Проявив настойчивость, молодые люди добились согласия Якова VI на эту безрассудную выходку: они отправились в Мадрид и своими нарушениями австрийского этикета привели в негодование испанский двор; свадьба была сорвана, и Бекингем вернулся в Англию, храня в памяти, словно нечто ослепительное, образ юной Анны Австрийской.
В итоге, когда при нем завели разговор об этой красоте, которую он мимолетно видел тогда, ему нужно было лишь вернуться в прошлое, все еще освещенное лучами первой любви.
Бекингем добился от Якова VI разрешения отправиться во Францию, чтобы довести до благополучного конца переговоры, начатые графом Карлайлом и лордом Ричем.
Таким образом, элегантный фаворит Якова VI появился при французском дворе, где уже первая данная ему аудиенция оставила неизгладимые воспоминания в галантных хрониках этого двора.
Герцог был в белом атласном камзоле, шитом золотом; на плечи он набросил светло-серый бархатный плащ, весь расшитый настоящим жемчугом; однако эти жемчужины удерживались такой слабой шелковой нитью, что в ту минуту, когда герцог вышел вперед, чтобы вручить королю свои верительные грамоты, она разорвалась и жемчужины покатились по полу.
Их было там на двести тысяч ливров.
Придворные, полагая, что все произошло случайно, стали нагибаться, подбирая с полу этот дождь, еще более драгоценный, чем дождь Данаи. Но, к их великому удивлению, когда они пожелали отдать Бекингему собранный позади него урожай, Бекингем, проявляя отменную любезность, обратился к каждому из них с просьбой оставить себе ту долю, какой наделил их случай, и, несмотря на все обращенные к нему настояния, наотрез отказался взять обратно хотя бы одну из оброненных им жемчужин. И тогда все поняли, что это падение жемчуга было не случайным происшествием, а проявлением учтивости, подготовленным заранее.
Такая щедрость, прямо противоположная скупости Людовика XIII, необычайно поразила Анну Австрийскую; французский двор был тогда одним из самых утонченных дворов Европы, но никоим образом не входил в число самых богатых ее дворов.
Государственная казна, собранная Генрихом IV и хранившаяся в Арсенале, ушла на то, чтобы пять раз подряд покупать мир у принцев крови. Денежные средства были исчерпаны, и все августейшие особы, которыми мы имеем честь теперь заниматься, от первого и до последнего, сильно нуждались в деньгах.
Бекингему было нетрудно заметить, какое впечатление он произвел на Анну Австрийскую; но, полагая, что для достижения цели, которую он перед собой поставил, ему следует обзавестись могущественными союзниками, герцог, рекомендованный лордом Ричем г-же де Шеврёз, явился к ней, признался ей в своей любви к королеве и, посредством бриллиантовой броши ценой в сто тысяч ливров и данных взаймы двух тысяч пистолей, добился того, что она стала не только его доверенным лицом, но и его помощницей.
Впрочем, г-жа де Шеврёз согласилась содействовать Бекингему в его безумствах ради того, чтобы устроить подвох королю, которого она любила, и кардиналу, которого она ненавидела.
Так что она не колебалась ни минуты.
Было условлено, что Бекингем станет изображать страстную влюбленность в г-жу де Шеврёз. Это не могло почлечь за собой никаких неприятностей, ибо г-н де Шеврёз, в отличие от Людовика XIII, не имел нелепой причуды быть ревнивцем.
Старая хитрость удалась.
Королева, которая какое-то время дрожала от страха, помня о характере Бекингема, хорошо всем известном, успокоилась при виде этой открыто провозглашенной любви и согласилась принимать втайне изъявления уважения и нежности, которые Бекингем повергал к ее стопам.
Однако такая возможность представлялась нечасто; особу королевы заботливо стерегли: с одной стороны, король, с другой — кардинал.
И тогда г-жа де Шеврёз задумала устроить пышное празднество в своем дворце. Вопрос обсудили с королевой, и она согласилась прийти на этот бал; король долго жевал ус, но, не найдя предлога для отказа, в конце концов тоже согласился принять приглашение.
Более того, желая посостязаться в галантности с самим Бекингемом, он по такому случаю подарил королеве двенадцать алмазных подвесок.
Со своей стороны герцог Бекингем, подсказавший г-же де Шеврёз мысль устроить это празднество, изыскивал средство как можно дольше не расставаться с королевой и в различных обличьях неотступно следовать за ней начиная с той минуты, когда она войдет во дворец Шеврёз, и вплоть до той минуты, когда она выйдет оттуда.
Посол сказал об этом своем желании г-же де Шеврёз, и она проявила себя настолько хорошей подругой, что сочла это желание вполне естественным; однако она посоветовала герцогу взять себе в помощь союзника.
Этим союзником был ее деверь, шевалье де Гиз, еще один безумец, который был вполне достоин того, чтобы состязаться с Бекингемом, и, безусловно, выдержал бы такое соперничество, не будь у него недостатка в деньгах.
Кстати, скажем несколько слов о том, кто еще из потомства Генриха де Гиза, убитого в Блуа вместе с братом, кардиналом Лотарингским, оставался к этому времени в живых.
Прежде всего, еще был жив Карл Лотарингский, герцог де Гиз, который родился 2 августа 1571 года и которому, следовательно, в описываемое нами время было пятьдесят три года.
По сравнению со своим отцом и своим дедом он был весьма незначительной фигурой. Эта семья, которая с завистью взирала на королей Франции и пыталась присвоить себе корону Генриха III, уже почти ничего собой не представляла, если сопоставлять ее с тем, чем она была за полвека до этого.
Только что названный нами принц, отец того принца, что завоевал Неаполь, в возрасте семнадцати лет был арестован и подвергнут тюремному заключению в Туре; однако вскоре он бежал из тюрьмы и встал на сторону противников Генриха IV; затем, в конце концов, он изъявил покорность и вновь обрел милость короля.
После смерти великого приора, внебрачного сына короля Генриха II, герцог де Гиз стал губернатором Прованса.
Во время своего пребывания в Марселе он познакомился с дочерью Шатонёф де Рьё, той самой красавицы, в которую был влюблен Карл IX, на которой чуть было не женился Генрих III и которая, отказав в своей руке князю Трансильвании, в конце концов вышла замуж за капитана галерного флота, флорентийца по имени Альтовити Кастеллан.
«По моему убеждению, она кончила тем, что с мужской смелостью убила его собственной рукой», — говорит Л'Этуаль, сообщая, что в один прекрасный день или в одну прекрасную ночь красавица Рене де Рьё застала мужа во время преступного общения с другой женщиной, как выражаются наши соседи-англичане.
Но еще перед этим трагическим происшествием она родила в Марселе девочку, крестным отцом которой стал сам этот город.
Девочка получила имя Марсель.
Поскольку это имя звучало так же, как название города, имевшего честь стать ее крестным отцом, то, вместо того чтобы именовать ее мадемуазель Марсель, горожане мало-помалу привыкли называть ее мадемуазель де Марсель, что было вполне логично, поскольку Марсель был ее крестным отцом. Это имя за ней и закрепилось.
Юная мадемуазель де Марсель была очаровательной особой: необычайно изящная, с белоснежной кожей и темно-русыми волосами, она прекрасно пела, чудесно танцевала, в музыке разбиралась настолько, что могла ее сочинять, писала сонеты под стать г-ну де Гомбо и, гордая, но учтивая, пользовалась любовью всей округи.
Великий приор, внебрачный сын Генриха II, был безнадежно влюблен в нее; многие знатные особы взяли бы ее в жены, если бы она дала на это согласие; однако она предпочла стать любовницей г-на де Гиза.
И это при том, что г-н де Гиз был низкорослым и курносым; однако он происходил из знаменитого рода и унаследовал от своего отца, Генриха де Гиза, тот внушительный вид, который дал г-же де Сов повод сказать, что «рядом с принцем Генрихом де Гизом все прочие принцы выглядят простолюдинами».
Так что, со всеми своими недостатками, г-н де Гиз, как мы уже сказали, пришелся по душе крестнице города Марселя.