IX

Мы много говорили о Ракане и лишь вскользь упомя­нули имя Малерба, его учителя, Малерба, автора оды, обращенной к Дюперье, которая начинается словами:

Доколе, Дюперье, скорбеть не перестанешь?

и в которой есть следующая строфа:

Увы, все лучшее испепеляют грозы,

Куда ни посмотрю;

И роза нежная жила не дольше розы,

Всего одну зарю!^[58]

Малерб играл чересчур большую роль в плеяде поэтов, окружавших Людовика XIII и кардинала, чтобы мы не сделали в отношении него то, что уже было сделано нами, к примеру, в отношении его ученика Ракана.

Малерб родился в Кане приблизительно в 1555 году. Он происходил из рода Малерб-Сент-Эньян, уже суще­ствовавшего в эпоху завоевания Англии герцогом Виль­гельмом. Род этот продолжал возвышаться в Англии, но пришел в упадок во Франции, причем до такой степени, что отец Малерба к моменту рождения своего сына был всего-навсего асессором в Кане.

То было время расцвета реформированной веры, и отец будущего поэта стал кальвинистом. Малерб, кото­рому исполнилось тогда всего лишь семнадцать лет, был настолько огорчен этой переменой веры, совершенной отцом, что покинул родные края и последовал за вели­ким приором в Прованс. Господин великий приор был, как известно, внебрачным сыном Генриха II и братом герцогини Ангулемской, вдовы герцога Франсуа де Мон­моранси.

Это был тот самый великий приор, губернатор Про­ванса, которого убил авантюрист Альтовити. Побывав вначале пиратом, этот Альтовити стал капитаном галеры. Он похитил благородную девицу, красавицу Рьё де Шатонёф, в которую Генрих III был влюблен до такой степени, что подумывал жениться на ней. Генрих III держал его в качестве платного шпиона при великом приоре; великий приор узнал об этом, отправился к Альтовити и в ходе вспыхнувшей между ними ссоры нанес ему удар шпагой. Раненый нанес ему ответный удар кинжалом, от кото­рого великий приор скончался 2 июня 1586 года. Тело­хранители великого приора, сбежавшиеся на его крики, убили Альтовити.

Вернемся, однако, к Малербу.

Во времена Лиги он принял сторону противников Ген­риха IV. Однажды он и некий Ла Рок, приближенный королевы Маргариты, вместе с пятью десятками своих единомышленников, которыми они командовали, напали на г-на де Сюлли и так стремительно гнали его перед собой, что тот так никогда и не забыл о нанесенной ему обиде. Впоследствии Малерб утверждал, что как раз по причине этой безрассудной выходки он не сумел добиться от Генриха IV ничего существенного.

Малерб отличался большой храбростью.

Оскорбленный во время дележа военной добычи каким-то испанским капитаном, он вызвал его на дуэль и при первом же выпаде пронзил противника насквозь. Малерб был крайне прямолинеен, и, более того, он бывал груб, а порой и своенравен.

Однажды великий приор, сочинявший весьма сквер­ные стихи, сказал Дюперье, другу Малерба, обессмерти­вшего его своей одой:

— Дорогой господин Дюперье, вот сонет. Покажите его Малербу, как если бы этот сонет был ваш; ведь скажи я Малербу, что этот сонет мой, он осужден заранее.

В присутствии великого приора Дюперье вынимает из кармана сонет и в качестве собственного сочинения подает его Малербу, обращаясь к нему с просьбой выска­зать мнение об этом стихотворении.

Малерб с недовольным видом читает сонет.

Закончив чтение, он говорит:

— Дорогой Дюперье, сонет этот плох настолько, как если бы его сочинил господин великий приор.

Господин великий приор поспешно удалился, но не стал после этого хуже относиться к Малербу.

А вот еще образец его ответа на проявление обычной вежливости.

Как-то раз Ренье, поэт-сатирик, повел его обедать к своему дяде Депорту, автору очаровательной вилланеллы, которая начинается словами:

Розетта, за недолгую разлуку

Переменилось сердце ваше ...

Задержавшись из-за какой-то помехи, Ренье и Малерб немного опоздали к обеду, и, в ожидании их, стол уже был накрыт. Депорт принял их как нельзя более учтиво и, поскольку незадолго до этого были напечатаны его «Псалмы», изъявил желание подняться в свой кабинет, чтобы взять там экземпляр этой книги и затем подарить его Малербу.

— О! — воскликнул Малерб. — Не торопитесь: я уже видел их, ваши «Псалмы», и они вполне могут подо­ждать, тогда как ваш суп, возможно превосходный, осты­нет в ожидании.

После этого он принялся за обед так же невозмутимо, как если бы только что проявил в отношении Депорта высочайшую вежливость, однако за все время обеда не произнес ни слова.

После десерта они расстались и никогда больше не виделись.

Вне всякого сомнения, именно в связи с этим случаем Ракан написал сатиру на Малерба:

Рапен, любимец муз и Аполлона ...

Когда Малерб попал в окружение Генриха IV — чуть дальше мы скажем, как это произошло, — он церемо­нился с королем ничуть не больше, чем с другими.

Как-то раз Генрих IV, проявляя чисто отцовскую сла­бость, показал ему только что полученное письмо дофина.

Малерб прочитал письмо.

— Надо же, — промолвил он, — до сих пор я полагал, что монсеньора дофина зовут Луи.

— Но его и в самом деле зовут так, — произнес ко­роль.

— Но раз так, то какой осел научил его подписываться «Лои»?

Послали за тем, кто учил юного принца писать, и как раз с того времени дофины и короли Франции стали подписываться «Луи», а не «Лои». Поэтому Малерб утверждал, что это он является настоящим крестным отцом короля.

Когда в 1614 году в Париже, в зале Малого Бурбонского дворца, располагавшегося возле Лувра, заседали Генеральные штаты, там шли долгие споры между духо­венством и третьим сословием. Третье сословие желало провозглашения принципа, согласно которому духовная власть никоим образом не вправе была влиять на свет­скую власть короля.

Третье сословие было обвинено в ереси, и епископы пригрозили покинуть Генеральные штаты, наложив на Францию интердикт.

— А известно ли вам, — спросил Малерба г-н де Бельгард, — что все мы рискуем быть отлученными от Церкви?

— Черт побери, — воскликнул Малерб, — для вас это не так уж страшно!

— Это почему?

— А разве вы не слышали разговоры о том, что отлу­ченные от Церкви становятся черными, как сажа?

— И что?

— А то, что у вас отпадет забота красить себе бороду и волосы.

В те времена философские споры шли одним путем со спорами политическими и религиозными и были нераз­рывно связаны с ними.

Один из таких споров происходил между людьми из краев, где при прощании было принято говорить «Господь с вами!», то есть теми, кто жил по другую сторону Луары и кого именовали гасконцами, и теми, кто при проща­нии произносил «Да ведет вас Господь!», то есть говорил на языке «ойль».

Речь шла о слове «cuiller», то есть «ложка».

Король и г-н де Бельгард, оба гасконца, стояли на сто­роне тех, кто писал это слово в форме «cuillère». Они говорили, что это слово, будучи женского рода, должно иметь женское окончание.

Грамматисты из краев, где при прощании было при­нято говорить «Да ведет вас Господь!», утверждали, напротив, что в этом нет никакой надобности, и в каче­стве примера приводили другие слова, которые, будучи женского рода, имели мужское окончание.

Король поинтересовался мнением Малерба в отноше­нии этого спора.

— Государь, — ответил он, — это не тот вопрос, кото­рый следует задавать поэту.

— Но почему?

— Потому, что он может быть решен грузчиками с Сенной пристани.

— А если все же, — продолжал король, — какая-нибудь власть выскажется в пользу слова «cuillère»?

Малерб прервал его:

— Например, вы?

— Почему бы нет? — задетый за живое, откликнулся Генрих IV.