Генрих на минуту задумался, а затем, покачав головой, сказал:

— Друг мой, это тяжелая задача — отыскать себе вто­рую жену, если первую звали Маргарита Валуа; ведь даже если предположить, что мне удастся соединить в одной- единственной женщине всю красоту и все достоинства всех любовниц, какие у меня были, я пожелаю, чтобы в ней было нечто еще.

— Но что же нужно найти в женщине, государь, чтобы вы были довольны?

— Мне нужно найти красоту в ее облике, цело­мудрие в образе жизни, любезность в нраве, искусность в уме, плодовитость в браке, бла­городство в происхождении и большое государ­ство во владении; и я, полагаю, друг мой, что такая женщина еще не родилась и не скоро родится.

— Что ж, — промолвил Сюлли, — поищем тогда нечто реальное.

— Поищем, если это доставит тебе удовольствие, Рони.

— Что вы скажете об испанской инфанте, государь?

— Я скажу, что, хотя инфанта некрасива и старовата для любовных утех, она вполне подошла бы мне, если бы вместе с ней я сочетался бы браком и с Нидерландами.

— А не видите ли вы в качестве своей жены какую- нибудь немецкую принцессу?

— Не говори мне о них, Рони: королева-немка едва не погубила всю Францию.

— Ну а сестры принца Оранского?

— Они гугенотки и повредят моим взамоотношениям с Римом и ревностными католиками.

— А племянница Фердинандо, герцога Флоренции?

— Она из семьи королевы Екатерины Медичи, наде­лавшей много зла Франции, а особенно мне.

— Тогда поищем внутри самого королевства. Вот, к примеру, ваша племянница де Гиз.

— Она благородного происхождения, красивая, высо­кая и статная, хотя немного кокетливая и, по слухам, чересчур любит любовные записочки. Добрая, остроум­ная и веселая, она мне очень нравится; однако я опаса­юсь ее пристрастия к возвеличиванию своих братьев и своей семьи. Старшая дочь Майена, хоть она и смугла, нравится мне ничуть не меньше, однако она еще слиш­ком юна. Есть еще одна девица в семье Люксембургов и одна — в семье Гемене, есть моя кузина Екатерина де Роган. Но эта последняя опять-таки гугенотка, а что касается прочих, то они мне не нравятся.

— Но ведь, государь, поскольку в конечном счете вам необходимо жениться, то я бы на вашем месте просто- напросто остановил свой выбор на женщине с характе­ром добрым и любезным, которая родит мне детей и будет в состоянии руководить королевством и своей семьей, если я, умерев, оставлю дофина чересчур моло­дым для того, чтобы он правил самостоятельно.

Генрих IV тяжело вздохнул. Сюлли понял, что ему сле­дует пойти на уступки.

— Даже если мне пришлось бы искать в любовнице те достоинства, каких не будет в жене, — добавил он.

Эти последние слова явно произвели впечатление на Генриха IV.

— Любовница у меня уже есть, — сказал он. — Оста­ется найти жену.

— Хорошо, государь, поищем!

— Я не вижу никого, кроме тех, что я тебе назвал.

— Что ж, поищем среди тех, что вы мне назвали.

И оба они принялись искать.

Наконец после долгих поисков, обсуждений и споров предубеждение против имени Медичи было устранено и король и Сюлли остановили свой выбор на Марии де Медичи, племяннице Фердинандо, великого герцога Флоренции, дочери Франциска де Медичи, предыдущего герцога, и Иоганны Австрийской.

Когда Генрих IV надумал жениться на ней, это была уже не юная девушка, а двадцатисемилетняя женщина. Все с похвалой говорили о ее красоте; посмотрим, было ли это справедливо.

История говорит, что у нее были прекраснейшие каш­тановые волосы, высокий лоб, кожа восхитительной белизны, живые глаза, гордый взгляд, совершенный овал лица, восхитительные шея и грудь, плечи и руки, достой­ные служить моделью великим живописцам и великим ваятелям ее родины; все это дополнялось пышным ста­ном и прекрасным сложением.

Посмотрим теперь, что говорит действительность.

Взгляните на полотна Рубенса: Рубенс уступил дей­ствительности. Распря с ее черными волосами, трепещу­щим телом и пылающими глазами великолепна. Белоку­рая нереида очаровательна: это любовная греза, сотканная из лилий и роз. Но среди всего этого королева — тол­стая торговка, как называли ее французы, — дебелая рослая женщина с белоснежной кожей, красивыми пле­чами и красивой грудью, в высшей степени заурядна и выглядит истинной дочерью торговцев, своих предков!

Это по поводу ее внешних достоинств.

Что же касается ее нравственных достоинств, то она никоим образом не имела всех тех положительных качеств, какие Генрих IV надеялся найти в ней. Сердце она имела доброе, даже щедрое, и ум ее отличался опре­деленной утонченностью, но в ней было больше само­мнения, чем одаренности, и больше упрямства, чем истинного величия. Ни на шаг не отступая от собствен­ных суждений или суждений тех, кто подавал ей советы, она обладала склонностью к интриге и способностью к той итальянской политике, которая состоит в том, чтобы создавать партии, а затем разделять их. Но, создавая и разделяя эти партии, она не владела искусством объеди­нять их в свою пользу и извлекать из этого выгоду, а это всегда приводило к тому, что она, напротив, становилась их жертвой. В минуты своего дурного настроения король обвинял ее в том, что она высокомерна, спесива, подо­зрительна, склонна к роскоши и мотовству, ленива и мстительна. Однако он добавлял, причем не как проти­вовес этим недостаткам, а, возможно, как еще один упрек, что она скрытна и всегда трудно узнать то, что она хочет утаить.

Как это принято говорить в делах, связанных с брач­ными договорами, с собой она принесла надежды.

Прежде всего, огромную сумму денег.

А кроме того, обещание способствовать избранию папы от французской партии.

Вот и все по поводу жены.

Что же касается любовницы, которой из предосторож­ности уже обзавелся Генрих IV, то есть Генриетты д'Антраг, то — скажем сначала о ее происхождении — это была дочь Мари Туше и Франсуа де Бальзака, сеньора д'Антрага, де Маркуси и дю Буа-Мальзерба, которого в 1578 году Генрих III возвел в достоинство рыцаря своего ордена. Родившаяся в 1579 году, она была младшей сестрой знаменитого графа Овернского, позднее ста­вшего герцогом Ангулемским, который был внебрачным сыном Карла IX и прожил семьдесят восемь лет, то есть до 1650 года, а значит, будь он законным сыном, а не внебрачным, царствовал бы вместо Генриха III, Ген­риха IV, Людовика XIII и Людовика XIV.

Мари Туше, эта вдова Карла IX и жена Франсуа де Бальзака, была строгой хранительницей чести своей дочери. Однажды, когда один из пажей забылся и вольно повел себя с девушкой, Мари Туше убила его собствен­ной рукой.

Ее дочери, мадемуазель д'Антраг, было девятнадцать лет, когда умерла Габриель.

Вот что написал о ней Берто в одном из своих соне­тов:

Глаза! Вы на земле — небесные светила,

Сердца влюбленных вы сжигаете дотла.

Вы, дивные глаза, для гордецов — могила,

И стоит вам взглянуть — вождям ничто хвала.

Вы — это западня, но жизнь без вас уныла,

Сеть золотых волос героев в плен брала.

Презрения и любви в зрачках таится сила;

Вы — гибель и расцвет, вам — оды и хула.

Красавица, у вас — ни одного изъяна,

Я не могу молчать о том, как вы желанны,

Но ваши прелести кто сможет перечесть?!

Блеск вашей красоты достоин вашей славы.

Пропеть вам громкий гимн не я имею право —

Лишь только ангелам дана такая честь!^[29]

Не знаю, заметили ли наши читатели, что три поэта, которые сочиняли в ту эпоху стихи подобного рода, имевшие целью превозносить видимые и тайные преле­сти любовниц короля, были духовными лицами: аббат Депорт, епископ Берто и кардинал дю Перрон.

Вернемся к мадемуазель д'Антраг.

Ее звали Генриетта; то был сверкающий ум, если не сказать пламенный; она была своенравна, строптива, язвительна, хитра и очень молода — ей исполнилось, напомним, всего лишь девятнадцать лет, — а ее фигура нимфы сильно отличалась от тучной фигуры Габриель.