В том празднестве, о котором мы рассказываем, вос­точных царей должны были представлять принцы из суве­ренных французских династий: участниками дивертис­мента король назначил господ де Гиза, де Буйона, де Шабо и де Ла Тремуя.

Молодой шевалье де Гиз, сын Меченого, игравший роль Великого Могола, приходился младшим братом герцогу де Шеврёзу; это был тот самый человек, который убил на дуэли барона де Люза и его сына, а позднее, сев верхом на пушку, которую испытывали, погиб, когда она разорва­лась.

Накануне празднества Бекингем нанес визит шевалье де Гизу, который, испытывая, как и все вельможи того времени, большой недостаток в деньгах, был вынужден при­бегать ко всякого рода уверткам, но, несмотря на все пущенные им в ход средства, начал сильно опасаться, что ему не удастся появиться на следующий день на праздне­стве г-жи де Шеврёз со всем великолепием, какого он желал.

Бекингем был известен своей щедростью: со времени сво­его прибытия к французскому двору он уже не раз одалжи­вал из собственного кошелька самым гордым и самым бога­тым вельможам.

Так что этот визит показался шевалье де Гизу большой удачей, и он уже прокручивал в голове речь, с которой сле­довало обратиться к блистательному послу, как вдруг тот опередил его желания, предоставив в его распоряжение сумму в три тысячи пистолей и, сверх того, предложив шевалье одолжить ему, дабы усилить блеск его наряда, все алмазы английской короны, какие Яков VI позволил своему посланнику увезти с собой.

Это было больше, нежели смел надеяться шевалье де Гиз; он протянул руку Бекингему и спросил его, что можно сде­лать, чтобы отблагодарить за такую великую услугу.

— Послушайте, — сказал ему Бекингем, — я хотел бы — возможно, это всего лишь ребяческая утеха, но она доста­вит мне огромное удовольствие — я хотел бы иметь случай носить на своем платье одновременно весь запас драгоцен­ных камней, которые я привез с собой; позвольте мне занять ваше место на завтрашнем вечере, но частично: пока Великий Могол будет в маске, играть Великого Могола буду я, а когда ему нужно будет снять маску, я верну вам ваше место. Таким образом, каждый из нас сможет сыграть свою роль — вы открыто, а я тайно. В итоге мы вдвоем создадим один и тот же образ, только и всего; вы отужинаете, а я станцую. Устраивает вас такое?

Шевалье де Гиз счел все это настолько легко исполни­мым, что было бы странно отказаться от подобной сделки; так что он принял предложение, полагая себя обязанным герцогу и признавая в нем своего учителя; ибо, хотя его собственные безумства наделали немало шума во Франции, ему было еще очень далеко, особенно в отношении сума­сбродства, до такого страстного влюбленного, как Бекин­гем.

Все было сделано в соответствии с договоренностью: герцог, в маске на лице, блистая в свете люстр и факелов, предстал взору королевы, сопровождаемый многочисленной свитой, великолепие которой хоть и не равнялось велико­лепию его наряда, но не портило картину.

Восточный язык богат высокопарными сравнениями и поэтическими намеками, и Бекингем употребил все свое искусство, чтобы украдкой сказать королеве несколько страстных комплиментов. Такое положение нравилось гер­цогу с его авантюрной натурой и Анне Австрийской с ее романической душой тем более, что оно было чрезвычайно опасным.

Ведь тут же находились король, кардинал и все придвор­ные, а так как уже распространился слух, что на бал явился и герцог, то все смотрели и слушали с удвоенным вниманием; однако никто не догадывался, что Великий Могол, которого все принимали за шевалье де Гиза, и есть сам Бекингем.

Балетное представление имело настолько невероятный успех, что король не мог удержаться, чтобы не высказать г-же де Шеврёз свое удовлетворение. Наконец, настала минута, когда было объявлено, что короля приглашают к столу; теперь полагалось снять маски, и на этот случай заранее было приготовлено несколько гостиных.

Великий Могол и его оруженосец удались в кабинет; ору­женосец был не кто иной, как шевалье де Гиз, который в свой черед надел платье герцога и отправился ужинать в наряде Великого Могола, тогда как Бекингем надел костюм оруженосца.

Появление шевалье стало для него подлинным триумфом: все принялись расхваливать богатство его одежды и изя­щество, с которым он танцевал.

После ужина шевалье снова присоединился к герцогу, дожидавшемуся его в том же кабинете, и там они опять поменялись ролями. Шевалье во второй раз сделался про­стым оруженосцем, а герцог вновь возвысился до звания Великого Могола; затем они вместе вернулись в зал. Само собой разумеется, что богатство наряда этого могуще­ственного монарха и то высокое положение, какое он зани­мал в иерархии коронованных особ, доставили ему честь быть выбранным королевой, чтобы танцевать с ней.

Так что вплоть до самого утра, скрытый маской и поль­зуясь шумом празднества, Бекингем обрел полную свободу выражать свои чувства, которые уже не были больше тай­ной для королевы, поскольку ее подготовила к ним своими откровениями г-жа де Шеврёз.

Наконец, пробило четыре утра, и король изъявил жела­ние возвратиться домой.

Королева никоим образом не стала настаивать на том, чтобы остаться, ибо за несколько минут до этого пять восточных царей удалились, а вместе с ними исчезли весе­лость бала и украшение празднества.

Анна Австрийская подошла к своей карете, возле кото­рой стоял лакей в ливрее с гербом коннетаблъши, готовый открыть и закрыть дверцу.

При виде королевы он опустился на колено, но, вместо того чтобы откинуть подножку кареты, подставил свою протянутую руку.

Королева увидела в этом любезность своей подруги, г-жи де Шеврёз; но рука эта так нежно пожала ей ножку, что королева опустила глаза на услужливого слугу и узнала в нем герцога Бекингема.

Хоть она и была подготовлена ко всем переодеваниям, на которые мог пойти герцог, удивление ее было столь велико, что она вскрикнула и на лице ее вспыхнула яркая краска.

Офицеры ее свиты тотчас же бросились к ней, чтобы узнать причину этого волнения, но королева уже сидела в карете вместе с г-жой де Ланнуа и г-жой де Верне. Король отправился в своей карете вместе с кардиналом».

Как ни оберегали тайну, как ни заинтересованы были в ее сохранении те, кто играл главные роли в этой любов­ной комедии, не прошло и нескольких дней после празд­нества, как слух обо всех этих переодеваниях разнесся при дворе.

Кроме того, вполголоса стали поговаривать, что в кабинете посольского дворца герцог держит портрет Анны Австрийской; что портрет этот помещен под голу­бым бархатным балдахином, увенчанным белыми и крас­ными перьями. Говорили еще и о втором портрете — украшенном алмазе медальоне, с которым герцог никогда не расстается и который он носит на золотой цепочке у себя на шее.

Утверждали, что все это известно от ближайших дру­зей герцога, и при этом добавляли, будто его благогове­ние перед вторым портретом настолько велико, что нет никаких сомнений в том, что он получил его от самой Анны Австрийской.

Эти слухи, терзавшие короля и выводившие из себя кардинала, приводили к тому, что свидания Бекингема и королевы делались все опаснее и опаснее, а устраивать их становилось все труднее и труднее.

Посредничество г-жи де Шеврёз себя исчерпало; к тому же, поскольку, благодаря его тайной полиции, кар­диналу стало известно о том, что коннетабльша была наперсницей любовников — мы говорим здесь «любов­ники», взывая к английскому девизу «Позор тому, кто плохо об этом подумает!» — так вот, повторяю, поскольку кардиналу стало известно о том, что она была наперсницей любовников, за ней шпионили почти так же не­усыпно, как и за королевой.

Однако опасность, вместо того чтобы охладить Бекингема, воспламенила его; он решил рискнуть всем, чтобы увидеть королеву наедине, пусть хоть на один миг.