— Сударыня, — отвечал кардинал, — я кавалер и воин в такой же степени, как и священнослужитель, и, слава Богу, был воспитан как дворянин; так что я не вижу ничего, что могло бы помешать мне танцевать перед вами, если у меня есть на то желание и вы обещаете вознагра­дить меня за такую услужливость.

— Но вы не дали мне договорить, — сказала королева. — Я утверждаю, что ваше высокопреосвященство не стан­цует передо мной в наряде испанского шута.

— Почему нет? — промолвил кардинал. — Поскольку такой танец сам по себе весьма шутовской, я не вижу, что 362

помешает мне надеть наряд, подходящий к этому дей­ствию.

— Как?! — воскликнула Анна Австрийская. — Значит, вы станцуете передо мной сарабанду, одетый шутом, с бубенцами на ногах и с кастаньетами в руках?

— Да, если все это будет происходить лишь перед вами и, как я уже говорил, вы пообещаете мне награду.

— Но танцевать передо мной одной не получится, — промолвила королева, — ведь понадобится музыкант, чтобы отбивать такт.

— Тогда возьмите Бокана, моего скрипача, — сказал кардинал. — Это неболтливый малый, и я за него отве­чаю.

— Ах, если вы сделаете это, — вскричала королева, — я первая признаю, что никогда не было любви, равной вашей!

— Ну что ж, сударыня, — произнес кардинал, — вы останетесь довольны. Ждите меня завтра, в этот же час.

Королева подала кардиналу руку для поцелуя, и он уда­лился, еще более радостный, чем накануне.

Весь следующий прошел в тревожном ожидании; коро­лева не могла поверить, что кардинал решится на подоб­ную глупость, однако г-жа де Шеврёз не сомневалась в этом ни минуты и говорила, будто ей из надежного источ­ника известно, что его высокопреосвященство до безумия влюблен в королеву.

В десять часов вечера Анна Австрийская находилась в своем кабинете; г-жа де Шеврёз, Вотье и Беренген спря­тались за ширмой. Королева утверждала, что кардинал не придет, а г-жа де Шеврёз по-прежнему придерживалась противоположного мнения.

Но вот явился Бокан; он держал в руках скрипку и объ­явил, что его высокопреосвященство придет следом за ним.

Примерно через десять минут после музыканта появился человек, закутанный в широкий плащ, который он сбросил с себя, как только запер за собою дверь: это был кардинал собственной персоной, облаченный в наряд шута. На нем были штаны и кафтан зеленого бархата, на подвязках у него висели серебряные бубенцы, а в руках он держал каста­ньеты.

Анне Австрийской с трудом удалось не рассмеяться при виде управлявшего Францией человека, который вырядился столь странным образом; тем не менее она превозмогла себя, изящнейшим жестом поблагодарила кардинала и при­звала его довести самоотречение до конца.

То ли кардинал действительно был настолько влюблен, чтобы совершить подобную глупость, то ли, как он давал знать, у него были притязания считать себя танцором, но, так или иначе, он никоим образом не воспротивился этой просьбе и при первых же звуках музыкального инструмента Бокана принялся исполнять фигуры сарабанды, без конца притоптывая ногами и размахивая руками. К несчастью, из-за самой степенности, с какой кардинал все это про­делывал, зрелище приобрело настолько невероятно комич­ный характер, что королева не могла больше сдерживать серьезность и расхохоталась.

Тотчас же, словно ответное эхо, послышался громкий и продолжительный смех.

Это вторили ей зрители, укрывшиеся за ширмой.

Кардинал осознал, что то, что он принимал за милость, было всего лишь розыгрышем, и в ярости вышел из каби­нета королевы.

В ту же минуту туда ворвались г-жа де Шеврёз, Вотье и Беренген.

К ним присоединился и Бокан, и все четверо стали уве­рять, что благодаря этой выдумке королевы им довелось стать свидетелями одного из самых забавных зрелищ, какие только можно вообразить.

Несчастные безумцы играли с огнем, не ведая еще, каким может быть гнев кардинала-герцога. После гибели Бутвиля, Монморанси, Шале и Сен-Мара они, разумеется, не отважились бы на такую страшную шутку».

И в самом деле, пока они так смеялись, кардинал, вер­нувшись к себе, поклялся в вечной ненависти к Анне Австрийской и г-же де Шеврёз, в ненависти священ­ника!

X

Примерно в это самое время английский двор направил в качестве чрезвычайного посла в Париж графа Кар­лайла.

Он ехал туда, чтобы от имени Якова VI Шотландского (Якова I Английского) просить для его сына, принца Уэльского, руки Генриетты Французской, дочери Ген­риха IV.

Эта просьба была благосклонно воспринята, и граф Карлайл вернулся в Англию добрым вестником.

Сопровождал графа Карлайла в этом посольстве один из самых богатых, самых красивых и самых элегантных английских вельмож.

То был лорд Рич, носивший впоследствии титул графа Холланда.

Во Франции мужчинам его красота показалась несколько пошлой, они обвиняли его в том, что он чересчур белокур и чересчур румян; однако далеко не так обстояло дело с представительницами другого пола: на женщин лорд Холланд произвел сильное впечатление.

Он прослыл любовником г-жи де Шеврёз, которой, впрочем, уже начали приписывать большую часть любов­ных приключений, происходивших при французском дворе.

По возвращении в Лондон оба вельможи рассказали лорду Бекингему, своему другу, о том, что им довелось увидеть прекрасного при французском дворе, и описали ему все созвездие молодых и очаровательных женщин, окружавших Анну Австрийскую.

Однако, по их признанию, королевой среди всех этих дам, причем по красоте в той же степени, что и по поло­жению, была испанская принцесса, и в этом отношении ничто не могло сравниться с блистательным величием королевы Франции.

Этот рассказ вскружил голову достославному лорду, которому было суждено внести романическую интригу в печальную и тоскливую историю взаимоотношений Людовика XIII и Анны Австрийской.

Джорджу Вильерсу, родившемуся в 1592 году, было тогда тридцать два года. Так что он находился в полном расцвете жизни и красоты; молодой, красивый, изящ­ный, ловкий во всех физических упражнениях, храбрый до безрассудства, пылкий до безумия, он слыл в Англии самым блистательным кавалером не только в Великобри­тании, но и в Европе, и нередко его слава неприятно тревожила в разгар их успехов семнадцать вель­мож Франции. (Так называли семнадцать самых бли­стательных вельмож французского двора.)

Впервые Бекингем приехал во Францию примерно в то время, когда был убит Генрих IV; он провел тут доста­точно длительное время и вернулся в Англию, научи­вшись превосходно говорить по-французски и приобретя славу самого блестящего танцора на свете.

Надо вспомнить то место, какое занимали при дворе короля Генриха IV танцы, и то волнение, какое вносили в сердце старого монарха ослепительные дамы, участво­вавшие в балетах.

Во время балетного дивертисмента, который в 1615 году давали в его честь учащиеся Кембриджа, Яков VI обратил внимание на юного Джорджа Вильерса; как и его мать Мария Стюарт, Яков VI не мог противиться оча­рованию красивого лица: он приказал представить ему молодого человека и назначил его своим виночерпием.

Менее чем за два года новый фаворит был возведен в рыцарское достоинство, сделан дворянином королевских покоев, виконтом, маркизом, герцогом Бекингемом, великим адмиралом и лордом-хранителем пяти портов; все это придало ему такое высокомерие и такую занос­чивость, что однажды, во время спора, посчитав, несо­мненно, что принц Уэльский разговаривает с ним недо­статочно уважительно, он поднял на него руку, хотя тот и был наследником короны.

Чтобы помириться с тем, кто позднее станет степен­ным и унылым Карлом I, он предложил ему участвовать в проделке, достойной двух юных безумцев.

В то время стоял вопрос о браке принца Уэльского и испанской инфанты, той самой, что стала впоследствии королевой Франции. Бекингем предложил принцу Уэль­скому отправиться инкогнито в Мадрид, чтобы заранее оценить ту, что прочили тогда в королевы Англии.