ли г-жа де Море участвовать в балете, позволил королеве действовать по ее собственному усмотрению. Вот тогда Генрих IV и упросил Бассомпьера отказаться от брака с красавицей Шарлоттой и задумал выдать ее замуж за принца де Конде, наклонности которого были ему известны и с которым он надеялся легко договориться.
Устроить это брак было тем легче, что со своих владений принц получал тогда всего лишь двенадцать тысяч ливров годового дохода. Коннетабль де Монморанси, для которого породниться с принцем крови было великой честью, дал в приданое своей дочери сто тысяч экю, а король, со своей стороны, подарил молодоженам имения, конфискованные у герцога де Монморанси. Именно благодаря этому щедрому дару земли Шантийи, Монморанси, Экуан и Валери перешли во владение дома Конде.
Однако, против ожидания короля, принц де Конде вздумал быть ревнивым мужем; он держал жену взаперти, так что у влюбленного Беарнца не было больше возможности видеть ее, настолько бдительно присматривал за ней муж. И все же, умоляя ее письменно, король добился от юной красавицы, что однажды вечером она появилась у своего окна, распустив волосы и стоя меж двух факелов. Она согласилась на это и была так красива со своими распущенными волосами, что король, как утверждают хроники, едва не лишился чувств от удовольствия видеть ее, и она, не сумев сдержаться, воскликнула:
— Господи Иисусе! Неужто бедный король сойдет с ума?!..
Но это было еще не все; король желал иметь ее портрет и поручил Фердинанду, одному из лучших художников той эпохи, тайком написать его. Бассомпьер, сделавшийся наперсником короля, с тех пор как перестал быть его соперником, дожидался окончания работы и, как только на глазах у него портрет был завершен, унес его с такой поспешностью, что из опасения, как бы изображение на нем не стерлось, пришлось, за неимением лака, смазать его свежим сливочным маслом. Портрет имел большое сходство с оригиналом, и Генрих IV наделал множество глупостей, получив его.
Но нежданная беда поставила под угрозу запоздалую любовь старого короля. Однажды ему сообщили, что принц де Конде, сделавшись еще ревнивее, увез жену в свой замок Мюре, расположенный близ Суассона. Это привело короля в глубокое отчаяние, и с той поры он установил слежку за принцессой, чтобы быть в курсе всех ее действий и попытаться увидеть ее хотя бы украдкой. Как-то раз, поутру, ему стало известно, что г-н де Треньи, деревенский сосед принца де Конде, пригласил принца и принцессу приехать к нему на обед. Генрих тотчас переоделся форейтором, залепил один глаз пластырем и, помчавшись во весь опор и подъехав к дороге в то самое время, когда они по ней проезжали, успел увидеть принцессу. Принц не обратил никакого внимания на этого мужлана, но красавица Шарлотта прекрасно распознала короля в мнимом форейторе.
Однако принц узнал об этой новой безрассудной выходке монарха и усилил надзор за женой. Но тогда принцесса, побуждаемая своими родственниками, а в особенности отцом, коннетаблем, согласилась подписать прошение о разводе. Едва узнав об этом ходатайстве, принц, который был не особенно склонен возвращать полученное приданое, поспешил укрыться в Брюсселе, увезя с собой жену.
И тогда маркиз де Кёвр, посол в Нидерландах, получил приказ похитить прекрасную Шарлотту; но, вовремя уведомленный, принц переехал вместе с ней в Милан.
Всем известно, как в то самое время, когда Генрих IV намеревался выступить в поход, он был убит. После смерти короля принц де Конде вернулся в Париж, где Мария Медичи, выведенная из терпения его непрерывными бунтами, в одно прекрасное утро приказала г-ну де Темину арестовать его и отправить в донжон Венсенского замка. Принц оставался в заточении три года и, ко всеобщему удивлению, принцесса добровольно последовала за мужем в тюрьму. Именно вследствие этого брачного союза, столь неспокойного в начале, и суждено было родиться герцогу Энгиенскому.
Этот молодой принц был столь же храбр, сколь его отец был труслив, и, хотя ему было не более двадцати двух лет, когда произошла битве при Рокруа, он уже пользовался большим уважением в армии.
Под его начальством служили Гассион, Ла Ферте-Сенектер, Л’Опиталь, д’Эспенан и Сиро.
Гассион, который был впоследствии маршалом Франции и умер холостым, заявляя, что жизнь человеческая не стоит того, чтобы передавать ее другому, был одним из самых храбрых офицеров, выслужившихся из рядовых. И потому Ришелье называл его не иначе как Война. Генерал дон Франсиско де Мело дал ему более поэтическое имя — Лев Франции.
Ла Ферте-Сенектер был внук того самого Франсуа Сенектера, а точнее сказать, Сен-Нектера, который оборонял Мец, в то время когда Карл V осаждал его, и о котором герцог де Гиз, оказавшийся запертым вместе с ним в этом городе, сочинил следующий куплет:
Да, Сенектер повоевал,
Он в Мец с мечом вступал,
Но никогда его не обнажал.
Маршал де Л’Опиталь был тем самым дю Алье, братом г-на де Витри, который убил маршала д’Анкра и о котором Лозьер, младший сын Темина, во всеуслышание сказал:
— Не поручат ли и мне кого-нибудь предательски убить, чтобы произвести затем меня в маршалы Франции, как это сделали с Витри?
Д’Эспенан и Сиро были храбрыми воинами, прекрасно зарекомендовавшими себя.
Неприятельская армия, находившаяся под командованием дона Франсиско де Мело — в его подчинении были генерал фон Бек и граф де Фуэнтес, — состояла из двадцати восьми тысяч человек.
Под командованием герцога Энгиенского было всего лишь пятнадцать тысяч пехотинцев и семь тысяч конников. И потому за два дня до сражения он одновременно с известием о смерти короля получил приказ не вступать ни в какой решительный бой. Но молодого генерала мало заботил этот приказ. Франсиско де Мело заявил, что он намерен взять Рокруа за три дня, а через неделю появится под стенами Парижа. И герцог Энгиенский поспешил преградить ему путь.
Рокруа лежит посреди долины, которая окружена лесом и болотом и в которую нельзя вступить иначе, как пройдя через длинные и труднопроходимые теснины, однако со стороны Шампани туда можно попасть, преодолев поросшее лесом и вереском пространство всего лишь в четверть льё. Эта долина, пересеченная ручьем, способна вместить две армии от двадцати пяти до тридцати тысяч человек каждая; однако надо было добраться до долины, а Франсиско де Мело не только удерживал в ней лучшие позиции, но еще и овладел всеми теснинами, которые туда вели.
Накануне сражения собрался военный совет. Маршал де Л’Опиталь, которого в качестве наставника приставили к молодому генералу, заодно с Ла Ферте-Сенектером и д’Эспенаном полагали, что следует ограничиться отправкой в крепость подкрепления; однако Жан де Гассион и Сиро высказались за то, чтобы принудить неприятеля снять осаду, и, поскольку молодой принц присоединился к их мнению, оно взяло верх. Решено было захватить теснину, которая вела в сторону Шампани.
Восемнадцатого мая герцог Энгиенский разделил свои войска на две линии, предшествуемые авангардом и поддерживаемые резервом; он взял на себя командование первой линией, вторую доверил маршалу де Л’Опиталю, авангард отдал Гассиону, а резерв — Сиро.
На рассвете французская армия появилась у входа в теснину, которую Гассион обнаружил плохо охраняемой, ибо дон Франсиско де Мело не ожидал такого дерзкого наступления. Так что после недолгого сопротивления, оказавшегося менее упорным, чем этого можно было ожидать, проход был захвачен, и французы вошли в долину и поднялись на холм, где герцог Энгиенский тотчас построил их в боевом порядке, оперев свой правый фланг на лес, а левый на болото и оставив позади себя только что захваченную теснину. Напротив, на небольшом возвышении, расположилась испанская армия, занявшая боевые позиции параллельно нашей армии и отделенная от нее небольшой ложбиной, которая, естественно, создавала помеху для той из двух армий, которая решилась бы пойти в наступление.
