Герцог шел рядом с королевой, опиравшейся на его руку, а милорд Рич сопровождал г-жу де Шеврёз. После нескольких кругов по саду в ту и другую сторону королева села в окружении всех своих придворных дам, но вскоре встала, подала руку герцогу и удалилась вместе с ним. Она не пригласила никого следовать за ней, и никто вслед за ней не пошел; поскольку уже спустилась глубокая ночь, королева и ее кавалер тотчас исчезли из виду за живой изгородью. Впрочем, это исчезновение, как нетрудно догадаться, не осталось незамеченным: придворные уже обменивались насмешливыми улыбками и выразительными взглядами, как вдруг послышался приглушенный крик, в котором все узнали голос королевы.
Тотчас же Пютанж, первый шталмейстер королевы, с обнаженной шпагой в руке перескочил через живую изгородь и увидел Анну Австрийскую, вырывавшуюся из объятий Бекингема. При виде Пютанжа, с угрожающим видом бежавшему к нему, герцог, вынужденный выпустить из рук королеву, в свой черед обнажил шпагу. Однако королева бросилась навстречу Пютанжу, одновременно крича Бекингему, чтобы он немедленно удалился, дабы не бросать на нее тень. Бекингем повиновался, и вовремя, так как весь двор уже устремился к ним и мог стать свидетелем его дерзости; но, когда все сбежались, герцог успел скрыться.
— Ничего страшного, — сказала королева своим придворным, — просто герцог Бекингем удалился, оставив меня одну, а я так сильно испугалась, ощутив себя потерявшейся в темноте, что испустила крик, заставивший вас сбежаться.
Все сделали вид, будто поверили в такую версию, но, разумеется, правда вышла наружу. Лапорт откровенно рассказывает в своих мемуарах, что герцог забылся до такой степени, что стал домогаться королевы, а Таллеман де Рео, весьма недоброжелательный, впрочем, по отношению ко двору, идет в своем изложении этих событий еще дальше.
Ни бал у г-жи де Шеврёз, ни появление Белой дамы не наделали столько шуму и не получило такой огласки, как это неприятное происшествие; последствия его для влюбленных были ужасны: Бекингем, вероятно, именно ему обязан своей скорой и кровавой смертью, а Анна Австрийская страдала из-за него всю остальную свою жизнь.
На следующий день был назначен отъезд; королева-мать хотела проводить свою дочь еще на несколько льё. В карете, в которой они ехали, находились Мария Медичи, Анна Австрийская, Генриетта Французская и принцесса де Конти. Королева-мать и Генриетта Французская сидели на задней скамье, а Анна Австрийская и принцесса де Конти — на передней.
Приехав на то место, где должно было состояться расставание, кареты остановились. Герцог Бекингем, который, по всей вероятности, не видел Анны Австрийской после случившегося накануне приключения, подошел к карете, где сидели королевы, открыл дверцу и предложил руку Генриетте Французской, чтобы отвести ее к предназначенному для нее экипажу, где юную королеву ожидала г-жа де Шеврёз, которая должна была сопровождать ее в Англию. Но, едва посадив ее в этот экипаж, герцог тотчас вернулся к первой карете, снова открыл дверцу и, невзирая на присутствие Марии Медичи и принцессы де Конти, схватил подол платья Анны Австрийской и несколько раз поцеловал его. Затем, когда королева заметила ему, что это странное изъявление любви может бросить на нее тень, он поднялся с колен и на какое-то время прикрыл лицо занавеской экипажа. И тогда стало понятно, что он плачет, ибо, хотя никто и не видел его слез, были слышны его рыдания. У Анны Австрийской недостало мужества сдерживаться дольше, и, чтобы скрыть слезы, покатившиеся у нее из глаз, она поднесла к лицу платок. Наконец, как если бы он внезапно принял решение и невероятным усилием поборол самого себя, Бекингем, не попрощавшись ни с кем и не соблюдая этикета, оторвался от кареты королевы, бросился к карете Генриетты Французской и приказал трогаться.
Анна Австрийская вернулась в Амьен, даже не пытаясь скрыть свою печаль. Она полагала, что это прощание с герцогом Бекингемом будет последним, но ошиблась.
Прибыв в Булонь, Бекингем обнаружил, что море потворствует его желаниям: оно было таким грозным и бушующим, что никакой возможности пускаться в плавание не было. Королева, со своей стороны, узнав в Амьене об этой задержке, тотчас послала Лапорта в Булонь под предлогом справиться о самочувствии Генриетты Французской и г-жи де Шеврёз. Было очевидно, что миссия верного плащеносца этим не ограничивалась и что внимание королевы распространялось еще и на другую особу.
Непогода длилась неделю. В течение этой недели Лапорт трижды ездил в Булонь, и, чтобы посланцу королевы не приходилось сталкиваться с задержкой, г-н де Шон, временный губернатор Амьена, отдал приказ держать городские ворота открытыми всю ночь.
По возвращении из своей третьей поездки Лапорт уведомил королеву, что вечером того же дня она снова увидит Бекингема. Герцог сообщал, что депеша, полученная им от Карла I, делает крайне необходимой еще одну его встречу с королевой-матерью и потому через три часа он отправится в Амьен. Эта задержка на три часа была нужна, чтобы дать Лапорту время предупредить королеву. Кроме того, герцог умолял ее во имя своей любви устроить так, чтобы он застал ее одну.
Эта просьба повергла Анну Австрийскую в сильное смущение. Тем менее герцог, вполне вероятно, добился бы свидания, которого он желал, ибо королева, выдвинув предлогом, что ее врач должен пустить ей кровь, уже попросила всех удалиться, как вдруг вошел Ножан-Ботрю и громко объявил, что только что к королеве-матери прибыли по важному делу герцог Бекингем и милорд Рич.
Это известие, доложенное во всеуслышание, круто меняло все планы Анны Австрийской: теперь ей было нелегко остаться одной, не возбудив подозрений насчет причины, заставлявшей ее желать уединения. Поэтому она вызвала своего врача и в самом деле велела пустить ей кровь, надеясь, что эта процедура вынудит всех удалиться; но, несмотря на все ее настояния и прямо высказанное ею желание отдохнуть, ей не удалось избавиться от графини де Ланнуа, которую королева имела основания считать подкупленной кардиналом.
В десять часов слуга доложил о приходе герцога Бекингема.
Графиня де Ланнуа уже намеревалась заявить, что королева не принимает, но Анна Австрийская, опасавшаяся, несомненно, какой-нибудь сумасбродной выходки со стороны герцога, велела впустить его.
Как только герцогу было передано позволение войти, он ворвался в спальню.
Королева лежала в постели, а г-жа де Ланнуа стояла у ее изголовья.
Герцог, ожидавший увидеть королеву одну, остолбенел от удивления; на лице его отразилось такое потрясение, что Анна Австрийская сжалилась над ним и сказала ему несколько утешительных слов по-испански, пояснив, что она не смогла уединиться и что ее придворная дама осталась при ней почти против ее воли.
И тогда герцог упал на колени перед ее кроватью, с таким неистовым восторгом целуя простыни, что г-же де Ланнуа пришлось заметить герцогу, что во Франции не принято вести себя так с коронованными особами.
— Ах, сударыня, — с раздражением ответил ей герцог, — я не француз, и правила французского этикета не могут меня связывать; я герцог Джордж Вильерс Бекингем, посол короля Англии и, следовательно, сам представляю коронованную особу. И потому, — продолжал он, — здесь есть только одно лицо, которое имеет право отдавать мне приказы: это королева!
Затем, повернувшись к Анне Австрийской, он воскликнул:
— Да, сударыня, я на коленях ожидаю от вас этих приказов и, клянусь, подчинюсь им, если только они не запретят мне любить вас!
Королева, приведенная в замешательство его словами, ничего не отвечала и тщетно пыталась придать своему взгляду выражение гнева, которого не было в ее сердце. Это молчание возмутило старую даму, и она вскричала:
— Господи Иисусе! Сударыня, да как только у него хватает дерзости говорить, что он любит ваше величество?!
— О, да, да! — воскликнул Бекингем. — Да, сударыня, я люблю вас, а скорее, я поклоняюсь вам так, как люди поклоняются Богу! Да, я люблю вас и повторю признание в этой любви перед лицом целого мира, ибо не знаю ни человеческой власти, ни божественной, которая могла бы помешать мне любить вас. Теперь, — продолжил он, поднимаясь с колен, — я сказал вам все, что нужно было вам сказать, и прибавлю лишь одно: отныне моя единственная цель будет состоять в том, чтобы увидеть вас вновь, и я использую для этого все средства и добьюсь этой цели вопреки воле кардинала, вопреки воле короля, вопреки вашей собственной воле, пусть даже мне придется для этого перевернуть вверх дном всю Европу!
