Это явилось большим успехом для Конде и врагов Ген­риха IV.

Его разрыв с королем и война, начавшаяся из-за него, превращали его в испанского ставленника на трон Фран­ции.

Прежде очень хотели объявить королем малолетнего внебрачного сына мадемуазель д'Антраг.

На этот раз все складывалось еще лучше: со старым распутником Беарнцем вели войну, Людовика ХШ объ­являли незаконнорожденным, плодом супружеской измены, предъявляли доказательства этого и избирали королем Конде.

Был ведь в свое время еще один претендент на фран­цузскую корону — Карл X, ставленник Лиги.

Испания, имевшая на руках все козыри, непременно должна была получить поддержку Провидения.

И вот 14 мая 1610 года, в четыре часа пополудни, Ген­рих IV был убит.

Приведем все подробности относительно этой траге­дии и ее виновника, а вернее, ее виновников, какие нам удалось собрать.

XIV

Мы уже говорили о странных наклонностях юного гер­цога Вандомского и о том, как эти наклонности огорчали Генриха IV.

Король рассудил, что в Париже есть только одна жен­щина, способная избавить от них принца, и, будучи хорошим отцом, решил уладить дело лично.

Этой женщиной была знаменитая мадемуазель Поле.

Анжелика Поле родилась примерно в 1592 году, так что ко времени смерти короля ей было лишь восемна­дцать лет.

Позднее Сомез поместит ее под именем Парфении в свой «Большой словарь жеманниц».

Она была дочерью Шарля Поле, камер-секретаря короля и изобретателя налога, по его имени названного полеттой.

Данный налог представлял собой подать, которую еже­годно выплачивали чиновники, занимавшие судейские и финансовые должности, дабы в случае смерти сохранить за своими наследниками право распоряжаться этими должностями.

Мадемуазель Поле обладала необычайной живостью, была стройной, очаровательной, прекрасно танцевала, восхитительно играла на лютне и пела лучше всех своих современниц.

Это по ее поводу сочинили небылицу о соловьях, кото­рые умерли от зависти, слушая ее пение.

«Однако волосы у нее были рыжие».

Заметьте, что вовсе не я сетую на это, а Таллеман де Рео. Но эти рыжие волосы были такого восхитительного оттенка, что лишь прибавляли ей очарования.

Да вот посмотрите лучше, что говорит о ней Сомез:

«Да послужит вам утешением, рыжеволосые дамы, Пар- фения, о которой я говорю и у которой волосы рыжие: при­мера одной этой жеманницы достаточно, чтобы понять, что рыжеволосые способны внушать любовь точно так же, как брюнетки и блондинки».

Она участвовала в балете, благодаря которому маде­муазель де Монморанси завладела сердцем короля. В этом балете она появлялась верхом на дельфине и тоже была настолько очаровательна, что о ней сочинили сле­дующее четверостишие:

Кто был милее всех в балете?..

Нет спору, барышня Поле:

Дельфина оседлав, она на нем несется ...

Но кто ж в итоге на нее взберется?

При этом она распевала своим восхитительным голо­сом стихи Ленжанда, начинавшиеся так:

Я тот самый Амфион ...

Не сумев заполучить для себя прекрасную танцовщицу, звавшуюся мадемуазель де Монморанси, Генрих IV решил хотя бы для своего сына заполучить прекрасную певицу по имени мадемуазель Поле.

Мадемуазель Поле была первой женщиной, получи­вшей прозвище «львица», которое возрождено в наши дни и дается в тех же обстоятельствах.

Судите сами:

«Пыл, с которым она любила, — говорит Таллеман де Рео, — ее отвага, ее гордость, ее живые глаза, ее потря­сающие золотые волосы — все это заставило дать ей про­звище львица».

Как уверяют, Генрих IV был убит на пути к мадемуа­зель Поле, к которой он отправился, преследуя чисто отцовские цели.

Приведем некоторые подробности, касающиеся убийцы.

«Был в Ангулеме, — пишет Мишле, — человек образцо­вого поведения, своим трудом доставлявший пропитание матери и безмерно почитавший ее. Звали его Равальяк. К несчастью для него, он обладал мрачной внешностью, что вызывало недоверие к нему».

Присущее ему зловещее выражение лица проистекало из его личных несчастий. Его отец разорился, и мать разошлась с ним. Чтобы оказывать помощь матери, сын стал лакеем советника парламента, судебной ищейкой; но, когда не было судебных разбирательств, не было и жалованья; и тогда он брал учеников, плативших ему съестными припасами, в зависимости от торговли, кото­рую вели их родители.

Однажды в городе произошло убийство. У Равальяка была настолько зловещая внешность, что вину свалили на него. Высокий и сильный, он обладал могучими руками и тяжелыми кулаками; будучи по натуре желч­ным, был желт лицом; волосы на голове и борода у него были темно-рыжими, с медным отливом. Понятно, что все это делало его вид крайне непривлекательным.

Тем не менее он никоим образом не был виновен в убийстве, в котором его обвиняли. После года, проведен­ного в тюрьме, он вышел оттуда полностью оправдан­ный, но еще более желчный, чем прежде. Кроме того, на нем было столько долгов, что, выйдя из тюрьмы через одну дверь, он вернулся туда через другую. Именно в этой долговой тюрьме у него началось умопомрачение: он принялся писать скверные стихи, пошлые и вычур­ные, как у Ласенера. Затем у него стали возникать виде­ния. Однажды, зажигая свечу, он увидел виноградную ветвь, которая удлинялась, меняя форму, и в конце кон­цов превратилась в трубу; он поднес эту трубу ко рту, и она сама по себе издала воинственную фанфару, а пока он трубил так, возвещая религиозную войну, из его рта извергались во все стороны целые потоки облаток. С этого времени он осознал, что предназначен для чего-то великого и святого, и потому принялся штудировать богословие, а в особенности изучать вопрос, который так тревожил людей в Средние века: «Позволительно ли убить короля?» и который Равальяк уточнял: «Если этот король является врагом папы». Ему дали почитать труды Марианы и других казуистов, писавших на эту тему.

То ли его долги в итоге были выплачены, то ли его кредитору или кредиторам надоело кормить его за свой счет, но, так или иначе, из тюрьмы он вышел. Именно тогда он рассказал о своих видениях и о них пошли слухи; тотчас же герцогу д'Эпернону, уже известному вам бывшему фавориту Генриха III, дали знать, что в городе живет некий благочестивый человек, на которого снизо­шел Дух Божий и который родился на площади, носящей имя самого герцога. Герцог д'Эпернон увиделся с Равальяком, выслушал его бредни, понял, какую пользу можно извлечь из человека, который спрашивает у всех подряд: «Допустимо ли убить короля, если он враг папы?», и, поручив ему наблюдать за какой-то судебной тяжбой, затеянной им в Париже, дал ему письма к ста­рику д'Антрагу, приговоренному, напомним, к смертной казни за участие в заговоре против Генриха IV, и к Ген­риетте д'Антраг, этой непокорной любовнице короля, все еще враждовавшей с ним. Отец и дочь радушно приняли Равальяка, предоставили ему лакея в качестве сопрово­ждающего и, чтобы ему было где остановиться в Париже, снабдили его адресом дамы, состоявшей в свите Генри­етты.

Звали эту даму г-жой д'Эскоман.

Госпожа д’Эскоман была чрезвычайно напугана при виде этой мрачной личности и подумала, что в дом к ней явилось само несчастье; и в этом она не ошиблась; однако отзывы о нем были настолько благоприятны, что она, тем не менее, приняла его приветливо, а затем, видя, насколько он кроток и благочестив, изменила свое мнение о нем и поручила ему какое-то дело во Дворце правосудия.

Однако Равальяк не остался в Париже; герцог д'Эпернон питал к нему такое доверие, что отправил его в Неаполь. И вот там, обедая вместе с Эбером, он, как мы уже говорили, заявил, что намерен убить короля.