Господин де Шавиньи направился в покои короля. Ко­роль, по какой-то случайности, находился в это время в Лувре.

Его величество намеревался отправиться на соколи­ную охоту, и потому, опасаясь, что министр задержит его, он первым делом нахмурил брови.

— Ну и что вы хотите мне сказать, сударь? — спросил Людовик XIII. — У вас какое-нибудь государственное дело? Меня такое совершенно не касается: это забота кардинала.

— Государь, — произнес г-н де Шавиньи, — я пришел просить вас помиловать несчастного узника.

— Помиловать узника? — переспросил король. — Меня такое не касается: это забота кардинала. Так что просите о помиловании у него, ведь этот узник, должно быть, его враг, а потому и наш.

И, двинувшись к двери, он дал знак следовать за ним тем, кто должен был его сопровождать.

— Государь, — произнес Шавиньи, проявляя настой­чивость, — королева полагала, что, принимая во внима­ние известие, которое я вам принес, ваше величество сделает что-нибудь для ее подопечного.

Этим подопечным был бедный Ла Порт, которого дер­жали в тюрьме и преступление которого заключалось в преданности. Ла Порт, как вы помните, дорогие чита­тели, это тот, кто стоял на страже в коридоре, пока г-жа де Шеврёз сопровождала Бекингема к королеве.

— И что за известие вы мне принесли?

— Известие о том, что королева беременна, госу­дарь, — ответил Шавиньи.

— Королева беременна! — воскликнул король. — Если королева беременна, то причина этого в ночи пятого декабря.

Людовик XIII был не из тех монархов, которые могли бы запутаться в подобных делах.

— Я не знаю, о какой ночи вы говорите, государь, — ответил Шавиньи, — но я знаю, что Господь в своем милосердии обратил взор на Французское королевство и положил конец бесплодию, столь удручавшему нас.

— А вы вполне уверены в том, что мне сейчас сказали, Шавиньи? — спросил король.

— Как раз сегодня, государь, королева ощутила шеве­ление ребенка, и поскольку, видимо, ваше величество дали королеве обещание даровать ей, при случае, милость, которую она у вас попросит, она обращается к вам с просьбой освободить из Бастилии ее бывшего камерди­нера Ла Порта.

— Ну хорошо, хорошо! — промолвил король. — Если мы дали обещание, мы его исполним.

Затем, повернувшись к вельможам из своей свиты, он произнес:

— Господа, наша охота задержится лишь ненадолго; ступайте и ждите меня внизу, пока мы с Шавиньи сходим к королеве.

Придворные вышли, сияя, а король и Шавиньи напра­вились к королеве.

Королева находилась в своей молельне; король вошел туда один: Шавиньи остался в соседней комнате.

Минут через десять король вышел из молельни: лицо его светилось от радости.

— Шавиньи, — сказал он, — это правда. Если бы еще Господь соблаговолил, чтобы это был дофин! Ах, как же вы тогда взбеситесь, мой дорогой братец!

— А как же Ла Порт, государь? — спросил Шавиньи.

— Завтра его выпустят из Бастилии, но на условии, что он удалится в Сомюр.

На следующий день, 12 мая, г-н Легра, старший секре­тарь королевы, явился в Бастилию в сопровождении одного из канцелярских служащих г-на де Шавиньи и велел Ла Порту подписать обещание удалиться в Сомюр; Ла Порт поставил свою подпись и утром 13 мая был отпущен на свободу.

Так что первое шевеление Людовика XIV в утробе матери открыло ворота Бастилии невиновному.

Мы изложили сейчас официальную хронику; ну а теперь сообщим, о чем тогда все сплетничали между собой.

Нет нужды говорить, что об этом неожиданном зача­тии, случившемся через двадцать два года после заклю­чения брака и через семнадцать лет после его доверше­ния, распространилось множество странных слухов.

Утверждали, будто королева была совершенно уве­ренна в том, что бесплодие, в котором ее упрекали, про­истекало не от нее; так, помимо первого выкидыша, слу­чившегося у нее в 1624 году, когда она перепрыгнула через ров, бегая вместе с г-жой де Шеврёз по лужайкам замка Сен-Клу, королева якобы обнаружила примерно в 1636 году, что она беременна, но было уже слишком поздно для того, чтобы король мог признать себя ответ­ственным за эту беременность. Но, как говорили, ее успешно скрыли от короля.

В этом, возможно, и кроется ключ к великой тайне, тревожившей умы на протяжении всего XVIII века, раз­гадка головоломки, носящей название «Человек в желез­ной маске». Скрытие рождения этого первого ребенка, который, согласно тем же слухам, был мальчиком, вызы­вало глубочайшие сожаления у Анны Австрийской, во-первых, как у матери, а во-вторых, как у королевы: король, нездоровье которого усиливалось с каждым днем, мог внезапно умереть, и тогда она, став вдовой, оказалась бы совершенно не защищенной от застарелой нена­висти Ришелье.

А как мы видели, Ришелье потрудился лично растол­ковать Анне Австрийской, что ей следовало сделать, чтобы избежать такой неприятности.

И потому, стоило только — мы по-прежнему переска­зываем слухи — королеве заметить свою третью беремен­ность, как она решила извлечь выгоду из случившегося, заставив Людовика XIII поверить, будто это он отец ребенка, и использовав плод этой беременности, если родится мальчик, в качестве законного наследника пре­стола.

В таком случае та сцена, которая происходила в мона­стыре Визитации и которую мы описали, являлась всего лишь прологом к уже написанной пьесе.

Устные и даже письменные откровения старого Гито, капитана гвардейцев королевы, подкрепляют эти слухи. Господин Гито рассказывал, что в тот достопамятный вечер 5 декабря 1637 года вовсе не королю пришла в голову мысль отправиться в Лувр, а как раз королева дважды посылала за ним в монастырь Визитации. Таким образом, устав от борьбы, а не по своей собственной воле Людовик XIII отправился в Лувр.

Отцом же ребенка все единодушно называли карди­нала Мазарини. Впоследствии это предположение стало казаться тем более правдоподобным, что после смерти Людовика XIII кардинал Мазарини вступил в брак с Анной Австрийской почти так же открыто, как после смерти Марии Терезы король Людовик XIV вступил в брак с г-жой де Ментенон. Как известно, никакой цер­ковный закон не препятствовал браку Мазарини и Анны Австрийской: Мазарини был кардиналом, но не был свя­щенником.

В те времена было принято составлять гороскопы королевских детей; Ришелье, как никто другой заинтере­сованный в том, чтобы узнать, какова будет судьба ребенка, которого Анна Австрийская вынашивала в своем чреве, заявил, что он знает лишь одного человека, спо­собного безошибочно раскрывать тайны будущего; этим человеком был испанский доминиканец по имени Кам­панелла. Начали осведомляться о том, что с ним стало, и выяснилось, что он покинул Францию.

Кардинал приказал собрать сведения о местонахожде­нии Кампанеллы и узнал, что тот, не поладив с итальян­ской инквизицией, стал ее узником и ожидает своего приговора, находясь в миланской тюрьме.

Ришелье начал добиваться освобождения Кампанеллы, проявляя при этом такую настойчивость, что вскоре узнику была дарована свобода. И произошло это как нельзя вовремя: несчастный доминиканец уже начал ощущать запах костра.

Он оказался вторым узником, которого Людовик XIV вызволил из тюрьмы, не успев еще появиться на свет.

Стало известно, что Кампанелла направился во Фран­цию, так что королеве, желавшей иметь гороскоп ребенка, оставалось лишь родить его.

И вот в воскресенье, 5 сентября, около пяти часов утра, мадемуазель Филандр уведомила короля, что коро­лева, у которой накануне в одиннадцать часов вечера начались родовые схватки, вероятно вот-вот разрешится от бремени.

Людовик XIII тотчас отправился к королеве.

В половину двенадцатого утра повивальная бабка объ­явила, что Французское королевство и на этот раз не перейдет по наследству в женские руки, поскольку коро­лева родила мальчика.

В ту же минуту Людовик XIII выхватил из рук пови­вальной бабки ребенка таким, каким тот появился на свет, и, подбежав к окну, крикнул людям, собравшимся под балконом: