Весьма часто он ссорился с кардиналом из-за того, что чересчур смело говорил с ним о тех, кто попал в опалу, и, никогда не выступая против них, неизменно действо­вал в их пользу. Кардинал противился такому давлению, но в конце концов Буаробер добивался своей цели: он знал слабую сторону кардинала; ему удавалось рассме­шить его, а когда кардинал смеялся, он лишался способ­ности к сопротивлению.

Вспомним маршала де Витри, убийцу, а точнее ска­зать, наемного убийцу, лишившего жизни маршала д'Анкра. Так вот, в силу естественного круговорота собы­тий, со смертью Люина, своего покровителя, он, в свой черед, лишился не только влияния, но и свободы: карди­нал приказал заключить его в Бастилию за то, что он ударил епископа.

Находясь в заключении, Витри отправил Буароберу приглашение совместно отобедать. Несмотря на сделан­ные ему предостережения, Буаробер отправился в Басти­лию.

Но это было еще не все: за обедом Витри вырвал у Буаробера обещание пересказать кардиналу кое-какие подробности, довести которые до его высокопреосвя­щенства маршал считал крайне важным.

В тот же вечер Буаробер, как обычно, вошел к карди­налу.

— А, это ты, Ле Буа! — промолвил Ришелье.

— Да, монсеньор.

— Ну что, какие новости?

— Прежде всего скажу вашему высокопреосвященству, что мне довелось сегодня невероятно вкусно поесть.

— Вот оно что! Так ты обедал с Ла Фаллоном?

— Нет, монсеньор, и я сомневаюсь, что вы, ваше высо­копреосвященство, догадаетесь, где я обедал.

— И где же ты обедал, Ле Буа?

— В Бастилии, монсеньор.

— Ах, так! — с недовольным видом произнес карди­нал. — У господина дю Трамбле, ее коменданта?

— Нет, монсеньор, у господина де Витри, ее узника.

— У господина де Витри!

Кардинал нахмурил брови.

Буаробер сделал вид, что он этого не заметил, и про­должил:

— Вы не можете себе представить, монсеньор, каким сведущим он стал.

— Неужто! — откликнулся кардинал. — И в чем же он стал сведущ?

— В религиозных вопросах ... С помощью выдержек из сочинений отцов Церкви он доказал мне, что ударить епископа никакое не преступление.

— Выходит, Ле Буа, — промолвил кардинал, — вы беретесь критиковать короля? Вы что, разыгрываете из себя министра?

— Монсеньор ...

— Король осудил поступок маршала и желает, чтобы маршал был наказан; и потому я нахожу, что вы прояв­ляете необычайную дерзость, встав на сторону господина де Витри и выступая против мнения короля, которое я поддерживаю.

— Вы правы, монсеньор, — поклонившись, произнес Буаробер, — и я никогда более не заговорю о государ­ственных делах ... Так вот, по поводу поручения, которое вы, ваше высокопреосвященство, мне дали, я говорил следующее ...

И он принялся давать кардиналу отчет в том, как было исполнено это поручение; затем, закончив свой рассказ, он добавил:

— Монсеньор, мне было еще поручено сказать вам ...

— Ле Буа, то, что вам поручили сказать мне, является государственным делом?

— Нет, монсеньор, нет ... Мне поручили сказать вам, что господин маршал де Витри даст своей дочери сто тысяч экю в тот день, когда вы окажете ей честь дать ей мужа по вашему собственному выбору.

— Ле Буа! — воскликнул разгневанный кардинал. — Прошу вас, замолчите!

— О! Помнится, монсеньор дал мне еще одно поруче­ние ...

И Буаробер принялся рассказывать об этом втором поручении, как он это делал по поводу первого поручен­ного ему дела; однако внезапно он остановился:

— Погодите, монсеньор; мне ведь еще было поручено сказать вам ...

— Кем? Господином де Витри?

— Да, монсеньор; он поручил мне сказать вам, что у него есть взрослый сын, хорошо сложенный, хорошо 286

упитанный, и он предлагает его вам: распоряжайтесь им по своему усмотрению.

— Ах, Ле Буа, это уже чересчур!

— Простите, монсеньор, но у меня было еще и третье поручение: оно состояло в том, что ...

— Нет, вы только посмотрите, каков негодяй! — вос­кликнул кардинал. — В итоге он выложил мне все, да так, что я не смог рассердиться.

Буаробер и в самом деле выложил ему все, однако кар­динал рассердился.

Так что Буаробер поссорился с ним. К счастью, Ситуа, врач кардинала, был дружен с Буаробером. На следу­ющий день, когда Ришелье находился в Рюэле и выпро­водил какого-то посетителя, который навел на него неве­роятную скуку, он спросил, обращаясь к врачу:

— Ситуа, нет ли здесь кого-нибудь, кто мог бы заста­вить меня забыть об этом мерзавце?

— Монсеньор, здесь есть только Буаробер.

— Буаробер? Но я же отказал ему от дома. Кто впустил его в переднюю?

— Я, монсеньор; я только что повстречал его в парке: он намеревался броситься в воду и утопился бы, не поме­шай я этому.

— Значит, он раскаивается?

— Да еще как горестно, монсеньор!

— Тогда пусть войдет.

Буаробер, который подслушивал, стоя под дверью, тотчас вошел, рассказал кардиналу тысячу всяких небы­лиц и стал еще большим его другом, чем прежде.

Вот почему, когда они ссорились, а кардинал в это время был болен, Ситуа говорил:

— От всех моих лекарств не будет никакого толка, если не добавить к ним десять или двенадцать граммов Буаробера.

Жила-была на свете старая дева по имени мадемуазель де Турне, не умершая с голоду лишь благодаря неустан­ной предупредительности Буаробера.

Мадемуазель де Турне была родом из Пикардии и про­исходила из благородной семьи. В возрасте восемнадцати лет она прочитала «Опыты» Монтеня и загорелась жела­нием познакомиться с их автором. Между тем как раз в это время Монтень приехал в Париж; разузнав его адрес, мадемуазель де Турне тотчас отправила ему послание с изъявлением уважения, которое она питала к нему лично и к его книгам. На другой день он пришел повидаться с ней и, найдя ее столь юной и восторженной, предложил ей привязанность и союз отца и дочери; она с благодарностью приняла это предложение и с этого времени стала именовать себя названой дочерью Мон­теня.

Мадемуазель де Гурне сочиняла стихи, причем не такие уж плохие, если судить по дошедшему до нас образцу. Речь идет о четверостишии, посвященном Жанне д'Арк:

Как примирить, скажи, о дева дорогая,

Твой кроткий взор с мечом, что грозной сечи ждет? —

Глазами нежными отчизну я ласкаю,

А меч мой яростный свободу ей несет!^[50]

Буаробер был знаком с мадемуазель де Гурне и, зная, что она находится в бедственном положении, решил помочь ей при посредстве кардинала. С этой целью, выбрав день, когда Ришелье пребывал в добром располо­жении духа, он показал ему четверостишие, которое мы только что привели. Кардинал прочитал четверостишие и одобрил его; вот тогда Буаробер и произнес имя маде­муазель де Гурне.

— Мадемуазель де Гурне?.. — переспросил кардинал, знавший весь литературный Париж. — Не автор ли это «Тени»?

— Именно так, монсеньор.

И в самом деле, мадемуазель де Гурне опубликовала томик под названием «Тень, или Суждения мадемуазель де Гурне».

— Приведи мне ее послезавтра, Ле Буа.

Обрадовавшись, Ле Буа отправился сообщить эту добрую весть мадемуазель де Гурне и предупредить ее, что через день он придет к ней, чтобы сопроводить ее к его высокопреосвященству.

Не стоит задавать вопрос, была ли старая дева готова к назначенному часу. Вместе с Буаробером она прибыла в Пале-Кардиналь и там была без промедления принята.

Кардинал встретил славную старую деву приветствием, которое было целиком составлено из устаревших слов, заимствованных из ее «Тени». Мадемуазель де Гурне пре­красно поняла, что кардинал хочет посмеяться над ней, однако она ничуть не смутилась и промолвила:

— Вы смеетесь над бедной старухой; но смейтесь, смейтесь, великий гений! Разве не должен весь мир раз­влекать вас?

Кардинал, удивленный таким присутствием духа, при­нес ей извинения, а затем, повернувшись к Буароберу, сказал:

— Нам следует что-нибудь сделать для мадемуазель де Гурне.