Но для этого вначале ему нужно было стать кардина­лом, чтобы быть на равной ноге с тем, кто являлся его господином. В надежде, что так и случится, он втайне предложил папе Урбану VIII посодействовать заключе­нию мира с австрийскими Габсбургами и посредством договора установить если и не превосходство католиков над протестантами, то, по крайней мере, полное равен­ство между ними.

Эти предложения доставили удовольствие папе, уви­девшему в них средство возвеличить семейство Барбе­рини, из которого он происходил.

Однако отец Жозеф нуждался в рекомендательном письме короля. Как же раздобыть это письмо?

Отец Жозеф вполне естественно вспомнил о мадемуа­зель де Лафайет, приходившейся ему дальней родствен­ницей. Бедной девушке внушили, что служить замыслам отца Жозефа, направленным против замыслов кардинала, означает содействовать восстановлению мира во Фран­ции, и если она добьется успеха в этом деле, то станет благим ангелом для всей Европы. Мадемуазель де Лафайет поняла, что она должна исполнить ниспослан­ную Провидением миссию и посвятила себя ей во имя человеколюбия.

Король был весьма удивлен, когда однажды — причем впервые — мадемуазель де Лафайет заговорила с ним о политике. Он хотел переменить тему разговора, но маде­муазель де Лафайет настойчиво к ней возвращалась.

В то же время отец Жозеф начал выдвигать свои пушки на огневую позицию и палить по кардиналу раскален­ными ядрами.

Слабовольный Людовик XIII усмотрел некий заговор в этом согласии политических пристрастий капуцина и мадемуазель де Лафайет и, по своей привычке, решил все рассказать Ришелье.

У Ришелье было такое чувство, как если бы его пре­дала собственная правая рука; он вызвал к себе отца Жозефа, обвинил его в предательстве, воспрепятствовал

его замыслам и вознамерился удалить мадемуазель де Лафайет.

Это означало противодействовать желаниям короля, это означало разрушать его личное счастье в ущерб его политическим замыслам, это означало начинать новое сражение; но Ришелье знал, как выходят из такого рода сражений, и прошлое служило ему ручательством за будущее.

Он обратился к исповеднику мадемуазель де Лафайет, отцу Карре, который вскоре начал говорить своей очаро­вательной подопечной о пользе ухода в монастырь, объ­ясняя ей, как, вдали от мирской жизни, душа ее найдет легкий путь, дабы вознестись на небо.

Мадемуазель де Лафайет сообщила королю о намеках отца Карре.

— Вот как! — промолвил король. — Я его знаю, этого доброго святого отца: это один из тех святош, каких легко привлечь на свою сторону, достаточно лишь позо­лотить их часовню.

Поскольку замысел Ришелье потерпел неудачу, он решил прибегнуть к другим средствам.

Король извлек из своей гардеробной и сделал одним из своих старших камердинеров некоего Буазанваля; кар­динал вызвал к себе этого человека и пригрозил ему обрушить на него всю свою ярость, если он не согласится шпионить за королем и мадемуазель де Лафайет.

Буазанваль, будучи камердинером, прекрасно пони­мал, кто из двоих, Людовик XIII или Ришелье, является истинным королем; он тотчас предался душою и телом кардиналу, взяв на себя обязательство не только доно­сить ему о речах и поступках влюбленных, но и знако­мить его с содержанием писем и записок, которыми они обмениваются.

Он добросовестно исполнял свое обещание: начиная с этого времени Ришелье буквально держал короля и маде­муазель де Лафайет под своим неусыпным надзором.

На свою беду, кардинал зашел слишком далеко; ему уже мало было знать то, что они говорят друг другу на­едине, и читать то, что они пишут друг другу в разлуке: одни записки он стал уничтожать, а другие подделывать; это привело к ссоре влюбленных, но за ссорой последо­вало объяснение.

Объяснение помогло выяснить правду. Буазанваль был изгнан.

И тогда мадемуазель де Лафайет ощутила, каким тяже­лым бременем стал для нее инквизиторский надзор со стороны кардинала, и сама заговорила об уходе в монастырь. Ее побуждали к этому сразу два чувства: во-первых, набожность, а во-вторых, горечь, которую вызывала у нее слабость короля.

Так что понадобилось лишь несколько новых настоя­ний, чтобы убедить эту безгрешную Марию Магдалину уйти из мира. Обратиться к ней с этими настояниями вынудили маркизу де Сенсе, первую придворную даму королевы, подругу мадемуазель де Лафайет, и епископа Лиможского, ее дядю.

Что же касается отца Жозефа, то он заболел и уда­лился в монастырь капуцинов. Господь наказал его: после того как он совершил предательство по отношению к своему покровителю, здоровье его полностью расстрои­лось, и он так никогда и не оправился.

В итоге мадемуазель де Лафайет решилась уступить ветру, гнавшему ее к тому, что именовали спасительной гаванью, то есть к монастырю Визитации.

Она вступила туда в начале марта 1637 года.

Тем не менее король продолжал навещать ее там.

Вот с этими его визитами в монастырь Визитации и следует связать рождение короля Людовика XIV.

Прикоснитесь кончиками пальцев к тайне рождения великого короля: эта история обжигает.

Пятого декабря 1637 года король отправился в мона­стырь Визитации нанести визит сестре Анжелике. (Сестрой Анжеликой звалась мадемуазель де Лафайет с того времен, как она ушла из мира.) Одной из прерога­тив, связанных с титулами короля, королевы и королев­ских детей, являлось право входить во все монастыри и свободно беседовать с монахинями, и потому король Людовик XIII свободно беседовал с сестрой Анжеликой.

О чем шла речь в этой беседе, никто так никогда и не узнал; однако известно, что, выйдя из монастыря, король выглядел чрезвычайно задумчивым.

Кроме того, в это время бушевала ужасная буря, шел дождь с градом, а темнота стояла такая, что ничего нельзя было разглядеть в четырех шагах от себя.

В монастырь король приехал из Гробуа, ибо он уже давно не наведывался в Лувр и не имел больше никаких сношений с королевой, и потому кучер поинтересовался, следует ли возвращаться в Гробуа. Людовик XIII, каза­лось, сделал огромное усилие над собой и после минут­ного молчания произнес:

— Нет, мы едем в Лувр.

Кучер тотчас покатил в сторону дворца, обрадованный тем, что ему не надо проделывать в такую погоду путь длиной в четыре льё.

Король приехал в Лувр.

При виде супруга королева поднялась, и на лице ее изобразилось удивление, то ли естественное, то ли на­игранное. Она почтительно поклонилась Людовику XIII; Людовик XIII направился к ней, поцеловал ей руку и напряженным или просто смущенным голосом произ­нес:

— Сударыня, погода стоит такая скверная, что у меня нет возможности вернуться в Гробуа. И потому я пришел просить у вас ужина в этот вечер и крова на эту ночь.

— Для меня будет великой честью и великой радостью предложить то и другое вашему величеству, — отвечала королева, — и я благодарю теперь Бога за эту бурю, только что так напугавшую меня.

Так что в тот вечер, 5 декабря 1637 года, Людовик XIII разделил с Анной Австрийской не только ужин, но и ложе.

На следующее утро он уехал в Гробуа.

Но случай ли стал причиной этого сближения мужа и жены? В самом ли деле именно буря привела Людо­вика XIII в Лувр или же это мадемуазель де Лафайет вос­пользовалась своим влиянием на короля, чтобы подтол­кнуть его к постели королевы? Может быть, между Анной Австрийской и сестрой Анжеликой все было заранее условлено и, выражаясь языком фокусников, Людо­вика XIII заставили вытянуть подтасованную карту?

Как бы то ни было, эта ночь стала достопамятной для Франции и даже для Европы, ибо ровно через девять месяцев, день в день, на свет предстояло появиться буду­щему Людовику XIV.

Королева вскоре заметила, что она понесла, однако не объявляла об этой беременности вплоть до И мая 1638 года, когда впервые стало ощущаться шевеление ребенка. И кому же она об этом сказала? Прежде всего г-ну де Шавиньи. Господин де Шавиньи был государственным министром, однако, что крайне удивительно, королева всегда была довольна им. И потому она сочла своим дол­гом первым осчастливить его этим признанием.