— Что за дрянь там у вас?! — спрашивает его Бюсси- Ламе.

— Черт побери! — восклицает Ракан. — Это «Уми­ляющая Фланция», очень интелетная и очень тельезная книга.

Вместо ответа Бюсси-Ламе схватил его за руку и ткнул ему бумажку прямо в нос.

Лишь тогда Ракан заметил ошибку, совершенную им по рассеянности.

Однажды, думая о чем-то другом, он съел столько гороха, что чуть было не умер от несварения желудка. Принимая по этой причине рвотное, он без конца повто­рял:

— Нет, но вы потмотлите на этих негодяев лакеев: видели ведь, как я тъел столько голоха, что едва не лопнул, и не пледостелегли меня!

В другой раз он отправился в деревню повидать одного из своих друзей; ехал он один и на рослой лошади. Нужда, подобная той, какая повлекла за собой утрату «Умирающей Франции», заставила его спешиться. Затем ему следовало снова сесть в седло; однако лошадь была длинноногая, а подставки для посадки верхом рядом не нашлось. Ракан взял лошадь под уздцы и пешком про­должил путь.

Подойдя к двери своего друга он, наконец, обнаружи­вает там подставку и восклицает:

— О, какая удача!

С этими словами он садится на лошадь, разворачива­ется и возвращается домой, даже не справившись у сво­его друга, как тот себя чувствует.

Однажды, когда Ракан ночевал в одной комнате с Малербом и Иврандом — Ивранд, бретонский дворянин, был учеником Малерба и пажом Большой конюшни — так вот, повторяем, однажды, когда Ракан ночевал в одной комнате с Малербом и Иврандом, он поднялся первым, натянул на себя штаны Ивранда, приняв их за свои подштанники, поверх надел собственные штаны и вышел из дома, сказав, куда направляется, что по при­вычке всегда делал, ибо опасался забыть, куда ему следо­вало идти: в таком случае друзья могли ему это напом­нить.

Через несколько минут Ивранд тоже решил одеться.

Однако его штанов на месте не оказалось!

— О! — восклицает он. — Это мерзавец Ракан их забрал!

С этими словами он натягивает на себя штаны Малерба, несмотря на его крики, и, даже не надев кам­зола, бросается вдогонку за Раканом, которого ему уда­ется настичь на углу Королевской площади.

— А, ну вот и вы! — произносит он, с трудом переводя дыхание и опуская руку на плечо Ракану.

— Да, вот и я, — отвечает Ракан. — Ты хочешь мне что-то т к а з а т ь?

— Я хочу сказать вам, что сегодня ваша задница толще, чем вчера.

— Возможно, — говорит Ракан, — еелазнетло от плостуды: в нашей тпальне так дуло.

— И поэтому вы надели мои штаны под ваши соб­ственные?

Ракан оглядывает себя и, обнаружив, что он, и в самом деле, толще, чем обычно, произносит:

— Возможно; но етли это так, я немедленно вел ну их вам: я ведь не вол.

И он удостоверяется, верна ли догадка Ивранда.

— Ах, признаться, это плавда! — восклицает он. — Да, конечно, плавда!

И, ничуть не беспокоясь из-за того, где они находятся, Ракан прислоняется к каменной тумбе, сначала стягивает с себя свои штаны, затем снимает штаны Ивранда, отдает их ему, снова надевает свои и продолжает путь, с удив­ленным видом пробираясь сквозь толпы людей, зада­ющихся вопросом: что это за два человека — один без камзола, а другой вообще в одной рубашке, — которые переодеваются прямо на улице?

А это были Ивранд и Ракан.

Однажды вечером, попав под проливной дождь, Ракан явился в дом г-на де Бельгарда, где он жил, промокшим до нитки, и, полагая, что вошел в собственную комнату, ввалился в комнату г-жи де Бельгард.

Госпожа де Бельгард сидела по одну сторону камина, а г-жа де Лож — по другую.

Лакей Ракана, сопровождавший его и видевший, что хозяин ошибся, хотел было предупредить его об этом, однако дамы знаком велели ему молчать, ибо они пред­видели, что этот рассеянный мечтатель в очередной раз чем-нибудь позабавит их.

И в самом деле, Ракан не преминул сделать это.

Не заметив ни ту, ни другую даму, он велел разуть его, снял с себя штаны и чулки и сказал лакею:

— Поди почисть мои тапоги; здеть в камине х о л о ш и й огонь, ияпотушу штаны и чулки.

Лакей удаляется.

Ракан подходит к камину, кладет прямо на голову г-жи де Бельгард свои чулки, а на голову г-жи де Лож свои штаны, усаживается в кресло и начинает сушить свою рубашку.

— Послушайте, Ракан, — обращается к нему г-жа де Бельгард, — а что это вы делаете?

Ракан вздрагивает, озирается по сторонам и видит г-жу де Лож, голова которой покрыта его штанами, и г-жу де Бельгард, голова которой покрыта его чулками.

— О тудалыни, — восклицает он, — тысячу изви­нений! Я п л и н я л вас за подставки для д л о в.

Однажды он собрался пойти вместе со своим приятелем-приором поохотиться на куропаток. Отпра­виться на охоту они должны были после вечерни.

Ракан является за час до назначенного времени.

— Дорогой мой, — говорит ему приор, — вы запамято­вали, что мне нужно служить вечерню.

— Что ж, служите; я вам помогу.

Приор соглашается, полагая, что Ракан снимет с плеча ягдташ и ружье. Но ничуть не бывало: он обнаруживает Ракана в полном охотничьем снаряжении на клиросе, держащим на поводке свою собаку, и в таком виде тот читает от начала и до конца хвалебную песнь Богоро­дице.

Что же касается охоты, то Ракану встретился охотник еще более рассеянный, чем он сам: это был г-н де Гиз.

Однажды, когда они вместе были в Туре, г-н де Гиз говорит ему:

— Ракан, поехали на охоту.

Они поехали, и в течение всего дня не расставались ни на минуту.

На следующий день г-н де Гиз встречает своего вче­рашнего спутника и говорит ему:

— Вы правильно сделали, что не поехали вчера со мной на охоту: от наших собак мы ничего путного не дождались.

Ракан, хоть и был страшно рассеянным, заметил рас­сеянность г-на де Гиза и, подобно тому как заяц Лафон­тена был счастлив встретить еще большего труса, чем он сам, пришел в восторг, встретив человека, который по части рассеянности мог дать ему сто очков вперед.

И потому, когда г-н де Гиз отправился на охоту в сле­дующий раз, Ракан не поехал с ним; однако, нарочно весь перепачкавшись, он стал поджидать его возвраще­ния и, в ту минуту, когда тот появился, занял место рядом с ним.

— О, черт побери, — при виде его воскликнул г-н де Гиз, — день на день не приходится, Ракан! Вы отлично поступили, поехав сегодня с нами, ведь мы получили огромное удовольствие, не так ли?

— Да, монтеньол, — ответил Ракан, с удоволь­ствием пересказывавший затем эту историю.

Не раз случалось, что, остановленный приятелем, который встречался ему на дороге и останавливал его, чтобы побеседовать с ним, Ракан подавал ему мило­стыню, приняв его за нищего.

Как-то раз он целый день прохромал, поскольку нередко прогуливался с каким-то с хромым дворяни­ном.

Однажды утром, не приняв еще никакой пищи и ощу­тив потребность выпить что-нибудь, он заходит к одному из своих друзей.

— Это ты, Ракан?

— Ну, конечно же, я!

— И по какому случаю я тебя вижу?

— Да вот, шел мимо и ощутил тлабость; дай-ка мне что-нибудь выпить.

— Послушай, — произносит друг, который еще лежал в постели, — вон в том шкафчике стоит рюмка гипо­краса, которую я налил себе вчера, а рядом — рюмка с лекарством, которое мне надо принять сегодня утром. Постарайся не ошибиться.

Ракан подошел к шкафчику, и, поскольку друг поза­ботился сделать запах своего лекарства как можно более приятным, чтобы принимать его было не так противно, наш чудак не преминул перепутать рюмки.

— Ну вот! — говорит он. — Теперь все преклатно, и, хотя гипоклас у тебя сквелный, он, надеюсь, поможет мне дотянуть до обеда.

— Так ты еще не завтракал? — спрашивает друг.

— Нет, я иду к обедне и буду пличащаться.

— Как, ты собираешься причащаться и перед прича­стием пьешь гипокрас?

— А ведь, ей-Богу, ты пл а в! — восклицает Ракан. — Я намелевался товелшить кощунство, не подумав об этом ... Коли так, я пойду к обедне, но плича­щаться не буду.

И, в самом деле, Ракан отправился к обедне.