Герцог упросил г-жу де Шеврёз поинтересоваться у королевы, как она расценит подобную затею.

Королева ответила, что помогать она ни в чем не будет, но запрещать не станет.

Такой ответ предоставлял Бекингему полную свободу действий; однако оставалось еще найти средство.

«Ищите, — гласит Евангелие, — и найдете!»

Госпожа де Шеврёз поискала и нашла.

В те времена в Лувре бытовало одно старинное пове­рье, весьма распространенное.

Говорили, что когда королю или королеве Франции предстоит умереть, то в этом древнем королевском замке появляется привидение, предвещающее их смерть. При­видение это было женского пола и именовалось Белой дамой. В наше время на смену этому поверью пришло другое, пользующееся не менее широкой известностью: поверье о Красном человечке.

Госпожа де Шеврёз рассказала герцогу Бекингему пре­дание о Белой даме, не упустив ни одной подробности, и предложила ему сыграть роль привидения.

Он согласился.

Для него годилась любая роль, лишь бы она дала ему возможность предстать перед королевой, а в каком маскарадном костюме он к ней придет, мало его волно­вало.

Одно было неоспоримо: если его и увидят в этом чудо­вищном наряде Белой дамы, то никто не осмелится пре­градить ему дорогу.

Оставалось решить, когда призраку лучше было по­явиться: днем, вечером или ночью?

Королева отвергла равным образом день, поскольку днем герцог терял всю выгоду от своего переодевания, и ночь, поскольку ночью эта выгода, напротив, явно сде­лалась бы чересчур большой.

Она отдала предпочтение вечеру.

Однако тут между ней и г-жой де Шеврёз начался спор.

По вечерам Людовику XIII нередко случалось прихо­дить к королеве, и герцог мог столкнуться с королем; однако королева отчасти опровергла это возражение, заявив, что можно смело положиться на ее камердинера Бертена.

Бертен будет караулить в коридоре, ведущем в покои короля, и предупредит свою госпожу, если король выйдет оттуда; на всякий случай дверь черного хода надо будет держать открытой, и через нее герцог сможет бежать.

Итак, было решено, что Бекингем войдет в Лувр в десять часов вечера.

И в самом деле, в девять часов вечера герцог постучал в дверь покоев г-жи де Шеврёз.

Именно там, у общей наперсницы влюбленных, должно было состояться переодевание.

Кроме того, г-же де Шеврёз было поручено изготовить и сам маскарадный наряд.

Как видим, влюбленные имели в ее лице бесценного друга.

Наряд был готов и ждал Бекингема. Правда, долго дожидаться герцога не пришлось.

Наряд состоял из длинного белого платья причудли­вого кроя, которое было усеяно черными капельками и украшено двумя черепами: одним на груди и другим на спине; довершали его чепец, бело-черный, как и платье, необъятный черный плащ и шляпа, похожая на ту, какую позднее Бомарше водрузил на голову своего Базиля.

Однако при виде этого нелепого одеяния натура Джор­джа Вильерса, привыкшего выставлять напоказ свои достоинства, возмутилась; разве самый красивый муж­чина трех королевств мог согласиться стать хоть на минуту посмешищем! И потому он без обиняков заявил, что ни за что не предстанет перед Анной Австрийской в подобном маскарадном наряде.

Но в отношении этого вопроса герцог нашел в г-же де Шеврёз упрямство, не уступавшее его собственному упрямству. Наперсница заявила, что надо сделать выбор; другой возможности увидеться с королевой нет, и либо герцог увидит ее, облаченный в наряд Белой дамы, либо не увидит ее вовсе.

Затем начались упреки.

Герцог называет себя влюбленным и при этом прояв­ляет нерешительность в тот момент, когда есть возмож­ность увидеть ту, которую он якобы любит! Королева, со своей стороны, согласилась на все; она предупреждена и ждет герцога, а герцог намерен заставить ее ждать напрасно, и велика вероятность, что после этого он не увидит ее никогда.

В основе этой настойчивости г-жи де Шеврёз была и толика зловредности. По всей вероятности, насмешливая наперсница, которая уже видела кардинала в обличье испанского танцора, предвкушала удовольствие увидеть английского посла в обличье приведения.

Возможно также, что и королева, ощущавшая, что ее влечет к красавцу-герцогу, хотела заручиться оружием против самой себя, увидев Бекингема в этом более чем нелепом одеянии.

Наконец герцог уступил, рассудив, возможно, что, какой бы маскарадный наряд на нем ни был, его краси­вое и благородное лицо сохранит свою привлекатель­ность и обаятельность.

Но тут он опять-таки не взял в расчет мнения г-жи де Шеврёз. Ведь нужно было сделать так, чтобы, если гер­цога и увидят, его не узнали. И потому г-жа де Шеврёз, в своей премудрости, решила, что она замаскирует ему лицо, как уже замаскировала все остальное его тело.

Услышав это предложение, которое г-жа де Шеврёз сделала столь твердым тоном, что Бекингему сразу стало понятно, что ему придется уступить, как это уже было сделано им в отношении всего остального костюма, он заявил, в качестве уступки, о своей готовности надеть маску из черного бархата. Такого рода маски, носившие название лупус — мы призываем тех, кто знает проис­хождение указанного слова, пояснить его нам, — так вот, такого рода маски были в большом ходу в те времена, и Бекингем полагал, что, сняв свою маску, он вновь пред­станет в выгодном свете.

Но, высказывая такую готовность, он по-прежнему не брал в расчет мнения г-жи де Шеврёз: маска может упасть, откроется подлинное лицо герцога, его узнают и в опасности окажутся все! Так что на лицо несчастного герцога следовало наложить не черную бархатную маску, а нечто совсем другое.

Пробило десять часов!

Споры отняли почти пятьдесят минут: мать того, кому однажды чуть было не пришлось ждать, уже, несомненно, ждала.

Герцог был вынужден предоставить свое лицо в рас­поряжение г-жи де Шеврёз и дать ей возможность дей­ствовать.

Незадолго до этого некий ученый по имени Ноблен сообщил о новом открытии: речь шла о пленке телесного цвета, посредством которой, с помощью белого мягкого воска, можно было полностью исказить свое лицо. Эта пленка накладывалась на все плоские части лица и обра­зовывала маску, плотно прилегавшую к коже и оставля­вшую глаза свободными, но совершенно менявшую очер­тания лица.

Благодаря этому хитроумному изобретению Бекингем уже через несколько минут стал неузнаваем в собствен­ных глазах и наводил ужас на самого себя.

Когда процедура с маской была закончена, герцог снял с себя плащ, но в отношении всего остального своего костюма стоял насмерть.

Так что платье было надето поверх камзола и штанов; затем он упрятал свои редкой красоты белокурые вью­щиеся волосы под невероятный чепец, прикрыл бархат­ной маской лицо, и без того обезображенное пленкой хитроумного ученого, надел на голову шляпу с широкими полями, накинул на плечи широкий плащ и, подав руку г-же де Шеврёз, сел вместе с ней в ее карету.

Эту карету знали в Лувре, и она не могла вызвать никаких подозрений: все привыкли видеть, что она въез­жает туда и выезжает оттуда в любой час дня и даже ночи. К тому же, герцога предстояло ввести во дворец через малый вход.

У калитки Лувра на часах стоял Бертен; привратник был предупрежден им, что он находится здесь, поджидая итальянского астролога, с которым пожелала посовето­ваться королева.

Миновав калитку, они беспрепятственно прошли весь путь до покоев королевы.

Анна Австрийская позаботилась удалить г-жу де Ла Флотт, свою придворную даму; она была одна и пребы­вала в тревожном ожидании.

У двери камердинер покинул г-жу де Шеврёз и герцога и отправился вести наблюдение у лестницы, которая вела в покои короля.

У г-жи де Шеврёз не было надобности стучать в дверь: привыкшая входить к своей августейшей подруге в любой час, она имела ключ от ее покоев.

Она впустила туда Бекингема и вошла вслед за ним, оставив ключ в двери, чтобы, в случае тревоги, Бертен тоже мог войти внутрь.

Пройдя через две или три комнаты, герцог оказался, наконец, перед лицом королевы.