«Никогда под небесами, — говорит Бассомпьер в своих "Мемуарах", — не было ничего прекраснее мадемуазель де Монморанси, ничего более изящного, ничего более совершен­ного».

Это была дочь коннетабля де Монморанси, второго сына прославленного Анна де Монморанси, ставшего пленником в битве при Сен-Кантене и убитого в битве при Сен-Дени.

Этот Монморанси — мы говорим об отце мадемуазель де Монморанси — был известен главным образом своей манерой верховой езды. Он клал небольшую монету на перекладину стремени, сверху ставил ногу и в течение четверти часа гарцевал на лошади, имея настолько твер­дую посадку, что монета не падала.

Он вел чрезвычайно беспорядочный образ жизни, и о нем и его дочерях ходили довольно странные слухи, которые Таллеман де Рео подытожил так:

«Он брал на себя труд продырявить бочку, прежде чем дать напиться из нее свои зятьям».

Хотя красавице Шарлотте не было еще и пятнадцати лет, ее руки домогались уже многие. К ней сватался мар­киз де Сурди, а затем Бассомпьер, сделавший все воз­можное, чтобы его считали ее избранником.

И вот в то самое время, когда уже встал вопрос о свадьбе Бассомпьера и мадемуазель де Монморанси, королева выбрала ее для участия в балете.

Этот балет стал поводом для ссоры между Марией Медичи и Генрихом IV.

Король пожелал, чтобы в балете участвовала Жаклин де Бюэй, графиня де Море, его новая любовница. Однако королева не захотела этого и предложила вместо нее г-жу де Вердерон, супругу председателя Счетной палаты.

В итоге королева восторжествовала: графиня де Море была исключена из числа участниц балета и ее место заняла г-жа де Вердерон.

Королева брала верх над мужем всегда: разве можно отказать в чем-либо такой плодовитой королеве!

Так что репетиции балета шли своим ходом, без вся­ких волнений по поводу мадемуазель де Монморанси, а чтобы репетировать балет, танцовщицы должны были проходить мимо двери короля; однако король, пребывая в ярости, держал эту дверь закрытой.

Тем не менее как-то раз он закрыл ее не настолько плотно, чтобы не заметить проходившую мимо мадемуа­зель де Монморанси.

И тогда, вместо того чтобы закрыть дверь, он распах­нул ее настежь, чтобы увидеть, как мадемуазель де Мон­моранси пройдет мимо снова.

На следующий день он поступил еще разумнее: отпра­вился смотреть репетицию.

Дамы были одеты нимфами и держали в руках позоло­ченные дротики.

В определенный момент, исполняя одну из фигур балета, они поднимали эти дротики, словно желая мет­нуть их.

Так вот, мадемуазель очутилась прямо напротив Ген­риха IV, когда она подняла свой дротик, так что казалось, будто она хочет пронзить им короля.

Позднее король признавался, что она исполнила это движение с таким изяществом, что ему показалось, будто его и в самом деле поразили в сердце, причем так глу­боко, что он едва не лишился чувств.

С этого дня король уже не закрывал больше дверь своей комнаты. Не было больше и споров из-за графини де Море, и он разрешил королеве делать все, что ей было угодно.

Балет состоялся и был из числа самых прекрасных балетов, какие только доводилось видеть при дворе. В нем участвовали двенадцать дам, что удостоверяет сле­дующая строфа Малерба:

Двенадцать редчайших красавиц,

Исполнив чарующий танец,

Навечно сердца полонили.

Их боги сполна наделили:

Желать всем им прелестей боле —

Небесной противиться воле.

Мадемуазель де Монморанси не только привлекла взоры короля и удержала их на себе, но и пробудила вдохновение поэта.

Вот две посвященные ей строфы в оде Малерба, кото­рая начинается словами:

Оставь меня, докучный разум.

Две эти строфы представляют собой портрет мадемуа­зель де Монморанси:

Какие розы не охватит стыд

При виде свежести ее ланит?

Где те снега, что могут превзойти

Сияньем белизну ее груди?

Какой огонь, что блещет в небесах,

Сравнится с пламенем в ее глазах?

То ль чувства и сознанье

Чаруя сладостью своих речей,

То ль голоса звучаньем

Сердца и слух разя людей,

Не вырвет у кого она признанье,

Что тысячи похвал не хватит ей?

Понятно, что король Генрих IV с его легко воспламе­няющейся натурой не мог пройти мимо такой красивой особы и не влюбиться в нее; и потому он страстно полю­бил мадемуазель де Монморанси.

Однако следовало соблюсти приличия.

Она намеревалась выйти замуж за Бассомпьера, и, судя по разговорам, это с обеих сторон был бы брак по любви. Что касается Бассомпьера, то тут сомнений не было вообще, ибо о своей любви он говорил во всеуслы­шание.

Король пожелал выяснить всю правду в отношении мадемуазель де Монморанси. Он устроил встречу с ней в присутствии ее тетки, герцогини Ангулемской, узаконен­ной внебрачной дочери Генриха II, и завел разговор о браке мадемуазель де Монморанси и Бассомпьера.

— Мадемуазель, — спросил король у красавицы Шар­лотты, — по душе ли вам это замужество?

— Государь, — отвечала она, — я всегда полагаю себя счастливой, повинуясь моему отцу, и этим повиновением умеряется мое честолюбие.

Ответ был столь смиренным, что не приходилось сомневаться: в данном случае покорность была по душе юной красавице.

Король понимал, что чересчур любимый муж разрушит все надежды любовника. И он послал за Бассомпьером.

Бассомпьер явился с видом счастливого любовника, высоко подняв голову, подбоченившись и покручивая ус.

— Бассомпьер, — обратился к нему король, — я послал за тобой, чтобы поговорить с тобой о серьезных делах; сядь сюда, друг мой.

Король был настолько любезен, что Бассомпьера, как он сам признается, с самого начала стал охватывать страх.

Он сел, как это предлагал ему сделать Генрих IV, и заявил королю, что ждет его приказаний.

— Бассомпьер, — сказал ему король, — я намерен упрочить твое положение при дворе.

— И каким же образом? — поинтересовался Бассом­пьер.

— Женив тебя на мадемуазель д'Омаль, мой друг.

— Как, государь, — воскликнул Бассомпьер, — стало быть, вы хотите дать мне двух жен?!

— Почему двух?

— Вы, ваше величество, запамятовали, в каких отно­шениях я нахожусь с мадемуазель де Монморанси?

— Ах! — вздохнул король. — Вот как раз тот случай, Бассомпьер, когда я смогу решить, друг ли ты мне. Я не просто страстно влюблен в мадемуазель де Монморанси: я без ума от нее. Если ты женишься на ней и она тебя любит, я буду питать ненависть к тебе; если она любит меня, ты будешь питать ненависть ко мне. Так вот, куда лучше, если у нас не будет никаких поводов разрушить наше согласие, ведь я люблю тебя сердечно и искренне.

Видя, что Бассомпьер с явной досадой внимает его словам, король добавил:

— Послушай, я решил выдать мадемуазель де Монмо­ранси замуж за принца Конде и удерживать ее подле моей семьи. Она станет для меня утешением и поддерж­кой в старости, в которую я теперь вступаю. Своему пле­мяннику, любящему охоту в тысячу раз больше, чем жен­щин, я буду давать сто тысяч в год на развлечения, а от нее мне не надо других милостей, кроме нежности, и ни на что более я не притязаю.

Бассомпьер, совершенно оглушенный эти ударом, вна­чале опустил голову; но он был слишком хорошим при­дворным, чтобы, подняв ее, не изобразить на лице улыбку.

— Что ж, государь, — промолвил он, — что касается меня, то все с моей стороны будет сделано так, как желает ваше величество. Да не скажет никто, что какой-то подданный хоть в чем-то воспротивился желаниям сво­его короля.

Услышав эти слова, король радостно закричал и, рыдая от восторга, бросился обнимать Бассомпьера. Несколько