— Сударь, будет сделано все, что можно, чтобы уго­дить его величеству.

В семьдесят лет, согнутый, скрюченный подагрой, он женился на двадцатилетней девушке, прекрасно сло­женной и миловидной, которую звали мадемуазель де Наргон и которая пережила его на шестьдесят пять лет.

В итоге в 1715 году, то есть в год смерти короля Людо­вика XIV, при его дворе еще находилась герцогиня Ангу- лемская, сноха Карла IX.

«Так что, — говорит в одном из своих писем Бурсо, — со времен сотворения мира, когда люди жили необычайно долго, не было другой снохи, кроме герцогини Ангулемской, которую видели бы в полном здравии через сто двадцать лет после смерти ее свекра».

Вернемся к заговору маркизы де Верней.

Он был раскрыт.

Граф д'Антраг был препровожден в Консьержери Дворца правосудия, граф Овернский в Бастилию, а г-жа де Верней подвергнута тюремному заключению в своем собственном доме.

Какое-то время все полагали, что состоится суд, ито­гом которого станет вынесение смертных приговоров, вроде суда над Бироном; однако такая участь ничуть не пугала маркизу.

«В смерти, — говорила она в те дни, — нет ничего, что страшило бы меня; напротив, я желаю ее. Если король казнит меня, то люди хотя бы скажут, что он убил свою первую жену, чтобы жить без всяких угрызений совести со второй; я была королевой до итальянки. И к королю я обращусь лишь с тремя просьбами:

о прощении для моего отца,

о веревке для моего брата, о справедливости для меня».

Граф Овернский, будучи законченным негодяем, сразу же после своего ареста во всем признался.

Его задержали в Эгперсе. Нерестан, взявший графа под стражу, потребовал у него шпагу.

— Держи, — произнес он, отдавая шпагу. — Но не такой уж знатный трофей ты добыл: она послужила мне пока лишь во время охоты на кабана.

Отправляясь в Париж, где его должны были судить, он, казалось, ехал на бал; правда он был еще молод: ему только-только исполнился тридцать один год.

Всю дорогу он развлекался тем, что рассказывал о своих интрижках и самых озорных историях, случи­вшихся с ним в жизни.

В первую ночь после ареста он спал совершенно спо­койно и наутро, когда его разбудили, воскликнул:

— Ах, черт побери! Вам следовало арестовать меня намного раньше: это избавило бы меня от сильных тре­вог.

И потому Ла Шеваллери, заместитель Сюлли, оказа­вшийся в числе стражников графа и видевший, что тот, как всегда, весел и по привычке подпрыгивает и притан­цовывает, не мог удержаться и сказал ему:

— В вашем деле речь идет не о фигурах балета, а кое о чем более серьезном.

Но своим замечанием Ла Шеваллери ничего не добился. Графа заключили в Бастилию, и ему пришла туда весточка от его первой жены, старшей дочери Ген­риха де Монморанси; не сумев добиться от короля раз­решения повидаться с мужем, она спрашивала графа, какую помощь ему хотелось бы получить от нее.

— Пусть она ни о чем не беспокоится, — ответил граф, — и регулярно, каждую неделю, присылает мне сыра и горчицы.

Судебное решение было вынесено 1 февраля 1605 года. Графа и г-на д'Антрага приговорили к смерти.

Что же касается маркизы, то в отношении нее предпо­лагалось провести новое и более полное расследование. Именно в этом деле брат Аршанж, внебрачный сын Мар­гариты, ставший монахом и духовником маркизы де Вер­ней, играл роль советчика.

Спустя неделю после вынесения судебного решения смертный приговор графу Овернскому был заменен на пожизненное тюремное заключение.

Что до маркизы, то она была помилована указом короля и получила право удалиться в свой замок Вер­ней.

Ее отец был водворен на жительство — мы воспользу­емся современным выражением — в свой замок Мальзерб.

Ну а граф Овернский остался в Бастилии, где ему суж­дено было занимать камеру двенадцать лет.

По прошествии трех месяцев король уже пребывал в полной дружбе с г-жой де Верней, как если бы ничего не произошло.

Однако он таился от жены.

Разумеется, двор не мог долго оставаться в неведении относительно того, что происходило.

У короля была общая постель с королевой, а чтобы наведываться в Верней, ему приходилось не ночевать дома.

Королева велела проследить за мужем и выяснила, куда он наведывался.

И до того пребывая в ярости, при этом новом известии она взбесилась еще больше.

В 1606 году, когда король и королева, сопровождаемые герцогом де Монпансье и принцессой де Конти, направ­лялись в Сен-Жермен-ан-Ле, они едва не погибли вслед­ствие несчастного случая.

Во время паромной переправы лошади, запряженные в карету, испугались и опрокинули ее в реку.

Еще немного, и королева утонула бы.

На обратном пути король навестил маркизу.

— О! — воскликнула она, узнав о случившемся. — Если бы я была там!

— А что произошло бы, моя душенька, если бы вы были там? — поинтересовался Генрих IV.

— Я была бы полна беспокойства до той минуты, пока не увидела бы вас спасенным.

— Ну а потом?

— Потом?

-Да.

— Ну, потом, признаюсь, я бы от всего сердца закри­чала: «Королева пьет!»

Генрих не мог удержаться и не повторить эту остроту, и она вскоре дошла до королевы.

Если связь королевы с Бассомпьером действительно имела место, то как раз в это время.

Позднее мы скажем, в какое время имела место связь королевы с Кончини.

XII

В то время, к которому мы подошли, Бассомпьер был красивым двадцатисемилетним дворянином.

Он родился 12 апреля 1579 года, в благородной семье, которая позаимствовала имя у владения, располагавше­гося между Францией и Люксембургом. Это владение имело два имени: немецкое и французское. По-немецки оно называлось Бетштайн, а по-французски — Бассом­пьер.

В семье его матери сохранилось необычайное преда­ние.

Некий сеньор д’Анжвиллер, женатый на графине фон Киншпайн, имел от нее трех дочерей; однажды, верну­вшись с охоты и отыскивая какую-то понадобившуюся ему утварь в комнате, которая находилась над главным входом в дом и которую уже давно никто не открывал, он, к своему великому изумлению, обнаружил там не­обычайно красивую женщину, возлежавшую на велико­лепной резной дубовой кровати.

Все это происходило в понедельник.

Женщина была феей.

После этого на протяжении пятнадцати лет граф д'Анжвиллер проводил каждую ночь с понедельника на вторник в этой маленькой комнате; помимо того, если ему случалось поздно вернуться с охоты или наутро ему нужно было уехать на заре, он тоже ночевал там, чтобы не будить графиню.

Однако эти частые отлучки мужа стали беспокоить графиню; она поинтересовалась, где ночует граф, и ей указали на эту маленькую мансарду. У нее возникло желание выяснить причины такого уединения. Она велела изготовить отмычку, чтобы открыть дверь комнаты.

И вот в очередной понедельник, в полночь, она на цыпочках вошла в таинственную комнату и увидела сво­его мужа, лежавшего рядом с феей.

Оба они спали.

Графиня ограничилась тем, что сняла со стула голов­ной убор феи и, положив его в изножье кровати, бес­шумно вышла из комнаты.

Проснувшись утром и увидев, что ее тайна раскрыта, фея заявила графу, что она больше не может видеться с ним ни здесь, ни в другом месте; затем, пролив немало слез, она сказала ему, что судьба вынуждает ее удалиться от него более чем на сто льё, но что как свидетельство своей любви она оставляет в качестве приданого трем его дочерям кубок, перстень и ложку; по ее словам, каждый из этих предметов являлся талисманом, способным при­носить счастье семье, в собственность которой он посту­пит, но если кто-нибудь украдет тот или другой из этих талисманов, то украденный предмет, вместо того чтобы приносить ему счастье, станет для него роковым.

Три дочери графа вышли замуж: старшая за дворянина из рода Круа, вторая за дворянина из рода Зальмов, тре­тья за дворянина из рода Бассомпьеров.