«Среди тех, кто во время осады Арка дал более всего доказательств своей доблести, следует назвать г-на де Бельгарда, главного шталмейстера, мужество которого сочеталось с такой скромностью, а дурное расположение духа с такой любезностью речи, что там не было никого, кто в бою выглядел бы более уверенным, а при дворе — более учтивым. Однажды он увидел разукрашенного перьями всад­ника, предлагавшего обменяться пистолетными выстре­лами во имя любви к дамам; а поскольку г-н де Бельгард был более всех любим ими, он решил, что этот вызов на поединок адресован ему, и, без промедления пустив в галоп низкорослого испанского коня по кличке Фрегуз, напал столь же ловко, сколь и отважно, на этого всадника, который, выстрелив в г-на де Бельгарда издалека, промахнулся. Однако тот, приблизившись к противнику, пулей перебил ему левую руку, после чего всадник показал спину и стал искать спасение в бегстве, отступая к ближайшему из своих эскадронов».

Он не мог расстаться с привычкой волочиться за коро­левскими любовницами и женами. Побывав любовником герцогини де Бофор и мадемуазель д'Антраг, а затем про­слыв любовником Марии Медичи, он начал волочиться за Анной Австрийской, хотя ему было уже пятьдесят или пятьдесят пять лет.

Одна из его причуд состояла в том, что он по любому поводу восклицал: «Ах, я умираю!»

— Как вы поступите с человеком, который заговорит с вами о любви? — спросил он супругу Людовика XIII.

— Я его убью, — ответила строгая принцесса.

— Ах, я умираю! — воскликнул Бельгард.

И он упал навзничь, как если бы в самом деле умер.

И вот, как мы уже сказали, пошли слухи, докативши­еся до Генриха IV, о близости этого дворянина с маде­муазель д'Антраг.

Мадемуазель д'Антраг, лишавшаяся из-за этих слухов короны, которую она уже считала своей, приписала их болтливости кичливого Бельгарда.

И потому она обратилась к Клоду Лотарингскому, звавшемуся тогда принцем Жуанвилем и, как говорили, находившемуся с ней не в самых плохих отношениях, избавить ее от г-на де Бельгарда.

Принц, видевший в нем соперника, охотно согласился. Он подстерег герцога и напал на него у дома Заме, возле Арсенала, где ночевал король. Захваченный врасплох, Бельгард был ранен, однако на помощь ему прибежали его слуги: они бросились вдогонку за принцем и убили бы его, если бы на помощь ему самому не пришел мар­киз де Рамбуйе, который происходил из рода д'Анженнов и в этой стычке был опасно ранен.

Король узнал о случившемся и страшно разгневался на принца Жуанвиля, который, по его подозрениям, был весьма приятен прекрасной Генриетте д'Антраг, так что понадобились просьбы его матери и мадемуазель де Гиз, чтобы все успокоить.

Однако в конце концов куда более важное событие отодвинуло в сторону все эти мелкие дрязги.

Какое же важное событие имеется здесь в виду?

Война с Карлом Эммануилом, герцогом Савойским.

Во времена Лиги, когда каждый стремился вцепиться во Францию зубами, сделал это и герцог Савойский. Причем ему удалось отхватить от нее кусок.

Куском этим было маркграфство Салуццо, ворота в Италию, ключ от которых Генрих IV, в отличие от Ген­риха III, не мог оставить в руках Савойи.

В 1599 году, то есть некоторое время спустя после смерти Габриель, герцога Савойского охватила прихоть отправиться в Фонтенбло.

Его приезд произвел там сильное впечатление: Карл Эммануил, горбатый и пузатый, сложением напоминал свое герцогство.

При этом душа его была полна желчи, а ум — злобы; герцог все еще пребывал в дурном настроении из-за шутки, которую в предыдущем году сыграл с ним его тесть Филипп II, умерший в ярости из-за того, что ему пришлось подписать мир с Генрихом IV.

Какую же шутку сыграл с ним Филипп II?

Испанский король завещал жене герцога Савойского великолепное распятие, в то время как другой своей дочери он завещал Нидерланды, а точнее, то, что от них осталось — девять южных провинций.

Горбун приехал, чтобы увидеть Францию, однако он не сказал, под каким углом зрения рассчитывает смо­треть на нее.

Посмотрим, как все это касалось Бирона.

Карл Эммануил усыпил короля, — который, впрочем, страшно устал в это время и ничего так не хотел, как уснуть, — обещанием отдать ему Салуццо или Бресс; но, как только герцог покинул Францию, успев перед этим, как мы увидим позднее, превратить Бирона в предателя, он заявил, что не вернет ни Салуццо, ни Бресс.

Это означало войну.

Но Франция была разорена, и у Генриха IV не было ни гроша. Если бы король женился на Марии Медичи, то приданое принцессы возместило бы военные издержки.

Однако как быть с брачным обещанием Генриетте д’Антраг? Ах, да ведь это обязательство ничего не сто­ило!

Тем не менее Генрих IV продавал себя дорого. Он хотел получить приданое в полтора миллиона экю.

Но это было невозможно при всем богатстве герцога Фердинандо. Хорошенько поторговавшись и поспорив, Генрих IV уступил, согласившись на шестьсот тысяч экю.

По-видимому, флорентийские купцы полагали, что они заключают выгодную сделку, если согласились выпу­стить из рук подобную сумму.

Кроме того, король хотел получить приданое немед­ленно, настолько он спешил; свадьба же должна была состояться уже после этого.

Генрих, с его полчищем любовниц, в жене нуждался меньше, чем в деньгах.

О, если бы и здесь пожелали удовольствоваться лишь брачным обещанием, как это сделала Генриетта д’Антраг!

Но такой возможности не было: великий герцог отве­тил, что король получит деньги лишь вместе с женой.

Сюлли творил в то время чудеса. До смерти Габриель он был главноуправляющим финансами, а после ее смерти стал главнокомандующим артиллерией.

По существу говоря, артиллерия была создана Людо­виком XI. Изобрел ее Жан Бюро. (Возможно, кто-нибудь придрался бы к нам, употреби мы слово «применил»). При Мариньяно ею с успехом воспользовался Фран­циск I.

В сражении при Арке король Генрих IV придал ей кры­лья.

Именно с этого дня существует летучая артиллерия.

Чтобы развивать артиллерию, Сюлли остановил пла­тежи и направил все деньги Франции на войну.

Девятнадцатого октября 1599 года, находясь в Шам­бери, Генрих IV узнал, что его свадьба отпразднована во Флоренции.

В тот же день, видя перед собой Генриетту д'Антраг, все еще пребывавшую в отчаянии из-за удара молнии, которая разом убила ее ребенка и ее надежду быть коро­левой Франции, и не имея сил сопротивляться потокам слез, которые вырвало у нее известие о праздновании этой свадьбы во Флоренции, Генрих дал ей в качестве утешения верительную грамоту для особого агента, которого он разрешил ей послать в Рим, чтобы добиться признания тосканского брака недействительным.

Довод для этого, выдвинутый самим Генрихом IV, состоял в том, что министры короля не могли связывать его узами брака с Марией Медичи, поскольку он уже был связан обязательством перед Генриеттой д'Антраг.

Этот посланец был капуцин, которого звали отец Илер. Его чуть было не повесили в Риме. Возможно, впрочем, что именно этого и желал Генрих IV.

Генрих IV, в любом деле проявлявший остроту своего ума, догадался, что существует какое-то тайное соглаше­ние между горбуном и Бироном.

И потому он послал Бирона против горбуна.

Но сам при этом отправился в Бресс, чтобы не терять из виду своего полководца.

Займемся теперь ненадолго Шарлем де Гонто, герцо­гом де Бироном.

XI

Бирон был на год старше Бельгарда; среднего роста, с резкими чертами смуглого лица, он имел глубоко поса­женные глаза и мрачный взгляд. Что до остального, то храбр он был до безрассудства.

После того, как он был казнен, палач насчитал на его теле двадцать семь ран.

Бирон, казалось, родился на поле битвы, настолько еще в ранней юности он выглядел пригодным к войне. Во время осады Руана, когда ему было всего лишь четыр­надцать лет, он при виде главного отряда осажденных, вышедших на фуражировку, сказал своему отцу: