Ракан должен был явиться к мадемуазель де Турне в два часа; друзья знали это достоверно.

В полдень появляется шевалье де Бюэй и стучит в дверь доброй старушки.

Жамен идет открывать и видит красивого кавалера.

Де Бюэй, не соизволив назвать себя, выражает жела­ние повидаться с хозяйкой дома. Жамен тотчас входит в кабинет мадемуазель де Турне.

Та, с пером в поднятой руке, с устремленными к небу глазами и в позе вдохновенного поэта сочиняет в это время стихи.

Жамен докладывает старой деве, что какой-то человек просит разрешения поговорить с ней.

Мадемуазель де Турне, мысли которой витают в обла­ках, просит Жамен повторить ее фразу.

Жамен повторяет.

— А кто этот человек? — спрашивает мадемуазель де Турне.

— Он не желает называть свое имя.

— А как он выглядит?

— Это красивый кавалер лет тридцати — тридцати пяти, — отвечает Жамен, — и, мне кажется, он из благо­родной семьи.

— Пусть войдет, — произносит мадемуазель де Турне. — Мысль, которую я искала и которую я несомненно вот- вот нашла бы, прекрасна; но она еще может ко мне вер­нуться, а вот этот кавалер, вполне возможно, уже не вернется.

— Входите, сударь, — говорит Жамен шевалье де Бюэю, мало-помалу приблизившемуся к двери кабинета старой девы.

Шевалье де Бюэй входит.

— Сударь, — обращается к нему мадемуазель де Турне, — я позволила вам войти, не спрашивая, кто вы такой, и полагаясь на благоприятный отзыв Жамен о вашей наружности. Надеюсь, что теперь, когда вы здесь, вы соблаговолите оказать мне честь, назвав свое имя.

— Мадемуазель, — отвечает ей шевалье де Бюэй, — меня зовут Ракан, и я пришел поблагодарить вас за книгу, которую вы любезно прислали мне вчера.

При этом известии мадемуазель де Турне, знавшая пока автора «Пастушеских стихотворений» лишь по имени, радостно вскрикнула и велела Жамен заставить умолкнуть душечку Пиайон, которая мяукала в соседней комнате и, продолжай она мяукать, мешала бы старой деве слушать те приятные слова, какие намеревался ска­зать ей г-н де Ракан.

Шевалье де Бюэй, отличавшийся остроумием, нагово­рил мадемуазель де Турне целый короб небылиц, настолько позабавивших добрую старую деву, что, когда он поднялся, чтобы уйти, она употребила все усилия, чтобы удержать его.

Однако шевалье уже считал минуты: он мог оставаться у мадемуазель де Турне лишь три четверти часа.

В час с четвертью он решительно поднялся и вышел, унося с собой кучу комплиментов по поводу своей учти­вости и оставляя старую деву в полном восторге от него.

Такое расположение духа благоприятствовало тому, чтобы вновь обрести мысль, посреди которой ее оторвали от стихотворчества и которая ускользнула, встревожен­ная вторжением мнимого Ракана.

Так что мадемуазель де Турне вновь взяла перо и пусти­лась вдогонку за этой мыслью, как вдруг в дверь позво­нили во второй раз.

Жамен пошла открывать; однако Ивранд — ибо теперь в свой черед явился Ивранд — не дал ей времени доло­жить о своем приходе.

Уведомленный шевалье де Бюэем относительно рас­положения комнат, он открыл дверь кабинета еще до того, как Жамен затворила входную дверь.

— Я позволил себе войти не спросясь, — заявил он, — но с мадемуазель де Турне, прославленным автором «Тени», не подобает обращаться, как со всеми.

— Этот комплимент мне нравится! — радостно вос­кликнула старая дева. — Жамен! Жамен! Дайте мне мою записную книжку, я должна внести его туда.

— Я пришел поблагодарить вас, мадемуазель, — про­должал Ивранд.

— За что, сударь?

— За то, что вы соблаговоли послать мне вашу книгу.

— Я, сударь? Я ничего вам не посылала, но мне следо­вало бы это сделать. Жамен, дайте одну «Тень» для этого господина.

— У меня уже есть ваша книга, мадемуазель.

— Так она у вас есть?

— Да, и в доказательство этого я приведу вам что- нибудь из той или другой главы.

И он принялся читать наизусть чуть ли не половину ее книги.

Старая дева была крайне удивлена тем, что ее книга пользуется подобным успехом.

— В ответ, — сказал ей Ивранд, — я подношу вам несколько стихотворений моего сочинения.

И он, в самом деле, принялся декламировать собствен­ные стихи.

— Какие милые стихи, не правда ли, Жамен? — спро­сила старая дева.

И, прерывая себя сама, добавила:

— Жамен в стихах разбирается, сударь; она ведь дочь Амадиса Жамена, пажа Ронсара ... Но могу я узнать ваше имя, сударь?

— Мадемуазель, — отвечает Ивранд, — меня зовут Ракан.

— Сударь, вы смеетесь надо мною!

— Смеяться над вами?! Смеяться над мадемуазель, названой дочерью великого Монтеня?!

— Что ж, — промолвила она, — значит, тот, кто только что вышел отсюда, хотел посмеяться надо мною; а может быть, это все-таки вы сейчас смеетесь надо мною. Ну да не столь это важно: молодости дозволено смеяться над старостью. В любом случае я была очень рада увидеть двух молодых господ столь приятной внешности и столь остроумных.

На этом Ивранд и мадемуазель де Турне расстались, наговорив друг другу кучу комплиментов.

Не прошло и пяти минут после ухода Ивранда, как в дверь позвонили в третий раз, и, когда Жамен ее открыла, на пороге появился, запыхавшись, настоящий Ракан, страдавший небольшой одышкой.

— Ах, плаво, извините меня, мадемуазель, — произ­носит он, — етли я без втяких целемоний тяду на стул.

— Господи, какое смешное лицо! Жамен, вы только посмотрите! — восклицает мадемуазель де Турне.

— Мадемуазель, — говорит Ракан, — челез четвелть чата я ткажу вам, зачем я пришел тюда, но плежде позвольте мне отдышаться. Какого челта вы заблались так вытоко?.. Ох, как вы то к о, маде­муазель, как вытоко!

Понятно, что если манеры и лицо Ракана позабавили мадемуазель де Турне, то она развеселилась еще больше, услышав его тарабарщину.

Но в конце концов утомляешься от всего, даже от смеха. И через несколько минут старая дева произнесла:

— Сударь, когда вы отдохнете через четверть часа, вы мне хотя бы скажете, что привело вас сюда?

— Мадемуазель, — сказал Ракан, — я плишел тюда, чтобы поблагодалить вас за то, что вы плислали мне вашу «Тень».

Однако мадемуазель де Турне, презрительно глядя на вновь прибывшего, заявила:

— Жамен, подтвердите, что я послала мою книгу лишь господину де Малербу и господину Ракану.

— Что ж, именно так, мадемуазель: я и есть Лакан.

— Значит, вы Лакан? А кто такой Лакан?

— Ну да, Лакан! Поэт Лакан.

— Я не знаю поэта с таким именем, сударь.

— Как, вы не знаете поэта Лакана, сочинившего «Пастушеские петни»?

— Сударь, вы умеете писать? — спросила мадемуазель де Гурне.

— Умею ли я питать?! — воскликнул Ракан, глубоко уязвленный подобным вопросом.

— Что ж, в таком случае, сударь, возьмите мое перо, ибо вы так бормочете, что вас невозможно понять. Жамен, дайте перо господину.

Жамен подала перо незадачливому посетителю, кото­рый самым разборчивым почерком и крупными буквами вывел имя «РАКАН».

— Ракан! — воскликнула Жамен, следившая за тем, как буквы одна за другой появлялись из-под пера того, кто их выводил.

— Ракан? — повторила мадемуазель де Гурне.

— Ну да, — подтвердил Ракан, обрадованный тем, что его, наконец, поняли, и полагавший, что теперь его будут принимать иначе, — ну да!

Но мадемуазель де Гурне, с презрением глядя на него, промолвила:

— Вы только посмотрите, Жамен, на этого занятного человека, который присваивает себе подобное имя! Двое других были, по крайней мере, забавны, но этот просто какой-то жалкий шут.

— Что за двое длугих? — поинтересовался Ракан.

— Да поймите, вы уже третий, кто сегодня является ко мне в дом, называя себя Раканом.

— Мне не известно, являюсь ли я тлетьим Лака­ном, мадемуазель, но, во втяком тлучае, именно я настоящий Лакан.

— Мне не известно, мнимый вы Ракан или настоящий, но мне известно, что вы самый глупый из всех трех. Черт вас раздери!Яне потерплю, чтобы меня под­нимали на смех!